Русская неделя: что покупать на Sotheby’s и Christie’s

Выбрать лучшие вещи – это ведь еще и те выбрать, которые быстрее будут дорожать, которые двадцать и сорок миллионов будут через семь лет стоить

Выбрать лучшие вещи – это ведь еще и те выбрать, которые быстрее будут дорожать, которые двадцать и сорок миллионов будут через семь лет стоить

Лондон я не люблю: сплин какой-то в нем очень английский. И настроение у меня, Иеремии, в выходные дни скучное и невнятное. Спутанное, как архитектура городская: один дом построен до войны, второй из стекла и бетона плохого, Норман Фостер лампочку свою вкрутил тошнотворную в качестве городской мэрии – и все рады, около Вестминстера какая-то злокозненная чернильница торчит в качестве протестантской церкви, набережных – тех вообще нет. Куда податься бедному еврею? И пошел я в Гайд-парк. Вот парки в Лондоне привольны и хороши. О, как же я помню те продолжительные конные прогулки во времена покойного принца Альберта, помню стерильную промытость викторианских нарядов и такую же – нравов, почему-то очень хорошо помню тогдашние шляпки и сахарные зонтики от солнца. А вот настроение все равно скверное у меня. Жизнь, особенно такая, как моя – это ведь одни упущенные возможности. Дольше живешь, больше упускаешь: я же не Абрамович вам какой-нибудь. Что мог я сделать? Мог в свое время у молодого Клода Моне в 1868 году работы все купить. Мог у Ван-Гога хоть задаром брать. Но сколько ни живи, во всех местах сразу не окажешься. И вот тебе, не купил я вовремя у Клода Моне. У Эдуарда тоже не купил. А, что вспоминать.

Вот и спрашиваю себя я: а ведь еще не поздно. И чтобы не печалиться мне, нежному и изысканному, чтобы не восскорбеть на недомыслие свое – чего бы мне купить из самых лучших топ-лотов в понедельник или там во вторник на русских Chrisitie's и Sotheby's? Пора, наконец, ходить по крупной, Иеремия, выбери себе безоговорочные шедевры и бери их – деньги тлен, искусство вечно. И все, и радуйся осмотрительности своей, уму, дальновидности и хватке: вот идет он, великий и ужасный Иеремия Херцог, король арт-рынка, непреткновенный и многоречивый, и под тяжестью несокрушимых стоп его колеблется мир, и разворачивают шатры аукционисты, и кричат верблюды, и пыль встает до круглого древнего неба там, где играют друг с другом жеребцы-первогодки, которых привели туареги… А, простите, это я вспомнил базар в марокканском одном оазисе, когда мы приехали туда с Лоуренсом Аравийским. От многих лет моих юродив иногда я и непоследователен.

Все, короче. Беру я в понедельник вечером на Sotheby’s:
Гончарову, лот 38, «Натюрморт с красными цветами и персиками»;
Гончарову, лот 39, «Натюрморт с фруктами» - шутка ли дело, подарок художницы Гийому Аполлинеру;
Коровина, лот 21, «Вид с террасы. Гурзуф»;
Фалька, лот 36, «Деревья», 91 на 81 см.

А почему, спросите вы, не берешь ты Айвазовского, который никогда никого не подводил – ни в блокаду, ни в революцию? Айвазовский, он всегда дороже денег. Отвечу: а не могу, вспоминается мне, как в двадцатые годы двадцатого столетия Айвазовского собирали одни только зубные врачи да гинекологи. У гинекологов я по несовершенству организма своего не бывал, а вот тогдашние сверлильные машинки зубоврачебные у меня навсегда в памяти с Айвазовским связаны. И вкус –  знаете, какой после зубного во рту вкус? То-то. Айвазовский – это, знаете ли, для меня вот и есть –  вкус так себе. И вода у него на шампунь похожа или на полоскание у дантиста. А почему не берешь ты, Иеремия, Кончаловского, который столько раз опубликован и воспроизведен? Отвечаю: потому что этюдный он немножечко, а мне картин. А Юона, коронацию Михаила Федоровича Романова почему не берешь, или чуждо еврейству твоему это благолепие? Ну, здесь ладно. Больше метра работа, 1914 года и красочная – возьму. А Кустодиева, Серебрякову, Коровина с ночным Парижем, почему не берешь, старый ты неуч? Дорогие все художники и будут расти в цене.

И тогда возопию к вам, гневно – обступили! А того не знаете,  зачем мы собираем картины? Деньги разве только вкладывать? Поймите, молодняк вы нахрапистый, что деньги можно зарабатывать, продавая нефть и опилки, шулятные яйца уссурийских тигров и недозрелые бананы, порноленты и буддийские календари. А вот я собираю искусство: только те вещи, которые в хорошем музее – и то в экспозицию станут, а не в запасник. И красный цвет того Фалька с деревьями, и безупречный провенанс его, из музея – разве плохо? А Коровин с Гурзуфом – ну это же как Клод Моне в Аржантейе или Сезанн в Провансе – это хит из хитов. Не говоря о картине, которая Гончарова Гийому Аполлинеру подарила.

Ясное дело, что аукционист обложил их вокруг вещами получше и похуже. Напихал туда Марию Васильеву, Баранова-Россине, фотографии для сравнения дал – вот Баранов, а вот Владимирская Богоматерь – и снова Баранов. Вот Пикассо, вот Баранов. А вот Рафаэль и обратно Баранов! Я не шучу. Откройте страницы со 132 по 134. Смело, а? Для баранов. Мы все в одной большой фотошопе, вот что это! Не надо мне лапшу фигурную на уши вешать. Смелость сравнений поражает – Брейгель и Шухаев, Милле и Кустодиев. Не люблю, когда меня держат за полного кретина. Но видно им так лучше: ведь надо не только шедевры продавать, надо дорожку пробивать к новым шедеврам, надо вводить в первый и главный каталог ударных героев рынка новые имена. Ну, пускай их, ребята молодые. Пускай стараются – а мое дело другое. Выбрать лучшие вещи – это ведь еще и те выбрать, которые в три раза быстрее будут дорожать, в пять, которые двадцать и сорок лимонов будут через семь лет стоить. Потому вкус дорогого стоит, милые мои. И никогда не жалейте денег на предельные работы, никогда – они завтра ото всего рынка вверх убегут, рынок, он как жизнь: богатые богаче будут, бедные беднее. Так что и деньги тоже здесь при деле.

На Christie’s 11 числа выберу я только метровое «Распятие» Гончаровой 1906 года, лот 78 – ой, какая же это русская и острая вещь, и Христос деревенский, и березки –  грубо и резко, и мощно, это уж стиль ее такой, и вещь – ударная. Символ эпохи. Денег не пожалею моих, издревле собранных. Для того и ездим мы в Лондон, чтобы иногда вот так найти одну вещь, меры и предела не знающую. И получится у вас уже частный музей, и имя ваше зазвенит, и будут повторять его досужие уроды и наивные домохозяйки. Я ведь хорохорюсь все: я не куплю. Я не богат. Мне другое выдано: я не богат, но вечен, и иду – с той поры, как вывел меня из Египта Моисей, без числа лет моих и без времени. Я не богат. Но вечен. А вы – вы богаты. Но не вечны, и нужно вам вознести память о скорых днях ваших. Так что берите, не пожалеете. Можете набрать современного – Бэкона и Фрейда, как иные разные – ну и любуйтесь на чудовищные образы века сего. А можете и получше: тихо скажу вам, тихо, пока вот в Гайд-парке еще сижу, разомлевший и успокоенный болтовней своей же – купите лучше Франса Хальса, портрет Вилема Ван Хейтхейзена в июле этого года. Сидит на стуле, раскачиваясь, и шпагу в руках сгибает – чудная, сказочная вещь Франса Хальса, оценена на Sotheby’s в 3-5 млн. фунтов, меж тем недорого. И имя ваше заблещет, дотоле финансовое и жадноватое, и будете вписаны вы в книгу незабвения, потому что за деньги все же дотянулись до совершенного. На время, правда. На время.


Иконы на Christie's 06.06.2008

Что (не) покупать: Sotheby's 07.04.2008

Что (не) покупать: Christie's 04.04.2008