Мы не кружок российского арт-хауса и не фестиваль для кинокритиков. Фестиваль всегда занимался кинопроцессом в его реальной ситуации.
Программный директор «Кинотавра» рассказала МАРИИ КУВШИНОВОЙ об «Овсянках», разобщенности и о том, почему российское кино не проживет без фестивалей
Ситора Алиева
Читать!
Программный директор фестиваля Ситора Алиева (сейчас находящаяся на масштабном фестивале российского кино в Австралии) рассказала OPENSPACE.RU о взаимопроникновении культур и о том, почему частному фестивалю приходится брать на себя обязанности по продвижению российского кино внутри страны и за ее пределами.
— В последние годы «Кинотавр» из фестиваля начал превращаться в целую функционирующую систему, что вообще для нашей страны большая редкость. Была ли у вас изначально задача занять место отсутствующего национального киноинститута?
— «Кинотавр» задумывался двадцать один год назад как институт поддержки, пропаганды и продвижения российского кино. В последние шесть лет мы действительно делаем все возможное для его развития. И спасибо вам, если вы действительно так считаете. Но хочу подчеркнуть, что деловая часть существовала все годы и именно «Кинотавр» в конце 90-х первым уделил серьезное внимание лекциям и мастер-классам с участием международных специалистов по продюсированию и защите авторских прав. В Сочи прилетали консультанты и юристы ФИАПФ (Федерация кинопродюсеров мира) и других больших общественных организаций Европы и Америки. Конечно, в последнее время все кардинально изменилось. И фестиваль вышел за рамки только кинопоказа, невольно взяв на себя функции мини-киноинститута, которого, к сожалению, в России не существует. Я объездила максимальное количество национальных фестивалей в Европе и Азии, которых не так много на самом деле. Мы встречались и подписали соглашение о взаимном сотрудничестве и обмене опытом. И многому я научилась у больших фестивалей, у которых, например, стоило перенять систему поиска талантов. Берлин когда-то придумал «Кампус». Жакоб в Каннах придумал и короткий метр, и «Ателье»...
— Еще есть Cinéfondation...
— Да. Это конкурс киношкол. У них существует три направления в работе с молодыми талантами. Здорово, что в «Ателье» приглашают не «своих» режиссеров, а тех, кто зарекомендовал себя на других фестивалях, как это было с Ильей Хржановским. Попав сюда, ты получаешь возможность представить свой новый проект ключевым продюсерам мира. Это площадка первого контакта. Но, увы, не все проекты, представленные там, потом попадают в Канны...
«Кинотавр» действительно стал во всех смыслах очень удобной базой для серьезной институции, имеющей действенное влияние на современный кинопроцесс. Безусловно, мы занимаемся поиском талантов для самих себя, но на самом деле мы же их ищем для всей киноиндустрии. Конечно, это непросто, но мне кажется, что поиски надо расширять и работать на местах: устраивать конкурсы заявок в течение всего года. Я говорила со студентами ВГИКа, Высших режиссерских курсов и с теми, кто вообще нигде не учится. Им необходимо место, где они могли бы презентовать и свои киноработы, и свои идеи. Ситуация очень быстро меняется. Удешевление процесса дает возможность большему количеству людей снимать кино. И пример картины «Явление природы», снятой на фотоаппарат Canon, тому прямое доказательство! Кризис, о котором все говорят, — как выясняется, не помеха. Всегда есть возможность сделать фильм за небольшие деньги, если поставить перед собой реальные креативные задачи. Я в это верю. Подобная ситуация существует во всем мире. Яркий пример — Латинская Америка и Азия, где снимается немало качественного, малобюджетного кино. Мне кажется, что сегодня «Кинотавр» — место, где происходит, может быть, медленная, но серьезная модернизация нашего кино.
— Нет опасности появления синдрома Роттердамского фестиваля, на деньги которого часто создаются фильмы под определенный формат? У молодых российских кинематографистов тоже может возникнуть соблазн делать фильмы «под Кинотавр».
— Опасности нет. В этом году, например, короткий метр был очень стилистически и тематически разнообразным. Я несколько лет смотрю каннский короткий метр и каждый раз удивляюсь его точечной арт-направленности. Жанровых лент там почти не бывает.
— Я говорила с актрисой Динарой Друкаровой, которая в этом году была в жюри каннского короткого метра. Она рассказывала, что все фильмы очень депрессивные, печальные истории из жизни стариков...
— Они действительно грустные, но дело не в возрасте персонажей… Даже если герой молодой, как в картине «Я здесь» венгерского режиссера Балинта Симлера, то все равно он переживает чувство тотальной безысходности и потерянности в большом городе Будапеште. Автор, правда, представляя свой фильм, сказал: «Вообще-то наш город не такой, как у меня на экране. Он красивый». Я не думаю, что режиссеры сегодня сознательно культивируют депрессивность, чтобы попасть на фестивали. Недавно я вернулась с детского кинофестиваля в Чехии. Меня сын спрашивает: «Мам, почему во всех фильмах все болеют и умирают?» Мне очень понравился ответ канадского продюсера: «Мы не развлекаем детей, мы их обучаем жизни. Наша задача — назвать вещи своими именами». Духоподъемных картин в принципе в мире довольно мало. В этом смысле Россия не исключение. Но я хочу подчеркнуть, что наряду с арт-кино мы все годы показываем то, что называется мейнстримом. Увы, его не все принимают, оно практически не награждается, и часто можно услышать: «Зачем вы вообще взяли это в конкурс»?
— За что же мы называем такое кино мейнстримом? За попытку пробиться к более широкому зрителю?
— Конечно. Найти умный мейнстрим в России сегодня очень тяжело. Хорошую комедию — а я много их видела — сегодня снять даже труднее, чем качественный арт-фильм. В любом случае, мы отбираем самое талантливое, достойное, профессиональное в каждом секторе. Другой вопрос, что бы мы ни делали, массовый зритель не хочет смотреть российское кино — давайте называть вещи своими именами. Мы не кружок российского арт-хауса и не фестиваль для кинокритиков. Фестиваль всегда занимался кинопроцессом в его реальной ситуации. Конечно, наши задачи гораздо шире, чем только кинопоказ. Я мечтаю о том, чтобы у нас были дополнительные залы (фестиваль традиционно проходит в двух залах: сочинском Зимнем театре и зале гостиницы «Жемчужина». — OS) и продюсеры могли бы, как в Торонто или Пусане, показывать фильмы зрителям и смотреть, как они работают на большую аудиторию.
— Все-таки «Кинотавр» до сих пор был мероприятием для профессионалов, на него нельзя купить билеты.
— Первые годы мы экспериментировали и показывали конкурсные картины на площади. Продюсеры сами от этого отказались, так как они боятся потерять часть своей аудитории в предстоящем прокате. Они хотят сохранить премьерность и показать фильм на «Кинотавре» только экспертной группе: жюри, СМИ, коллегам-кинематографистам и рыночникам, с которыми мы очень плотно сейчас работаем. В Сочи мы действительно имеем возможность увидеть друг друга, сказать друг другу все, что мы думаем, обозначить самые важные болевые точки. За двадцать лет мы пережили и кооперативное кино, и малокартинье, и налоговые льготы, и их отмену. И теперь у нас опять новая ситуация. Хочется надеяться, что новые государственные подвижки окажутся не бессмысленными. Прокатчик из Петербурга провел анализ прокатной судьбы фильмов «Кинотавра», и выяснилось, что 90 процентов из них выходили на экраны. Участие картины только на фестивале при отсутствии дальнейшего проката — тупиковый путь. После национального кинофестиваля в Гдыне я изучала, как работает прокат польских фильмов. Если за год снято пятьдесят картин, то на экраны выходит сорок. Это неплохо, несмотря на малочисленность залов, а также такое же засилье американского кино, как и у нас. Во Франции снимается от 200 до 240 фильмов в год, включая копродукции, и в прокат выходит от 80 до 90 процентов из них. В Германии, по последним данным, из 350 картин, включая документальные и копродукции, в прокат вышло 144. Все остальное выходит на телевидении и на DVD. И ситуация в России идентична. Только в Южной Корее снимается 80 фильмов и 80 выходит в прокат.
— То есть момент соприкосновения фильмов «Кинотавра» с публикой происходит уже не на фестивале, а в прокате?
Читать!
— Нужно тогда какие-то кинопоезда делать, как после революции.
— Я думаю, что на все можно найти спонсоров.
{-page-}
— Помните, как Рената Литвинова ездила по стране со своим фильмом «Богиня» при поддержке коньячного бренда?
— Прекрасный вариант продвижения непростого кино к зрителю. У них были полные залы, когда была сама Рената. Форм продвижения миллион: и фестивали, и клубы, и поезда, и самолеты. Просто должны быть люди, которые хотят это делать.
Читать!
— У нас, знаете, «страна больших денег». Маленькие бюджеты не очень-то привлекательны…
Кстати, каждый город сегодня в России хочет сделать у себя фестиваль. И не простой российский, а международный. В этом слове «международный» есть что-то магическое. Прошел первый Кинофорум в Петербурге, в Мурманске — Арктический фестиваль, в Вологде — Первый фестиваль европейского кино. Это прекрасно, главное — начать.
— Мы знаем, что почти все наше кино снимается на бюджетные деньги, за них вечно дерутся кинематографисты. Но есть и новые тенденции, мне кажется. Один из участников питчинга в Сочи мне сказал, что им ничего не нужно ни от государства, ни от мейджоров: они все сделают сами…
— Очень интересно, что появляются люди, которым ничего не нужно ни от государства, ни от Сельянова, и они все сделают сами. В конкурсе Роттердама и в программе «Летняя эйфория» на «Кинотавре» была картина «Мама» молодых авторов Елены и Николая Ренард. Яркий пример в чистом виде независимого кино. Сегодня у них десятки приглашений по всему миру. Пока в больших масштабах это существует только в коротком метре.
Конечно, картины в любом случае будут — и на следующий год тоже. Мне не так важно их количество. Важно, чтобы не уходила пульсация киноискусства и не погибла истинная креативность поиска.
— Почти каждый год у «Кинотавра» бешеный общественный резонанс, часто скандал. То критики передерутся из-за «Груза 200», то Станислав Говорухин придет в Думу с доносом на молодое поколение…
— История с Думой вызывает недоумение. А с «Грузом 200» ситуация несколько забавная. У фильма на «Кинотавре» было слишком много противников, даже среди кинокритиков. Но почему-то в конце года он получает приз Гильдии киноведов и кинокритиков как лучший фильм года.
— Гильдия опомнилась.
— (Смеется.) Забавно, что сейчас оценки произведений экспертной группой очень различаются. Раньше они были в большей степени едины. Люди, находящиеся в одной возрастной, социальной, образовательной группе, могут говорить о фильме взаимоисключающие вещи. Это, с одной стороны, говорит о том, насколько сообщество расшатано изнутри, с другой — об общей растерянности перед ситуацией в кинематографе. Мне кажется, мы сейчас вступаем в какую-то новую фазу. Что будет через два-три года, в принципе никто не сможет предсказать. Мне иногда кажется, что стоит увеличить численность отборочной комиссии.
— Тогда они точно не договорятся.
— На моей памяти было только два фильма, которые объединили все киносообщество: «Старухи» и «Простые вещи». Ни у критики, ни у жюри, ни у зала по их поводу не было никаких претензий.
— Это не совсем так.
— По моим ощущениям, по крайней мере.
— С кинематографистами понятно — они делят бюджеты, им трудно любить конкурентов. Критики ненавидят друг друга бескорыстно.
— Кинематографистам действительно есть что делить: и деньги, и успех. Я не утверждаю, что все должны друг друга любить. Но профессионального взаимоуважения никто не отменял. Однажды мы по опыту национального польского фестиваля проводили обсуждения с авторами после фильмов. В них мог принять участие любой, не обязательно представитель прессы. Чем это кончилось? Взаимными оскорблениями… Тем не менее опыт оказался полезным: мы поняли, что фестиваль есть образчик серьезной напряженности не только между прессой и авторами. А мы, естественно, как администрация, виноваты… (Смеется.)
— Что же с этим делать?
— Себе надо задавать вопросы. Мера накала эмоций должна как-то контролироваться. Мы на «Кинотавре» живем на одной площадке, лежим на одном пляже, говорим гадости про фильм, и все это может быть услышано создателями. Я часто бывала в жюри, и меня предупреждали, чтобы я не обсуждала фильмы ни за завтраком, ни за обедом, ни за ужином, так как за соседним столом сидят авторы или пресса. Думаю, мы введем в регламент пункт о тайне совещательной комнаты. После фестиваля, к сожалению, члены жюри начинают рассказывать сообществу все то, что должно оставаться тайной. Меня удивил несколько лет назад Вим Вендерс, который был председателем жюри в Венеции. Он говорил после фестиваля, что хотел наградить и фильм «Рестлер», и Микки Рурка за главную мужскую роль — и ему не дали. На самом деле и в Каннах, и в Венеции, и в Берлине существует очень непростой регламент жюри, по которому главный приз часто не совмещается с определенными фестивальными призами. В этом году просочилась информация, что Рене Зельвегер была ярой сторонницей награждения двух российских актеров за картину «Как я провел этим летом».
— Она бывшая подружка Клуни, ей Пускепалис понравился.
— (Смеется.) Не исключено. Она молодец, отстояла свои позиции и сделала очень важное дело для нас. На «Кинотавре» таких строгих правил пока нет. Мы условились присуждать не больше двух призов в одни руки. Конечно, на больших фестивалях сложно. Но у нас еще сложнее…
— Как, кстати, вы формируете жюри?
— Тяжелый процесс. Все друг другу родственники, друзья или знакомые... Меня в этом году спрашивали: «Почему у вас в жюри очень молодая актриса Ира Рахманова?» Дело в том, что она на моих глазах шесть лет смотрела всю конкурсную программу и, может быть, серьезнее и глубже многих находится внутри кинопроцесса. Она реально подготовленный эксперт, который не будет говорить: «Что за ужас вы нам здесь показываете?» Слишком много личного присутствует на локальных фестивалях — это, конечно, мешает. Надо просто расслабиться — смотреть и оценивать те фильмы, которые показывают в конкурсе.
— Помимо критиков и кинематографистов в Сочи приезжают отборщики других фестивалей…
— Мы приглашаем отборщиков уже шесть лет — и больших фестивалей, и небольших. Котбус и Висбаден — ключевые фестивали для продвижения российского кино в Европу. После них ребята получают денежные призы, их покупают западные телеканалы. Это очень важно. Весной я была в Висбадене и три дня подряд видела по телевизору картины «Кинотавра»: «Русалка», «Простые вещи», «Сумасшедшую помощь». «Русалку» вообще озвучили на немецкий. Фестивали, которые ориентированы на Восточную Европу, делают большое дело. Каждая российская картина может путешествовать по миру три года. За это время она соберет значительно больше зрителей, чем у себя дома. Это точно.
— То есть фестивали еще являются и способом дистрибуции, как в случае с театром?
— Конечно. Если говорить про серьезный арт, то только фестивали и есть главная дистрибуция. Это так называемый «фестивальный круг». Так как фестиваль — это не только жюри, награды, пресса и реклама. В первую очередь это умный, подготовленный и благодарный зритель. Главное, режиссеру вовремя остановиться и не стать туристом.
— Хорошо, это маленькие фестивали. С большими у вас возникают проблемы. Раньше фильмы с «Кинотавра» часто попадали в Венецию. Теперь Марко Мюллер сказал «нет».
— С большими фестивалями мы активно сотрудничаем. Но Венеция хочет мировые премьеры и соревнуется не с нами, а с другими монстрами-конкурентами. Чем больше она заявит мировых премьер, тем круче.
— В этом году, однако, выяснилось, что вы конкурируете с Венецией: один из конкурсных фильмов — «Овсянки» Алексея Федорченко — был в последний момент снят именно из-за приглашения на Венецианский фестиваль.
— Нам объяснили: вы устраиваете серьезные шоу-кейсы (показы конкурсных фильмов с английским переводом. — OS), куда приглашаете не только отборщиков, но и ключевую мировую прессу. Фильм «Океан», после того как он засветился в Variety, был снят с показа в Венеции — очень обидно. Бывает и обратный процесс. О фильме «Новая земля» американские дистрибьюторы прочитали в том же издании. И всерьез им заинтересовались.
— И все-таки ситуация с отменой премьеры многим показалась некрасивой.
— Они искренне хотели показать фильм в Сочи. А что делать? Продюсеры сами растерялись. Им хочется в Венецию. Зачем им мешать? И теперь Алексей Федорченко — не только наш победитель, но и венецианская «номенклатура».
— Если мы исходим из того, что «Кинотавр» — институт по продвижению русского кино, то вы должны только радоваться.
— Мы радуемся! Для нас это тоже престижно и здорово. И я рада, что «Другое небо» и «Гастарбайтер» попали в конкурсы Карловых Вар. «Другое небо» получило две награды: специальное упоминание большого жюри и приз экуменического жюри. На другие картины [из программы «Кинотавра-2010»] уже тоже пришли запросы.
Мы не можем заменить несуществующий государственный институт пропаганды российского кино за рубежом. И Франция, и Германия выделяют на этот род деятельности несколько миллионов евро каждый год. И сюда не входят усилия отдельных дистрибьюторских и продюсерских компаний. В России это должно делать государство. Фестиваль «Кинотавр» может ему только помочь. Но нам не помешало бы заняться продвижением российского кино внутри России. Например, необходим курс истории кино в школах (как во Франции). Гильдия киноведов и кинокритиков специально для «Кинотавра» к столетию российского кино подготовила прекрасную программу «50 выбирают 50». Лучшие отечественные фильмы за последние сто лет. Думаю, это самый прямой и простой путь к пониманию кинематографа, его истории, а через них и своей страны.
— Такими вещами действительно должно заниматься государство.
— Конечно. Но пока, в отсутствие господдержки, фестивали единственный действенный инструмент по привлечению аудитории.
— У наших фильмов бывают забавные приключения на западных фестивалях. Например, фильм «Стиляги» пользовался большим успехом...
— Мне кажется, о международном успехе «Стиляг» его продюсеры даже не задумывались. Они получили приз в Абу-Даби (из рук Аббаса Киаростами, между прочим), и там одна иранская журналистка мне долго рассказывала, что это фильм про их жизнь. Новые зрители, новые территории плюс еще приз в 100 тысяч долларов (там самый большой призовой фонд в мире). Фестивали несут гораздо более важные, часто гуманистические функции. Например, фестиваль в итальянском Триесте собрал сербо-хорватскую кинопрограмму и пригласил режиссеров. Вчерашние враги очень медленно сходились, с трудом садились за общие столы, но в конце концов начали выпивать…
— Помните историю про то, как филиппинский режиссер Брийанте Мендоза посмотрел на фестивале в Марокко фильм Алексея Мизгирева «Кремень», потом снял «Бойню» — свой собственный фильм про молодого парня, пришедшего в полицию. А потом оказался в жюри Локарно, и «Бубен, барабан» получил приз за режиссуру. Сразу становится понятно, зачем нужны фестивали.
Читать!
— Вы когда-то делали международный фестиваль «Лики любви». «Кинотавр» тоже когда-то был международным. Не скучаете по тем временам?
— Скучаю. Так хотелось в этот раз показать десять картин, которые мне понравились за последний год… Их вообще не было в России. Но я просто не понимаю, где и когда. Разве что в три часа ночи для десяти человек… Иногда, конечно, хочется, чтобы, как раньше на «Кинотавре», иностранцы смотрели русское кино, а наши — зарубежное. Но пока ситуация такова, что мы целиком поглощены российским кинопроцессом.
Ссылки
- 29.06Минкульт предложит школам «100 лучших фильмов»
- 29.06Алан Мур впервые пробует себя в кино
- 29.06Томми Ли Джонс сыграет агента ФБР в фильме Люка Бессона
- 29.06В Карловых Варах покажут «Трудно быть богом»
- 28.06Сирил Туши снимет фильм о Джулиане Ассанже
Самое читаемое
- 1. «Кармен» Дэвида Паунтни и Юрия Темирканова 3451910
- 2. Открылся фестиваль «2-in-1» 2343476
- 3. Норильск. Май 1268951
- 4. Самый влиятельный интеллектуал России 897765
- 5. Закоротило 822253
- 6. Не может прожить без ирисок 782921
- 7. Топ-5: фильмы для взрослых 759881
- 8. Коблы и малолетки 741209
- 9. Затворник. Но пятипалый 471993
- 10. ЖП и крепостное право 408057
- 11. Патрисия Томпсон: «Чтобы Маяковский не уехал к нам с мамой в Америку, Лиля подстроила ему встречу с Татьяной Яковлевой» 403460
- 12. «Рок-клуб твой неправильно живет» 370776