«Сумасшедшая помощь»

Комедия Бориса Хлебникова: городской сумасшедший и белорусский гастарбайтер на руинах исчезнувшей империи

Имена:  Анна Михалкова · Борис Хлебников · Евгений Сытый · Сергей Дрейден

Неуклюжий на первый взгляд каламбур «сумасшедшая помощь» наводит на мысль о медицинской проблеме, и она есть, проблем даже две — очевидная и неочевидная, сюжетообразующая и подспудная, как во всяком хорошем фильме с непростым названием.

Гиперактивный инженер на пенсии (Сергей Дрейден) подбирает апатичного белорусского гастарбайтера Женю (Евгений Сытый) — в родной деревне за билет на поезд отдали свинью, в Москве его ограбили дворовые хулиганы, и он безропотно уснул на скамейке без ботинок и носков. Старик вовлекает нового товарища в череду безумных подвигов, от которых передернуло бы Амели, — вроде принудительного пострига соседки, которую муж якобы травит ядом (а яд ведь, ну как же ты не понимаешь, собирается в волосах). И это первая линия фронта, верхний пласт картины, сатира на общество, в котором желание помогать окружающим может быть понято лишь как симптом органического расстройства личности.

Но глубоко в тылу «Сумасшедшей помощи», как на задворках нашего сознания, — молчаливый вопль, не пережитая травма, которую в другой реальности, наверное, удается замотать и заболтать, но только не в фильме Бориса Хлебникова, где среди советских «новостроек» (которым уже за тридцать) потерявшие опору люди копошатся на обломках рухнувшей цивилизации.

Герои «Сумасшедшей помощи» подвешены в разреженном воздухе, ослабли даже родственные связи (старика и его дочери в исполнении Анны Михалковой). Для того, чтобы вступить в контакт с другими, нужна искра подлинного безумия (если с вами заговорят в метро, это, скорее всего, будет человек со справкой). Тут Хлебников выразительнее других, но он не одинок: в лучших, или симптоматичных, или просто честных русских фильмах персонажи молчат, или мычат, или бредят — словом, не осуществляют эффективной коммуникации. Кино стало слепком атомизированного общества, в котором горизонтальные связи рухнули под тяжестью истории, а их восстановление подменено строительством вертикали.

Важно, что в отсутствие подлинного вербального общения (Дрейден монологичен, Сытый за весь фильм произносит едва ли пять реплик) универсальным языком у Хлебникова становятся артефакты советского быта: холодильник «Юрюзань», вымпел со значками, клетчатый термос, сова из макраме, красно-оранжевый железный горшок с крышкой, плюшевый олимпийский мишка, брошюрки из серии «Мои первые книжки». Каждый предмет в квартире инженера красноречив, знаком любому человеку старше двадцати пяти — но здесь (возможно, впервые) речь уже не идет о «радости узнавания», обеспечившей успех «одноклассникам» во всех изводах (ностальгия по советскому детству объединила миллионы ровесников режиссера Хлебникова, сценариста Александра Родионова и актрисы Анны Михалковой). Здесь скорее недоумение от осознания парадокса: единственно возможным и понятным (в том числе и для зрителя) языком становится мертвый язык, язык воспоминаний об общем прошлом, аналог медицинской латыни. Симптоматично, кстати, что в фильме о психиатрическом расстройстве нет доктора — легитимного интеллигента классической русской литературы и современного русского кино («Простые вещи», «Морфий», «Бумажный солдат», «Дикое поле»), но есть участковый милиционер — чудовище, злокачественная примета нового времени. Скорой помощи ждать неоткуда, она свихнулась и не приедет — мир вышел из пазов.

Неоднократно упоминаемая профессия старика, конечно же, неслучайна: слово «инженер» — эвфемизм слова «совок».

«Исчезнувшая империя» — так назывался неудачный фильм Карена Шахназарова; в нем проводилась лобовая параллель между СССР и древним Хорезмом. У Хлебникова бесконечную временную удаленность советской античности иллюстрирует эпизод, в котором старик приделывает героям социалистического труда гениталии из теста, чтобы уравнять их с древнегреческими триумфаторами, о которых рассказывают в издевательской телевизионной программе. Разговаривая на мертвом языке, рискуешь ошибиться в значении слов и ритуалов.

Инженер постоянно вспоминает о тех временах, когда его дочь была ребенком. Белорус не в силах оторваться от автомата с игрушками, в котором ничего никогда нельзя выиграть. Случайный попутчик в поезде вместо застольной беседы поет «Я — синьор Помидор» — песню со старой грампластинки. Архетипическая пара героев укоренена в классической литературе, но в литературе, опять-таки, детской, прочитанной между четвертями на каникулах — «Винни-Пух», «Малыш и Карлсон», «Дон Кихот». Отчаянный, болезненный инфантилизм героев — следствие все той же травмы пробуждения от утопического сна, мечта о возвращении в комфортную утробу, в укутанную снегом советскую Москву, где нет гастарбайтеров, подлецов в серых фуражках, зла, но есть отец и маленькая девочка, и книжка с картинками, одна и та же на всю страну.

В финале — гибель старого мира от руки нового и попытка режиссера параллельным монтажом соединить распавшееся пространство: утопическое — увы — принуждение к единству.

А вообще, «Сумасшедшая помощь» — это комедия, довольно смешная.