Шарунас Бартас: «Людям всегда было свойственно извращенное любопытство: собирались толпами смотреть, как кого-то четвертуют»

На фестивале «2morrow/Завтра» – ретроспектива литовского режиссера

Имена:  Леос Каракс · Шарунас Бартас

В рамках фестиваля «2morrow/Завтра» проходит ретроспектива Шарунаса Бартаса – литовского режиссера, автора загадочных медитативных фильмов, которыми восхищаются Клер Дени и Леос Каракс. В ретроспективу входят картины «Семь невидимок» (2005), «Дом» (1997), «Коридор» (1994), «Нас мало» (1996), «Памяти минувшего дня» (1990), «Свобода» (2000), «Три дня» (1991), а также фильм «Евразиец», только что победивший на фестивале «Киношок». Бартас сам сыграл главного героя – загнанного в тупик наркодилера Гену, который мечтает со своей французской подругой уехать из Вильнюса в Париж, но вынужден ехать в Москву по другим делам и к другой женщине.

17 октября в 20:30 в кинотеатре «Ролан» пройдет мастер-класс Бартаса.

МАРИЯ ГАВРИЛОВА, которая впервые увидела Бартаса в фильме «Пола X» Каракса, поговорила с режиссером о «Евразийце», логистике в индустрии наркоторговли и пронзительной стране со столицей Вильнюс.


– «Евразиец» не похож на ваши предыдущие фильмы. Почему вы выбрали новый для себя жанр?

– Не совсем новый. В прошлой моей картине тоже фигурировали мелкие бандиты. Литва всегда была страной на пути воина. Наполеон шел в Москву через Литву, много времени провел в Вильнюсе. В чьих руках оружие? Где граница между легальным и нелегальным? Для нас эти вопросы всегда были актуальны, так же как для России в 1990-х. Человеку ведь на роду не написано, что ему можно, а что нельзя, – в отсутствие наказания он берет все, что может унести. Это заложено в нашей природе. Самый яркий пример – история с отключением электричества в Нью-Йорке. Всего за одну ночь количество изнасилований, грабежей и убийств превысило все существующие нормы — причем, как потом стало известно, делали всё это не бандиты, а самые обычные люди. Поняв, что полиция с ними не совладает, они начали буквально крушить город.

– Что для вас означают три города, в которых происходит действие фильма?

– Москва, Париж и Вильнюс? Дайте подумать… Сейчас главное – не соврать. Я не очень люблю снимать в незнакомых местах. Либо внедриться, либо знать заранее.

Думаю, есть столкновение России и Запада, а между ними – пронзительная такая страна со столицей Вильнюс. Он всегда был многонациональным городом. До Второй мировой здесь была самая большая еврейская община в Европе, один из старейших университетов. И сейчас он опять становится значимым культурным городом. Но мы живем не только в городах, мы живем с собой и в себе. Наше самоощущение может быть важнее, чем место, в котором мы находимся.

– Вам, наверное, интересно наблюдать за тем, как эти места меняются. Вот Москва вам нравится такая, какая она сейчас, богатая, современная?

– Иногда нравится, иногда нет. Москва не заботится о своем внешнем виде. Мне не нравится, что разрушают старые здания, а на их месте строят пластиковые, бездушные. Но это мне нигде не нравится, не только в Москве.

Единственная страна, которая не была прописана с самого начала в сценарии, – Франция. Мы не были уверены, думали об Испании или Португалии. Испания значительно связана с криминальным миром, но это не играло решающей роли: наркотики распространяются через все страны, которые занимаются морской торговлей.

Наркотрафик устроен очень просто. Через океан наркотики тоннами плывут с теплых материков, потом уже мелкими партиями через всякие яхты и рыболовные катерочки поставляются к берегу, а потом уже распространяются на весь Евразийский континент – туда, где это все не растет. А изготовление, например, синтетики легче там, где слабее система надзора. Поэтому большинство фабрик по изготовлению синтетических наркотиков расположено как раз в Восточной Европе.

– Важно ли, что главный герой занимается именно торговлей наркотиками или для него это просто работа?

– В фильме нет упора на то, что он дилер. Важно было дать некую предысторию. Деньги, заработанные за многие годы на мелких нелегальных операциях, он копил и вкладывал в игорный бизнес в Москве – под большие проценты. Его цель – вырваться из порочного круга, что невозможно. Наши консультанты говорили, что преступники либо сидят в тюрьме, либо закопаны в лесах. Подобной участи избегают, наверное, только те, кто преступниками не называется: они получают слишком большие деньги и занимают слишком высокие посты.

– Почему ваш герой все дрейфует и никак не может найти место обитания?

– Распространенное занятие для человека. Большая часть мира заселена людьми, которые произошли от странствующих народов. Исторически мы знаем, что более стабильные цивилизации жили, скажем, у Нила, где они могли пропитаться. И им не нужно было никуда уходить. А другие народы, те же самые арабы, которые с египтянами не имеют ничего общего, были странниками – они были вынуждены путешествовать, чтобы не умереть от голода. Большое переселение народов вызвало завоевание новых и новых территорий. С этими процессами связана и российская история, монголо-татарское иго, например. Но также можно задать этот вопрос и любому из нас: почему мы ездим по миру, летаем с фестиваля на фестиваль? Наверное, потому, что нас устраивает.

– Правда ли, что вы закладывали свой дом, чтобы доснять этот фильм?

– Да, приходилось. У нас были довольно неприятные моменты.

– В западном кино так ведь не принято поступать – продюсеры обычно не вкладывают свои личные деньги в производство?

– Это не так. Коппола закладывал свой дом и жил в трейлере, когда снимал «Клуб “Коттон”», потому что не мог закончить и никто ему не верил. В Европе я знаю продюсеров, которые рискуют своим имуществом, чтобы закончить проект, – это нормальное явление. Если ты делаешь свое дело, часто приходится рисковать. Я сам и мои соратники знают, что у меня нет незаконченных проектов. Если я не закончу один фильм, я не смогу начать новый. И тогда степень риска для моих партнеров будет еще выше.

– Для вас имеет значение, как воспримут ваш фильм зрители?

– Я не делаю опросов и мнения всех зрителей все равно не узнаю. Не существует единого зрителя, нет такой ползающей штуки под названием «зритель». Зрители все разные и воспринимают кино по-разному. Никогда не угодишь всем. Статистический зритель – он слегка вымышлен. Какие-то фильмы за счет своей специфики, возможно, захватывают больше аудитории, от детей до самых взрослых. Например, родители идут с детьми на какой-нибудь «Аватар», и всем нравится. Но действуют совсем другие механизмы – и реклама, и упрощенные сюжеты.

Людям всегда было свойственно такое извращенное любопытство: собирались толпами смотреть, как кого-то четвертуют. Все боялись, всем было страшно, но собирались и шли смотреть. Так же сейчас работают медиа: газеты пестрят сообщениями об убийствах, преступлениях, каких-то скандалах. Мне совершенно неинтересно заниматься медиапродуктом. Я не делаю фильмы для «аудитории», мне сложно представлять себе зрителей, для которых я снимаю кино. Коммерческая судьба фильма – совершенно другая история, она может сложиться уже как угодно. Но если режиссер снимает не для себя, не из себя, не вынимает кусочек своей души, то, значит, он не обращается ни к кому. Если мы пытаемся кому-нибудь угодить, то нужно понимать, что, если даже это и получится, эффект будет временным. А скорее всего, ничего не будет вовсе.

– Есть авторы, которые хотят что-то сказать, а есть те, которые размышляют, говорят, что им важнее процесс, чем результат. Вы к каким себя относите?

– Думаю, подобное разделение неверно. Книги и фильмы не должны сводиться к односложным тезисам. Если автор свое высказывание может сформулировать в тезис, то зачем тогда ему книгу писать? Можно ведь просто этот тезис написать как лозунг, и все. Иногда нельзя однозначно ответить на вопросы журналиста. Авторы тогда говорят что-то вроде «я хотел показать то-то и то-то» – просто чтобы отвязаться. На каждый фильм можно придумать по пять разных объяснений, и они все будут правдивые. Если я хочу быть искренним, я часто говорю, что не знаю. Именно потому, что не формулировал какого-то единого тезиса и не пытался его доказать. Мне кажется, нужно с уважением относиться к людям, которые смотрят твои фильмы, и не разжевывать им, как младенцам, простые вещи. Потом самому будет стыдно. Мне, например, бывает стыдно, когда в американском кино я вижу, как герой сидит один в комнате и начинает сам с собой разговаривать: «Oh, shit! Как же я сейчас это сделаю? Я же совсем один!» Понятно, что они думают, что полторы минуты действия нехорошо оставлять без слов и поэтому в любой ситуации, когда даже младенцу понятно, что все плохо, герой должен произнести «Oh, shit!».

– У вас впереди большой проект?

–Да. Проект, который мы сейчас разрабатываем, очень большой и высокобюджетный, потому что он костюмный. Действие происходит в 1948 году в Литве. Он подготовлен, но, чтобы он реально запустился, нужно минимум два года.

– Что вы любите делать, когда не заняты кино?

– Люблю сажать деревья.