«Ну вот, отдохнули, бл..ь»

Режиссеры «новой русской волны» рассказывают, почему они не снимают кино для зрителя, а Александр Котт и Андрей Кавун объясняют, зачем они поступают наоборот

В 2010 году российская киноиндустрия окончательно растеряла своих зрителей. Поколение режиссеров нулевых, условно объединяемых в русскую «новую волну», сознательно не захотело осваивать жанр и выходить на широкого зрителя. Кинотеатры

Читать!

• 4 года с OPENSPACE.RU: Best of the Best
• Юровский об опере «Мастер и Маргарита»
• Заветные желания наших авторов и коллег
• Сергей Жадан. Ворошиловград
• Лена Катина: «Эти песни надо петь пожизненно»

постепенно захватило продюсерское кино — созданное безымянными авторами и имеющее мало отношения собственно к кинематографу. АНТОН САЗОНОВ связался с Алексеем Германом-младшим, Борисом Хлебниковым, Алексеем Попогребским, Алексеем Федорченко, Дмитрием Мамулией, Алексеем Мизгиревым, Кириллом Серебренниковым и Николаем Хомерики и задал каждому из них вопрос: «Хотели бы вы попробовать себя в кино, которое у нас принято считать массовым?» Кроме того, он попросил высказать свое мнение по тому же вопросу Александра Котта и Андрея Кавуна — режиссеров, сознательно работающих для широкой аудитории.


Алексей ГЕРМАН-младший («Гарпастум», «Бумажный солдат»)
Сначала надо определиться с терминологией. Романтическую комедию я бы снимать не стал. Если же мы говорим про хорошие фильмы, то удачных примеров в России я знаю не так много. Единицы. А на Западе их полно: «Бегущий по лезвию», «Французский связной» или «Крестный отец». Если вы это имеете в виду, почему бы и нет. Вот только я не знаю никого из старшего поколения продюсеров, у кого были бы амбиции в этом направлении. Поэтому я прихожу к выводу, что на такое кино способны лишь люди с молодыми мозгами.

Что вообще нужно для того, чтобы такую историю сделать? Нужно отчетливо понимать, что это сложно. Что тяп-ляп не прокатит. Что не получится разворовать бюджет. Что не выйдет сделать клон. Наконец, что это риск. А вот рисковать у нас отвыкли.

Последнее время я постоянно слышу, что у нас не хватает то сценариев, то режиссеров, то актеров или даже художников. Я же считаю, что будущее за тем кино, которое будет вбирать в себя из смежных областей. У нас очень много хороших писателей-беллетристов. Есть серьезные дизайнеры, в том числе и промышленные. И вот только за счет подобной синергии и возможно движение вперед.

Я много об этом думал и, наверное, попробовал бы, да. Но меня не устраивает подход к производству так называемых крупных компаний. Поэтому надо ориентироваться на молодых продюсеров. А их сейчас из производства выдавили. И все в итоге сводится к тому, что качественное зрительское кино делать не с кем.

У нас — с толстиковским фондом или без него — фильмов для массового зрителя каждый год выходит одно и то же количество: одна-две новогодние картины, одна весенняя, несколько осенних, две-три комедии и два мультфильма. Достойных из них — всего несколько. И больше пока не будет, потому что им неоткуда взяться. Нет идей. И без молодых — не будет.

Борис ХЛЕБНИКОВ («Свободное плавание», «Сумасшедшая помощь»)
Любой режиссер хотел бы попробовать себя в разном кино. Мне это тоже кажется привлекательной историей. Просто у меня еще ни разу не совпадала тема, которая мне интересна, с очень ярким и сильным сюжетом. Если я когда-нибудь найду подходящий мне сценарий, я с большим удовольствием возьмусь за такое кино.

«Челюсти», «Крепкий орешек» или любой фильм Мартина Скорсезе — подобные примеры мне очень симпатичны. Из русских фильмов в голову приходит один «Бумер» — кино и авторское, и для огромного количества зрителей. Пожалуй, дебют Буслова — единственный пример из нулевых, который я мог бы привести.

Кирилл СЕРЕБРЕННИКОВ («Изображая жертву», «Юрьев день»)
Для того чтобы снимать у нас массовое кино, нужно перейти рубиконы художественности. А делать этого не хочется. Приведу пример. Сериалы, которые на Западе идут в прайм-тайм, у нас в прайм-тайм идти не могут — их в лучшем случае показывают после полуночи. О чем это говорит? У нас проблема с аудиторией. То есть даже не с аудиторией, а со всеми нами небольшая проблема. Я читал недавно статью о том, что Россия вымирает. Эпидемия глобальной смертности связана в первую очередь с пессимизмом и бескультурностью. В этом смысле очень трудно быть массовым. Хотя стараться надо всеми силами.

Вообще деление на массовое и немассовое кино — штука условная. Вот «Социальная сеть» какое кино? Массовое, авторское или жанровое? А «Черный лебедь»? Они в той же мере авторские, в какой и массовые. Это если брать в пример то, что я недавно посмотрел.

Фильмами, рассчитанными на совсем большой массмаркет, я думаю, мне будет не очень интересно заниматься. Такими, как «Знакомство с Факерами». Фильмы, подобные «Елкам», как бы хорошо я ни относился к их создателям, для меня формат журнала «Семь дней». В хорошем, конечно, смысле. Но я как-то под кино понимаю совсем другое. Рыночное развлечение у меня не получится сделать. Большой аудитории хочется, но чтобы она была еще и умной. Как этого добиться — непонятно. Сам постоянно над этим думаю.

Алексей МИЗГИРЕВ («Кремень», «Бубен, барабан»)
В том массовом кино, которое на девяносто процентов делается у нас сейчас, мне бы участвовать не очень хотелось. Это даже не проблема массового кино как такового, если вы уж используете этот термин. Проблема в конкретных фильмах. Они настолько ужасающего качества, что я не знаю ни одного безумца, который хотел бы встать рядом с ними.

Но само по себе кино — вещь, которая должна быть открыта для зрителя и для него же прежде всего и сниматься. И профессия режиссера, которой меня обучили, как раз связана с тем, чтобы любая история была национальной, излагалась доступным языком и затрагивала зрителя как человека.

Более того, мне вообще не кажется, что я снимаю элитарное кино. Я снимаю только те фильмы, которые абсолютно доступны для зрительского восприятия. Я не снимаю банку, стоящую на столе. И тем более не вчитываю смысл в текст. Мне, наоборот, хочется делать кино, в котором бы эти смыслы вычитывались. В общем-то, я изначально к этому и стремлюсь всегда. Поэтому я для себя не вижу необходимости выбора в том вопросе, который вы обозначили. Тут просто не может быть конфликта.

Алексей ФЕДОРЧЕНКО («Первые на Луне», «Овсянки»)
Попробовать я бы не отказался. Все зависит от сценария. Если сценарий имеет отношение к искусству, я в деле. Если сценарий плохой — никогда в жизни. Вот и все. Даже те же «Елки» не самый худший фильм на свете.

 

 

 

Дмитрий МАМУЛИЯ («Другое небо»)
Широкого зрителя надо бы, наоборот, сузить. И кем нужно быть, чтобы тратить время своей жизни на развлечение этого современного среднестатистического идиота, которого, поносившегося по магазинам и насидевшегося в кафе, заносят вдруг в кинотеатр его нелегкие ноги. Кем нужно быть, чтобы пытаться удержать внимание этого современного массового чудовища?

Трава не растет там, где есть масса. И нужно перестать считать. Еще век назад всякому крестьянину было доподлинно известно, что, если каждый день cчитать овец, они чаще мрут. Поэтому их считали редко. А сегодня это знание ушло. Все погрузилось в счет. И люди мрут от счета. Помните, в «Маленьком принце»: «...Я знаю одну планету, там живет такой господин с багровым лицом. Он за всю свою жизнь ни разу не понюхал цветка. Ни разу не поглядел на звезду. Он никогда никого не любил. И никогда ничего не делал. Он занят только одним: он складывает цифры. И с утра до ночи твердит одно: “Я человек серьезный! Я человек серьезный!” — совсем как ты. И прямо раздувается от гордости. А на самом деле он не человек. Он гриб».

Алексей ПОПОГРЕБСКИЙ («Простые вещи», «Как я провел этим летом»)
Задачи выйти на более широкую аудиторию у меня как таковой нет. И не испытываю я особого желания попробовать себя в массовом кино. Но, задумывая каждый раз свой следующий фильм, я совершенно искренне считаю, что он должен быть понятен и доступен абсолютно любому зрителю. И я надеюсь, что мне удается это все больше и больше.

Внутренняя моя задача при этом сводится к тому, что я стараюсь поднять как можно выше свою техническую, сценарно-драматургическую и режиссерскую планку. То есть от фильма к фильму я целенаправленно пытаюсь наработать собственный инструментарий. И я твердо намерен продолжать двигаться в подобном направлении и дальше.

Николай ХОМЕРИКИ («977», «Сказка про темноту»)
Поскольку мой «Беляев» окончательно законсервировался, я в скором времени собираюсь запуститься с большим телевизионным проектом — как раз таки для широкого массового зрителя. Так что я уже этим занимаюсь. Согласился я на это предложение не столько ради денег, сколько из-за хорошего сценария, из которого мне под силу сделать нечто интересное. Потом, не так давно я снял военный телефильм «Ночь длиною в жизнь», который даже получил несколько премий зрительских симпатий.  И снят он вроде так, что стыдно за него быть не должно. Сейчас же я снова занимаюсь артхаусом. Заканчиваю «Сердце» — историю про машиниста метрополитена. А вот то, что Бекмамбетов делает у меня, снять вряд ли когда-нибудь получится — я с актерами по-другому работаю, и вообще.

{-page-}

 

ЭКСПЕРТНЫЕ МНЕНИЯ С ПРОТИВОПОЛОЖНОЙ СТОРОНЫ

Александр КОТТ («Ехали два шофера», «Брестская крепость»)
У нас — либо художник, либо профессионал. Очень редко эти два понятия соединяются. Молодому режиссеру с нереализованными амбициями не очень интересно снимать коммерческое кино. Ведь такое кино точно не покажут в Каннах. Просто неинтересно. И его можно понять.

При этом очень часто режиссеры все-таки берутся делать коммерческое кино. Не потому, что хотят, а лишь бы снимать. Ведь «свое» пробить очень сложно. Им кажется, что путь к «своему» кино лежит через сериалы и коммерческое кино. И вот представьте себе ситуацию, в которой человек делает что-то не потому, что хочет этого, а потому, что иначе никак не зацепиться в профессии. И довольствуется уже самой возможностью снимать.

И самое главное. Хорошее жанровое кино — это вообще-то высший пилотаж. Надо владеть профессией. Одного таланта мало. Надо понимать законы жанра. Надо знать законы зрительского восприятия. Не бояться изъясняться простым киноязыком. Не пытаться делать авторское кино там, где оно не нужно. То есть снимать кино для зрителя, а не для себя. Тем более сейчас, когда понятие жанра размыто и никто — во всяком случае у нас в стране — не знает формулы зрительского успеха. Но есть, конечно, исключения, например Каримов с его «Неадекватными людьми».

Андрей КАВУН («Охота на пиранью», «Кандагар»)
Лично я считаю, что артхаусом принято называть те фильмы, смысл и идея которых по тем или иным причинам становятся понятны и близки довольно небольшому кругу людей. В этом есть некая позиция и просчет — значит, автор или не посчитал нужным, или не смог свою интересную и глубокую идею донести до широкой аудитории, ограничиваясь кругом «избранных». Есть в этом и некий элемент снобизма. Выбранная автором форма рассказа заведомо слишком сложна или неприемлема для большинства зрителей.

С другой стороны, сам зритель все больше ищет в кинематографе голого развлечения. Далеко не все готовы к серьезному «разговору» в кинозале. Поэтому действительно интересные и глубокие фильмы зритель отказывается принимать из-за того, что они его не «развлекают». А ведь в чем заключается профессия режиссера? Она, по моему мнению, состоит в том, чтобы сделать фильм понятным для как можно большего количества зрителей, с абсолютно разной способностью и готовностью к восприятию. По крайней мере к этому нужно стремиться. При этом нужно избегать другой крайности — примитивного развлечения ради кассы.

Ведь для чего существует кино? Оно существует не для получения фестивальных призов, что само по себе, разумеется, здорово, а для зрителей, которые приходят в кинотеатр.

Я не думаю, что причина в кинообразовании. Да, когда-то ВГИК страдал перекосом в «элитарность». Но это было давно. Режиссуру там преподают очень разные мастера, с разным творческим стилем и почерком. В каждой мастерской — своя программа, основанная на опыте и взглядах на профессию руководителя этой мастерской. При этом часть тех молодых людей, которых у нас принято считать артхаусными режиссерами, вообще не училась во ВГИКе — они заканчивали Высшие режиссерские курсы или другие киношколы. Как, впрочем, и часть тех, кто работает в мейнстриме. Серебренников вообще выходец из театра.

И уж точно дело не в продюсерах. Более того, я знаю несколько случаев, когда артхаусным режиссерам предлагали зрительские проекты, причем очень интересные, но они отказывались. В конечном счете все опять же сводится к одному простому выбору: что тебе как автору важнее: высказывать сложные мысли и идеи или делать их понятными зрителю?

Я не раз слышал мнение, что так называемый артхаус — искусство, а мейнстрим — что-то простенькое, недостойное называться высоким словом «кино». Такая позиция мне претит. Снобствовать и умничать за счет зрителя — это дешевое самолюбование.

Есть у меня один пример из жизни, который иллюстрирует отношение между большей частью артхауса и зрителем гораздо нагляднее, чем большинство аргументов. Сибирь, городок нефтяников, оторванный от остального мира. Кино привозят раз в месяц, и то летом. И для всех это праздник. Женщины надевают красивые платья, мужчины бреются, все собираются в клуб. И вот привозят им фильм... Сейчас не вспомню названия, но сам фильм помню — я его видел. Что-то среднее между «Юрьевым днем» и «Счастье мое». Сюжет такой: в заброшенный город в аномальной зоне отправляется экспедиция ученых. И когда они прибывают в этот город, обнаруживается, что он полон собак, когда-то преданных и брошенных хозяевами. Собаки одичали и сбились в стаю. И начинают убивать ученых. Сначала одного, потом второго, третьего, четвертого... И так весь фильм. В конце последнему удается выбраться, он бежит по какой-то песчаной пустыне, падает в огромную яму, а когда поднимает глаза, видит, что эту яму окружили рычащие свирепые псы. Конец фильма. Экран гаснет. Полная тишина. И грустная женская реплика: «Ну вот, отдохнули, бл..ь». У нас ведь огромная часть артхауса — это не фильмы с интересной формулировкой, а фильмы про «как страшно жить». И не только у нас, кстати. Когда женщина режет лезвием гениталии в «Пианистке» или «Антихристе» Триера — эстетская публика рукоплещет. А меня с души воротит от подобных откровений.​