Джессика Хаузнер: «Может быть, не надо им так сильно надеяться?»

В продолжение религиозной темы — разговор о чуде с режиссером Джессикой Хаузнер, автором фильма «Лурд»

Имена:  Джессика Хаузнер · Михаэль Ханеке · Сильви Тестю

Фильм «Лурд», получивший в Венеции приз ФИПРЕССИ (но не замеченный большим жюри), только что победил на Венском международном фестивале. Автор картины Джессика Хаузнер начинала в сценарной группе на «Забавных играх» своего соотечественника Михаэля Ханеке. Нашему зрителю она известна по не самому выдающемуся триллеру «Отель» (2004) — и тем больше впечатляет ее эволюция как режиссера и сценариста.

«Лурд» — история тяжело больной девушки (Сильви Тестю), которая вместе с другими паломниками приезжает на знаменитую фабрику святости без особой надежды на исцеление — для нее это скорее специфический способ убийства времени. Хаузнер, вслед за своим соотечественником Ульрихом Зайдлем, инсталлирует вымышленную историю в абсолютно реальную среду, стирая грань между документальным и игровым кино. Мир больных существует здесь параллельно с миром здоровых (сестры милосердия, обслуживающий персонал, мальтийские гвардейцы) — в конечном итоге Лурд в картине представляется не столько местом исцеления, сколько воротами в иной мир.

О природе чуда и неполиткорректном отношении к инвалидам с Джессикой Хаузнер поговорила КСЕНИЯ РОЖДЕСТВЕНСКАЯ.

— Вас интересуют замкнутые системы? Сначала гостиница в «Отеле», теперь вот Лурд...

— Сначала я думала, что сделаю историю о том, как героиня чудесным образом исцеляется, а потом мы следуем за ней домой и смотрим, как изменилась ее жизнь. Но потом решила сфокусироваться на этих пяти днях в Лурде — чтобы создать метафору. Ситуацию, которая больше, чем Лурд или гостиница в фильме «Отель». Здесь целое общество, которое диктует мне, какую роль я должна в нем играть, что я должна делать. В то время как я сама, возможно, хочу чего-то совершенно другого.

— Почему вдруг вы решили исследовать природу чуда?

— Просто однажды проснулась и захотела сделать фильм о чуде. А потом задумалась: почему? И пока готовилась, проводила исследования, пока писался сценарий, мне стало понятно, что чудо — это что-то вроде метафоры нашего стремления к нормальной жизни. Я могла бы вести жизнь, полную смысла, и это могла бы быть счастливая жизнь; что должно для этого произойти? Но обретенное благодаря чуду счастье опасно. Оно амбивалентно, оно может уйти.

— Почему вы выбрали именно Лурд?

— Я стала узнавать, где происходили чудеса. Сначала решила: сделаю фильм о таком условном исцелении. Потом подумала: будет легче, если история будет разворачиваться в Лурде — реально существующем месте, про которое утверждают, что там действительно происходят чудеса. Я разговаривала там с разными людьми, с врачами, смотрела протоколы чудес, говорила с теологами, с паломниками, задавала им наивные вопросы, пытаясь быть как можно проще. Самых убедительных слов я пыталась добиться от священника. Хотела, чтобы он в моем фильме давал ответы, в которые я могла бы поверить, даже если в принципе не верю в возможность ответов на подобные вопросы.

Вообще, попытки объяснить чудо — это очень трогательно. За этим стоит желание верить в то, что существует некто, у кого были планы именно насчет тебя. Так что это история о желании обрести мир, где тебе хорошо, где ты не оказываешься в абсолютном, безнадежном одиночестве.

— Вы легко получили разрешение снимать в Лурде?

— Ну, не очень. Во время моих исследований тамошние чиновники спросили: это будет документальное кино? Я говорю: нет, художественное. И тогда они начали проверять меня, кто я, откуда. Посмотрели все мои фильмы и разрешили снимать — везде, кроме купальни.

— Вы что-то чувствовали, когда там находились? Атмосфера на вас действовала?

— Вряд ли я могла бы ощутить там что-то духоподъемное. Вокруг — огромное количество больных, людей с чудовищными недугами, даже не представляла, что такое бывает. Это люди, которые должны умереть, и вот они едут в Лурд, чтобы излечиться. Смотрела на них и думала: может быть, не надо было бы им этого делать? Не надо им так сильно надеяться. Потому что из миллиона вылечивается лишь один, а это не такой уж большой шанс. Я снова и снова приезжала туда, и мне пришлось понять, что, может быть, если ты действительно тяжело болен, ты надеешься на чудо и едешь за ним. Но все-таки я уверена, что никто не может там ни на что рассчитывать. Это, мне кажется, очень жестоко.

— То есть никаких чудес вы не наблюдали.

— Нет. Ну то есть да, у кого-то болел локоть, и там ему стало лучше, но...

— А это не психосоматика?

— В Америке провели интересный эксперимент. Было три группы больных людей и группа верующих. За первую группу больных раком молились верующие, и пациенты это знали. Вторая группа — они только думали, что за них молятся. А третья знала, что за них не молится никто. Таким образом пытались выяснить, существует ли механизм самоизлечения, не станет ли лучше тем, кто знает, что за них молятся. Результат был нулевым во всех трех группах. Вот в чем дело. Кто-то хотел вылечиться и вылечился, а другой опустил руки — и тоже вылечился...

— Вы своеобразно относитесь к инвалидам — никакой политкорректности: многие из ваших персонажей-паломников довольно неприятные люди, не все держат себя в руках. Есть такой довольно гнусный старик...

— Ненавижу социальные драмы про милых несчастных инвалидов. Я спрашивала настоящих больных о таких фильмах, они говорят: не надо относиться к нам как к щеночкам! С другой стороны, я как-то стояла в Лурде около лифта, довольно большого, для колясочников, и они заезжали туда, выезжали... Я чувствовала себя абсолютно потерянной, а они ездили своими колесами мне по ногам... И вот когда я придумывала старичка, я, мне кажется, вспоминала этот момент. В моей истории есть юмор, ирония, если хотите. Нельзя ожидать от кого бы то ни было, чтобы он всегда был хорошим, ни от больного, ни от здорового. Это очень по-человечески — испытывать отрицательные эмоции. Моя бабушка тоже инвалид. И я их понимаю.

— Ваше отношение к жизни как-то менялось в процессе создания фильма?

— Я разговаривала с больными людьми, участвовала в группах помощи. Сначала очень смущалась, была такая вежливая. А потом мне стало с ними совершенно нормально. Если ты инвалид, у тебя тяжелая жизнь, тебе приходится быть очень сильным, но это просто реальность, ее надо принять. И вообще, у них проблемы такие же, как у меня. Я тоже спрашиваю себя: как мне справиться с жизнью? Как что-то совершить в жизни? Как найти счастье? Всех людей, в сущности, интересует одно и то же.

— Актрису вы выбрали сразу?

— Я сразу выбрала Сильви Тестю, но она была занята в другом проекте. Потом вела переговоры с другими, с Валерией Бруни-Тедески — там тоже были какие-то проблемы. В конце концов вернулась к Сильви. Что-то такое есть в ее героине... она хрупкая, сразу видно, что умная, очень чувствительная. С другой стороны, в ней есть сила, и видно, что ее не так просто сломить. У нее сильные руки, не знаю, заметили ли вы. И еще ее присутствие в кадре всегда очень заметно. Мне нужна была актриса, которая не была бы жертвой. Я бы не могла сдержать злость, если бы вынуждена была постоянно зависеть от чужой помощи, а моя героиня — она очень гордая.

— Кто из австрийских режиссеров вам близок?

— Михаэль Ханеке много делает для развития киноязыка. Очень ценю его картины. Я работала у него, когда еще училась в киношколе, на «Забавных играх». Мне нравится Ульрих Зайдль. Слышала как-то, зрители всерьез спорили о его фильме, документальное это кино или художественное. Забавно.

Ссылки

• Андрей Плахов. Поиски Бога под солнцем Сатаны, 05.11.2009