Александр Гордон vs. Любовь Аркус: «Русское кино: все еще в жопе?»

Ведущий программы «Закрытый показ» и главный редактор журнала «Сеанс» столкнулись лбами в рамках проекта «Бои OPENSPACE.RU». От редакции за боем наблюдал МИХАИЛ РАТГАУЗ

Имена:  Александр Гордон · Алексей Балабанов · Андрей Звягинцев · Борис Хлебников · Кирилл Серебренников · Любовь Аркус · Оксана Бычкова

С 11 по 14 июня в рамках Открытого книжного фестиваля редакция устраивала серию публичных диспутов «Бои OPENSPACE.RU», на которых было произнесено немало занимательного. Впрочем, несмотря на пестрый состав участников, к сожалению редакции, бои обошлись без кровопролитий.
О том, как проходил диспут между Александром Гордоном и Любовью Аркус о новом русском кино, можно узнать, посмотрев короткий ролик и почитав сокращенную стенограмму этого разговора.

Михаил Ратгауз. Тема, которая у нас сегодня заявлена, звучит несколько неэлегантно: «Русское кино: все еще в жопе?» Как вы, наверно, помните, это неточная цитата из фильма «Изображая жертву». Александр Гордон известен тем, что в своей программе «Закрытый показ», с одной стороны, показывает много русского авторского кино, с другой — довольно жестко его критикует. Любовь Аркус, главный редактор журнала «Сеанс», занимается тем, что помогает русскому кино не только теоретически, но и практически. Ну а непосредственным поводом к этой встрече стало интервью, которое Александр дал OPENSPACE.RU, в котором он заявил, что новое русское кино — это «абсолютная гниль», пена и болезнь. Вот, собственно, с этой точки неплохо было бы и начать.

Александр Гордон. Есть возражения?

Любовь Аркус. У меня?

А. Г. Да.

Л. А. Ну у тебя всегда есть преимущество, поэтому…

А. Г. Нет, у меня позиция простая. Я смотрю кино как подготовленный зритель в отличие от критиков, которые вместо того, чтобы выполнять свою прямую работу и разымать художественное произведение на составные части, заняты почему-то искусствоведением, то есть тем, что применимо к кино только после того, как оно на экранах уже лет пятьдесят. За то время, что мы с вами свободны, мы не только в кино потеряли две вещи: традицию и школу. Поэтому всякий раз приходится относиться к тому, что нам предъявляют, памятуя слова великого, то есть судить художника по законам, им же, художником, созданным. Проблема только в том, что в русском кино, и в молодом русском кино особенно, нет никаких законов. Это глубоко въевшийся в плоть и жизнь нашего общества постмодерн, где разрешено все, и от этого все невнятно. Я хочу напомнить тем, кто знает, или прочесть заново тем, кто не знает, одно короткое стихотворение, которое, как мне кажется, может являться эпиграфом к любому произведению искусства. Это Александр Тихомиров:

Во сыром бору отчизны
расцветал цветок,
Непостижный подвиг жизни
совершал, как мог,
Побледнел, упал на хвою,
и чудно ему,
Что хотел-то он на волю,
а попал в тюрьму.
Ты не вянь, не вянь, цветочек,
коли что не так,
Твой голубенький платочек
разгоняет мрак.

К сожалению, все, что я видел в последние годы, тормозилось самим художником на втором четверостишии — на констатации того факта, что хотел ты на волю, а попал в тюрьму. И для меня это еще большая подлянка, чем просто неудачный фильм. Почему? Да потому, что, поставив диагноз, ты при этом отказываешься лечить, то есть не делаешь последний шаг, который, на мой взгляд, и делает искусство искусством. Особенно сегодня, когда главной функцией искусства должно быть утешение, поскольку люди испуганные, одинокие и потерянные.

Л. А. Мне очень трудно отвечать, потому что это какая-то сказка про белого бычка. Саша все время это говорит, я все время возражаю, иногда мы очень сильно ругаемся, иногда даже почти до рукоприкладства, и если еще есть горячительные напитки… Поэтому как это публично делать, я не понимаю, ну мы уж постараемся без крайностей. Тем не менее в этом, конечно, есть элемент игры, даже в том, что он сейчас говорит…

А. Г. Хрен.

Л. А. …потому что, если бы это было не так, мы бы, конечно, не смогли вместе работать на программе «Закрытый показ». Теперь по сути. Я не согласна буквально ни с одним словом, ни в чем. Прежде всего, с идеологической посылкой, что искусство должно утешать. Вообще, искусство никому ничего решительно не должно. Главное, что мы не должны ему рассказывать, что оно должно. Оно вообще или есть, или его нет. А тут уже начинается история, что для одного человека оно есть, а для другого нет.

А. Г. Почему в Третьяковке так не бывает, а в современном кино бывает? Есть Русский музей, Эрмитаж. Почему там искусство узнаваемо почти каждым?

Л. А. Пройдет сто лет, и в этом нашем кино, которое почему-то в жопе, тоже найдутся художники, которые отстоялись как авторитеты.

А. Г. Так вот я имею наглость утверждать, что уже сегодня вижу, кто останется, а кто нет, и говорю тебе, из того, что мы видели, останется половина Бори Хлебникова, и больше никого.

Л. А. Ты сейчас говоришь просто как самонадеянный дурак.