Фернандо Мейреллеш: «Была задача – максимально деконструировать изображение»

Режиссер «Города Бога» и «Преданного садовника» — об экранизации романа Сарамаго, которая никому не нравится

Имена:  Джулианна Мур · Жозе Сарамаго · Фернандо Мейреллеш

«Слепота» Фернандо Мейреллеша («Город Бога», «Преданный садовник») — экранизация одноименного романа нобелевского лауреата Жозе Сарамаго — вышла в наш прокат спустя два года после своей провальной премьеры на открытии Каннского фестиваля. Бразильский режиссер, которому пришлось перемонтировать фильм для проката, рассказал OPENSPACE.RU о трудной задаче, стоявшей перед ним: фильм с Джулианной Мур в главной роли начинается с внезапного поражения человечества эпидемией слепоты, что весьма сложно передать на экране.

— Жозе Сарамаго известен тем, что неохотно продает права на свои произведения. Как вам удалось заполучить «Слепоту»?

— Как только книга вышла в Бразилии, я сразу попытался купить права. Был первым. Потому пошли все эти разговоры: Диего Луна хочет купить, американские студии хотят. Но Сарамаго не собирался ничего продавать. Тогда один продюсер из Канады, Нив Фишман, позвонил ему и настоял на личной встрече. Полетел к нему на Канарские острова, провел с ними четыре дня и улетел с правами. Саму книгу они за это время ни разу не упомянули. Но как-то Фишман его обаял. Мне кажется, ему помогло то, что он канадец, а не американец. Сарамаго ненавидит США, в каждом интервью их проклинает. Сценарий фильма я получил от Фишмана уже в готовом виде, внес только небольшие изменения.

— В любом случае, вам пришлось менять первоисточник.

— Я читал роман по-английски и по-португальски. Это именно португальский португальский, мы в Бразилии говорим на несколько ином диалекте. Нам язык Сарамаго кажется архаичным — как будто кто-то рассказывает древнее предание. В фильме мне хотелось избавиться от этой старомодной аллегоричности, приблизить материал к современности. Начало мы старались сделать максимально натуралистичным, чтобы убедить зрителя в том, что подобная эпидемия возможна в реальной жизни. Но при этом мне хотелось, чтобы фильм был не о каком-то конкретном месте или политическом строе — обо всем человечестве в целом. Я частично снимал в Сан-Паулу — это такое общее место городской среды; мегаполис, который никто не опознает на экране. Мне не хотелось, чтобы потом говорили, что я критикую западную цивилизацию, поэтому у нас самые разные персонажи — чернокожие, латиноамериканцы, азиаты. Такая многоэтничность превращает «Слепоту» в разговор о человечестве вообще.

— «Слепота» — это утопия или антиутопия? Вы пессимист или оптимист?

— Мы живем в абсолютном хаосе, хотя и не замечаем этого. Но я оптимист. Думаю, выход есть, и мы его найдем. Книга, собственно, об этом: цивилизация рушится, но остаются люди, которые способны видеть друг друга, слышать друг друга, познавать друг друга. Страдание открывает глаза на многие вещи. Сколько мы должны выстрадать, чтобы научиться видеть, — вот вопрос, которым я задаюсь в этом фильме.

— Именно с кинематографической точки зрения перед вами стояла серьезная проблема: показать на экране слепоту, визуализировать отсутствие изображения. Какими способами вы эту проблему решали?

— Наша задача была — деконструировать изображение настолько, насколько это вообще возможно. Первый и самый очевидный ход — слепящая белизна, которая абсорбирует все объекты, находящиеся в кадре. Кроме того, мы постоянно используем отражения — это дезориентирует зрителя. Он видит постоянное движение, но не понимает, как организовано пространство в кадре. Экран превращается в полотно кубиста. Еще у нас были маленькие камеры без оператора, которые снимали «вслепую»: мы их ставили на штатив, и они фиксировали короткие появления актеров. Еще один способ воспроизводства слепоты на экране — отделить изображение от звука. В картине есть довольно длинный кусок, в котором звук вообще не синхронизирован с изображением: мы слышим диалог, но не видим, кто произносит реплики.

— Вы говорите про картины кубистов, но мне показалось, что фильме сознательно сделаны отсылки к довольно большому количеству классических произведений искусства. Например, три героини под дождем — это три грации. Когда слепые идут такой процессией, это похоже на византийские мозаики…

— Спасибо, что вы это заметили. Действительно, в фильме очень много отсылок к классическим произведениям живописи и скульптуры. Есть эпизод, где я цитирую Люсьена Фрейда — художника, которого очень люблю. Есть цитаты из Малевича. В целом я использовал такой общемировой культурный запас узнаваемых изображений, начиная действительно от Византии. Вообще, предполагалось, что все это будут такие шутки для внутреннего пользования. Не думал, что люди будут это как-то дешифровывать.

— Вы сразу знали, что главную роль будет играть Джулианна Мур?

— Да. У меня были неплохие запасные варианты, но я надеялся, что Мур согласится. Теперь она говорит, что ей нужен еще один апокалиптический фильм (после фильмов «Слепота» и «Дитя человеческое». — OS) — для трилогии. Джулианна — она такая, рисковая. У нее своя тактика: она выбирает сценарий, который ей нравится, снимается в картине, а потом идет в большую голливудскую постановку и зарабатывает на жизнь.

— У вас наверняка тоже есть возможность снимать в Голливуде. Почему вы этого не делаете?

— Мне присылают сценарии, но у меня нет таких амбиций — делать высокобюджетные картины. «Слепота» стоила $25 млн, и, по-моему, это даже чересчур. Я точно не хочу больше. Потому что в противном случае ты должен будешь предоставить инвестору гарантии того, что вложенные деньги вернутся. А это означает компромисс и потерю свободы.

— В «Слепоте» чувствуется еще и сильный экологический месседж. Вы — зеленый?

— Я думаю, мы очень рискуем. Все знают, что есть серьезные проблемы. Рыба вымирает и так далее — не хочу повторять очевидные вещи. Но мы продолжаем вести себя так, как будто ничего не происходит. Ездим на машинах, летаем на самолетах — как будто отказываемся видеть, что дела все хуже. Тут дело не в технологиях, которые могут помочь, — надо открыть глаза и увидеть проблему.

Если вы обратите внимание, то увидите в конце фильма титр: Carbon free movie. Мы наняли компанию, которая подсчитала, сколько примерно углерода будет выброшено в атмосферу во время производства картины: все перелеты, потраченную электроэнергию и так далее. Оказалось — 975 тонн. После завершения съемок мы посадили семь тысяч деревьев в специальном месте недалеко от Сан-Паулу, чтобы компенсировать загрязнение. Это обошлось нам в $62 тысячи долларов, что, по-моему, совсем немного. Все должны так делать. Вообще-то это мое хобби: есть люди, которые увлекаются винами или яхтами, а я увлекаюсь деревьями. У меня есть ферма недалеко от Сан-Паулу, там я сажаю разные растения.

©  Централ Партнершип

Сцена из фильма «Слепота»

— Кстати, Бразилия, которая находится в Южной Америке, — это западная цивилизация или нет?

— Да, весьма. Мы очень тесно связаны с США — не так, как Мексика, но все же... Но мы постепенно становимся чуть более независимыми. В кризис не так сильно просели, как можно было ожидать.

— Последние десять лет мы видели несколько ярких фильмов из Бразилии. Что собой представляет ваша киноиндустрия?

— В 1997 году был принят закон, позволяющий компаниям инвестировать 3% от подоходного налога в киноиндустрию. Появились деньги на производство. До принятия этого закона мы делали 7—8 фильмов год, после — около 70. Пришло новое поколение кинематографистов, в том числе и я. Я старше многих из них (таких, как автор «Элитного отряда» Хосе Падильи), но мой первый фильм был снят именно после того, как приняли закон — до того приходилось работать на телевидении. «Город бога» в 2002 году показывали в Каннах вне конкурса — от этой поездки у меня было ощущение, что меня сбил грузовик. Думал, я, простой бразильский парень, никому особо не нужный, пару раз покажу картину, дам полдюжины интервью… Но внезапно оказалось, что дистрибьюторы дерутся из-за фильма, а на интервью записалось человек двести. Еще раз «грузовик меня сбил», когда на открытии Каннского фестиваля показали «Слепоту» — плохие рецензии, плохие продажи…

— Очень неприятно?

— Да. Это фильм, который снимался два года по роману, который писался пять лет. А мне говорят: «Вы сняли фигню, в которой плохо то-то и то-то». Я расстроился, но это не значит, что я потеряю уверенность в себе и перестану снимать.