Мирослав Слабошпицкий: «Каждого, кто говорит, что в России катастрофическая ситуация с кино, надо на год присылать в Украину».

Украинский режиссер о глухоте, некрофилии в российском кино и о том, что на самом деле он не имеет никакого отношения к «Мудакам»

Имена:  Александр Шапиро · Игорь Стрембицкий · Кира Муратова · Мирослав Слабошпицкий · Тарас Томенко · Юрий Ильенко

В пятницу на фестивале «2-in-1» покажут украинский киноальманах «Мудаки (Арабески)» – цикл очень дешевых короткометражных фильмов, действие которых происходит здесь и сейчас с обычными людьми; некоторые считают, что этот сборник стоило бы назвать «Киев, я тебя ненавижу».

Одна из самых известных и остросоциальных новелл «Мудаков» – «Глухота» Мирослава Слабошпицкого – представляла Украину в короткометражном конкурсе Берлинского фестиваля.

В воскресенье в кафе Ex:Libris пройдет ретроспектива короткометражных работ Слабошпицкого. Накануне московских показов режиссер рассказал OPENSPACE.RU о ситуации в украинском кино, одним из редких представителей которого он является.


– Вы в своих работах часто касаетесь социальной тематики. Почему?

– Видите ли, я не очень люблю термин «социальная тематика». Чтобы кратко: я не приемлю некрофилии. Под некрофилией я понимаю фильмы о царях, гетманах, адмиралах, генералах; современное русское кино о войне, поскольку лучшие русские фильмы о войне сняли Петр Тодоровский, Станислав Ростоцкий и другие люди, на ней побывавшие. Для них это кино было социальным, поскольку они сами воевали. Я думаю, что любое честное кино социально. А честное кино – это хорошее кино. Мне интересно снимать фильмы о живых людях во всем их многообразии. Их почему-то принято определять ругательным термином «социальное кино».

– В «Глухоте» вы снимали глухонемых актеров. Почему вы пошли по такому пути?

– Работать с ними было превосходно. Возможно, в России эта проблема не имеет столь катастрофических масштабов, но в Украине совершенно нормальных, здоровых, полнокровных пацанов и девок за четыре года обучения в театральном институте так обдрачивают под стиль украинского академического театра XVIII века, что, как правило, в плане кино они уже не годны ни на что. Хотя изначально это были вполне перспективные ребята. А глухонемых актеров я снимал, потому что фильм о глухонемых, – это очень просто.

Фрагмент из фильма «Глухота»


– Ваш полнометражный фильм «Племя» тоже будет о глухонемых. Откуда такой интерес именно к этим людям?

– В двух словах не рассказать. Замысел снять современное немое кино я вынашивал пятнадцать лет. Поставил перед собой довольно амбициозную задачу – изъять из фильма один из составляющих его компонентов. Как, например (ни в коей мере не сравнивая себя, ничтожного, с мастером) Ларс фон Триер изъял из «Догвилля» декорации.

– В «Глухоте» десять минут экранного времени равняются десяти минутам времени реального. Мне это напомнило фильм Герца Франка и Юриса Подниекса «На десять минут старше». Ваш герой, по сути, тоже становится старше после того, что с ним произошло.

– Забавно, что вы упомянули этот фильм. Я очень давно видел его. И очень люблю. Мы с моим другом даже как-то планировали снять порноремейк фильма Герца Франка. Но потом из программы Playboy TV я узнал, что какой-то австралийский веб-сайт клепает подобные фильмы по нескольку штук в день. И остыл. А если серьезно, то думаю, что за эти десять минут он стал старше на пару лет.

– В России существует новая волна кинематографистов, которые пытаются снимать актуальное кино. Есть ли в Украине такие режиссеры?

– Я не знаю. В Украине вообще немного режиссеров.

– Пользуется ли такое кино популярностью у зрителей?

– Украинское общество гораздо более ханжеское, нежели русское. Хотя и русское в этом смысле далеко от идеала. Поскольку я не являюсь прокатчиком, мне сложно дать вам выкладки, сколько людей посмотрело тот или иной фильм в Украине. Немного уклоняясь от вашего вопроса, могу сказать, что в принципе люди любят радикальное кино. Такое, как, например, «Россия-88» или «Груз 200». Но не признаются в этом, а превозносят всякое средненькое артхаусненькое говнецо.

– Говорят, что в Киеве на всех сеансах сборника «Мудаки (Арабески)» залы были забиты. Это действительно так? Вообще, готовы украинские зрители к такому кино?

– Каждого, кто говорит, что в России катастрофическая ситуация с кино, надо на год присылать в Украину. По возвращении он начнет целовать землю прямо на Киевском вокзале. Что касается вышеозначенного альманаха, то в него, в связи с некими продюсерскими договоренности, был включен мой короткометражный фильм «Глухота», чье участие в Берлинале и других фестивалях здорово поддержало этот проект, я думаю. Я же не имею никакого отношения к «Мудакам», не видел их и вряд ли могу что-то комментировать здесь.

– Каких современных украинских режиссеров вы бы могли выделить?

– Кира Муратова – как самый мужественный человек в украинском кино, автор одного из моих любимых фильмов «Астенический синдром». Игорь Стрембицкий, завоевавший первую и единственную «Золотую пальмовую ветвь» для Украины, пусть и в коротком метре (в 2005 году за фильм «Подорожні». – OS). Очень хочется видеть его следующие работы. Саша Шапиро – один из немногих независимых украинских режиссеров. И, очевидно, много других, раздавленных машиной, имен которых мы с вами уже никогда не узнаем.

– Ни Игорь Стрембицкий, ни Тарас Томенко, ни другие режиссеры, хотя и участвовали со своими короткометражными работами в лучших фестивалях мира, до полного метра так и не добрались.

– За десять – пятнадцать лет: я, Стрембицкий, Томенко, Шапиро и аниматор Коваль. Я не знаю других украинских режиссеров, кроме еще, конечно, Киры Муратовой и Юрия Ильенко, которые реально участвовали в фестивалях класса «А». У нас пробиться намного сложнее, чем в России. Этому есть масса причин – от экономических до ментальных. Что касается ситуации, то, как любил говаривать ваш опальный олигарх Борис Абрамович Березовский, «ситуация динамичная, надо действовать».

– Что-нибудь изменится в украинском кино с переменой власти?

– Пока на этот вопрос сложно ответить. Сейчас предпринята какая-то реформа отрасли. Каких-то особо позитивных сдвигов я не ощутил, но с уверенностью могу констатировать: хуже не будет.