«Кино – это не искусство»

В Линкольн-центре прошла встреча Даррена Аронофски со зрителями

Имена:  Даррен Аронофски

10 февраля в российский прокат выходит «Черный лебедь» Даррена Аронофски — один из самых обсуждаемых фильмов последних месяцев. КСЕНИЯ ПРИЛЕПСКАЯ побывала на встрече Аронофски со зрителями, организованной Киносообществом Линкольн-центра, и узнала, какие вопросы больше всего интересуют зрителей.



О сходстве «Черного лебедя» и «Рестлера»
Мы заканчивали «Рестлера», я уже начал работать с Марком Хейманом, одним из сценаристов «Черного лебедя» (было ясно, что между двумя историями много общего). Я никогда этого не боялся, потому что точно знал: критики клюнут на такое сходство. (Смех в зале.) Ведь правда любопытно: с одной стороны, у нас есть пятидесятилетний умирающий рестлер, а с другой — амбициозная двадцатилетняя балерина, и при этом их истории очень похожи. И я сознательно сближал их еще больше. Тем не менее два фильма — два разных жанра, так что разницы между ними тоже хватает. И герои совсем разные. Мне было интересно, смогу ли я сделать их реалистичными? Смогут ли люди узнать себя в них? В этом, собственно, и заключается магия кино: зритель с одинаковым интересом внимает рассказу о пятилетней девочке в Иране или умирающем старике в Англии.

Когда я впервые попал за кулисы к рестлерам, то поразился тому, какие они забавные и красивые. Мой художник по гриму мне говорит: «Это же как в научно-фантастическом кино!» Я сначала не понял, но потом сообразил — пирсинг, татуировки, дикая одежда — и с удовольствием во все это погрузился. То же самое с балетом: попасть за кулисы было почти невозможно, танцоры настолько заняты и настолько сконцентрированы, что, если ты им хоть каплю мешаешь, тебя там не будет.

О бюрократии в кино
Все-таки кино, наверное, это не искусство, оно скорее ремесло. А вот перевоплощение — это искусство. Девяносто пять процентов моей работы — бюрократия: планирование, бюджеты, стресс, принятие решений, выбор. И конечно, работа с актерами — вот это и есть момент, когда я действительно пытаюсь жить настоящим и использовать все инструменты, которые есть в моем распоряжении, максимально эффективно.

Об издевательствах над актерами
Меня постоянно спрашивают, похож ли герой Касселя и его методы работы с танцорами на то, как я обращаюсь с актерами, и я искренне отвечаю: хотел бы я уметь так же манипулировать людьми, как он! Я очень прямолинеен и, кажется, многих отпугиваю. Всегда говорю актерам, каким пиздецом будут предстоящие съемки. Трейлера не будет, еда на площадке будет дерьмовая, так как весь бюджет мы потратим на сам фильм — это ведь артхаус, денег в обрез. В общем, будет полная жопа, а работать придется по пятнадцать — шестнадцать часов в день. И — да, я выжму из вас все соки! Потому что мы собрались здесь именно за этим.



Помню, один актер жаловался, что я делаю много дублей (а я, кстати, делаю их не так уж много, семь-восемь-девять, но для некоторых и это чересчур). Чего ты жалуешься? Тебе что, правда хочется торчать в своем «актервагене», тусоваться у буфета и обжираться чипсами? Ведь мы же вроде бы за этим и собрались, мы искали деньги на фильм, мы нашли их, мы ждали, пока осветители поставят свет, пока все-все подключат и оно заработает. И вот теперь у нас наконец есть шанс снимать — и с чего ты, собственно, выкобениваешься, ведь в съемках и есть смысл и главное удовольствие от кино?

Но я изо всех сил стараюсь, чтобы никто из актеров у меня не «сгорел», и, к счастью, пока ничего такого не случалось. К тому же энергия фильма зависит и от них, так что мы их не бросаем, я их веду все время. Еще у меня очень жесткий режиссер монтажа, и, если бы вы видели, как мы с ним издеваемся над актерской игрой, когда смотрим материал, вы б никогда не захотели быть актером, а я бы мгновенно потерял все актерское доверие, если бы они это услышали. (Смех.) Но это все потому, что мы стараемся дистанцироваться от эмоциональной стороны процесса и обращаться с актерами как с предметами. Потому что в итоге никто не будет думать о том, сколько боли или усилий вложено в каждый конкретный кадр, какой это был трудный день и прочее, — все просто придут посмотреть фильм. И поэтому при монтаже нам нужно такое же незамутненное зрение — и это для меня серьезный вызов.

©  Вольга / CP Digital

Кадр из фильма «Рестлер»

О провокации
Я просто стараюсь развлекать, а уж каким образом люди получают от этого удовольствие — не важно. И вообще, меня всегда тянуло к экстриму. Сейчас вокруг так много информации, изображений, всё так отвлекает, что, если ты хочешь, чтобы люди не забыли о тебе через тридцать секунд, над этим нужно хорошенько потрудиться: удерживать чье-то внимание на протяжении полутора часов очень непросто. Меня всегда тянуло к интенсивности, и это замечательно, когда люди пугаются, или смеются, или рыдают — короче, реагируют. Не важно, как именно, важно, что реагируют.



О сценарной работе
Не то чтобы я сам не любил писать, время от времени мне это все же удается. Но вообще на писанину не хватает времени, да и со сценаристами мне в последнее время везет — это и Роб Сигал в «Рестлере», и Марк Хейман в «Черном лебеде». Им очень хотелось со мной работать и постараться сделать именно тот фильм, который задумал я, но при этом вложить туда свои собственные идеи и личность.

О темах
Все мои темы — личное, то, что интересует меня в тот или иной период жизни. В моем первом фильме, «Пи», было все то, что мне казалось крутым в то время; вещи, о которых я думал, — ну, я их и засунул туда. «Реквием по мечте» — я прочитал роман Хьюберта Селби (младшего), потом купил права на него за тысячу долларов, что по тем временам было много — пришлось занимать деньги у друзей. Идею «Фонтана» я тоже вынашивал довольно долго.

О фильме «Боец»
Я занимался им около трех лет, вместе с Марком Уолбергом. Планировал снимать сам. Привлек сценариста Скотта Сильвера, который написал «Восьмую милю»: он гений, я его просто умолял заняться «Бойцом» — и наконец уговорил. Встретился с Кристианом Бейлом. В общем, собрал всех вместе, и все было готово. Но когда я закончил «Рестлера», то понял, что жутко устал от, как бы это сказать, голых потных мужиков «Бен-гей». А на меня посыпались предложения: а хочешь сделать кино про бои без правил? Хочешь то, хочешь это? Короче, мне очень нравилась идея, и очень нравился материал, но я просто не хотел снимать. В итоге — и, по-моему, это очень здорово — снимать стал Дэвид О. Рассел, я его большой поклонник. Мне было очень интересно, что получится, и, по-моему, вышло отлично, а правообладатели были достаточно добры, чтобы вписать меня в титры как исполнительного продюсера.

О «Росомахе»
Я занимаюсь «Росомахой», потому что это, видимо, единственный способ для меня попасть в программу Нью-Йоркского кинофестиваля. (Смех.) Я уверен, что тогда вы точно сделаете его фильмом открытия (фестиваль организует Линкольн-центр. — OS).

По правде говоря, многие режиссеры, которые начинают как независимые, впоследствии снимают фильмы по комиксам или адаптации видеоигр — и они поступают так потому, что это единственное, что производит Голливуд. Я думаю, что и в этом мире есть интересные истории и персонажи, да и людям нравится смотреть такие фильмы. Мы же должны развлекать, а для меня самого это еще один эксперимент. Я сделал пять фильмов, найти деньги на которые было в разы сложнее, чем собственно закончить съемки. Во время переговоров я был единственным человеком в помещении, который хотел снимать это кино. А сейчас я нахожусь в кабинетах, битком набитых людьми, мечтающими о «Росомахе». То есть это абсолютно новый поворот и новый опыт. Это важно — пробовать новые вещи.