Итоги торгов: сеанс разоблачения

Любой, кто будет в дальнейшем сравнивать Баранова-Россине с Рафаэлем, пусть оглянется на мрачный итог прошедшего торговища

Любой, кто будет в дальнейшем сравнивать Баранова-Россине с Рафаэлем, пусть оглянется на мрачный итог прошедшего торговища

Леди и джентльмены! Дамы и господа, да хотя бы и товарищи, если кому-то и это угодно — сегодня можно и так, извольте. Настало время, когда я могу сбросить эту опостылевшую маску торопливого, глумливого, бесперебойного паясничанья. Ну неужели вы действительно имели недальновидность предположить, что суетливый торгаш Иеремия, это жадноватое, похотливое, подмигивающее обличье — это я сам? Нет, посмотрите направо — костюм еврейского вечного Арлекина сброшен и уже в углу, в кулисах — вам из зала не видно, мне со сцены — значительно лучше. Перейдем без лишних слов к делу — аукционы прошли, я хотел бы изложить вам их результаты.

Иконы: ну, топ-лот я предсказал точно. «Апокалипсис» ушел за 361 тыс. фунтов, превысив предположения аукционистов более чем на сто тысяч. Этого следовало ожидать. Переоцененные неизвестно почему — видимо, от недостаточного знания икон — поздние и неинтересные вещи вы не купили, леди и джентльмены, и я рад за вас. Среди них лот 29, «Одигитрия» сомнительного времени и сохранности, или «Троица», лот 35, с несуразной ценой в 90 тыс. фунтов на старте, лот 38 — «Покров» с ошибкой в датировке в два столетия и особенно нелепый по своей оценке лот 40 — поздний «Пророк Илия» с выскобленным при реставрации фоном и оценкой в 50—70 тыс. фунтов, более чем в десять раз завышенной. Многое, о чем я предупреждал, сбылось. И многие другие ошибки в атрибуциях и оценках нашли ваше понимание и легкую улыбку, которую я с удовольствием различаю и сегодня на нашем прощальном вечере. Иногда вы опрометчиво не брали редкости — прелестная праздничная костромская икона, лот 96, стоила вашего внимания. А вы ее оставили без оного. Иногда вы ужасно горячились, и покупателю лота 208, маленького, чудного правда, складня рубежа 17—18 веков, который при оценке в 1000 фунтов ушел за 73 тыс., не завтра удастся вернуть эти деньги. Горячность и частое дыхание — оставим их нашему домино, сброшенному уже с плеч подлинного, стоящего перед вами в своем простом смокинге Иеремии Херцога.

Аукцион был плохо подготовлен, но на нем было немало прекрасных вещей. И это важнее — пока — научной добросовестности аукциониста. Покупатели оказались в среднем толковее продавцов, и я от души поздравляю покупателя лота 28, музейной и нежной Строгановской иконы с длинной историей, записанной на ее обороте, — я уверяю вас, цена в 103 тыс. фунтов здесь совершенно разумна. Доверчивость ваша иногда вызывала печальное недоумение, и не у меня одного, — поверили же вы, что лот 48, «Рождество», чуть ли не 15 века, если заплатили за него 55 тыс. фунтов. Дамы и господа, проверьте ее дома в хорошем музее, и увидите, кто прав. Несколько отталкивающе выглядело снятие с аукциона самой дорогой и лучшей иконы в окладе — лот 4, «Тихвинская Богоматерь», я все же старомоден и предпочел бы, чтобы на серьезном мероприятии не передергивали бы карты. Но что сделаешь, это свойство коммерческих игр, леди и джентльмены. Под ковром не играют только в гольф.

И в одном я был не прав, видимо, я слишком увлекся своим фигляром, этим наспех скроенным говоруном, греческие лучшие вещи ушли очень дорого. Я давно не был в Греции, долго жить не значит жить везде, и здесь я был не прав. 337 тыс. за небольшой, в шестьдесят сантиметров, критский Деисус — это очень уж много. Датировки все же не всегда кажутся мне верными, но все красивые вещи — метровый «Николай Чудотворец» с подписью, 169 тыс., и «Успение Богоматери», и «Благовещение» — ушли очень дорого. Не все я еще понял здесь, но кое-что становится яснее. Я ведь не грек, что легко увидеть не только с первых рядов, но и с задних.

Теперь же, пока вы пьете легкое Bollinger или что там разлито — не вижу отсюда, перейдем к аукционам живописи и русского искусства. Внесите топ-лоты, прошу вас. Вы видите, как длинной вереницей несут Айвазовских. Меня несколько удивляет эта привязанность русских, с их явной сухопутностью исторического расселения, к морям. Это какой-то судорожный курортный синдром, согласно которому из чудного русского лета средней полосы буквально все без исключения уезжают на море, вместо того чтобы наслаждаться ровным, медвяным климатом своих подмосковных. И вот на Sotheby’s за классическую его работу, метровую, парадную и романтичную, нужно платить, и четыреста с лишним тысяч фунтов — это возможно. И выглядящий как следующий кадр из того же фильма лот 44 на Christie’s, поменьше немного, 361 тыс. фунтов, — это тоже возможно. Мне кажется, надо только продумать, какой вешать справа, какой слева, если они будут на одной стене. А вот зимний, очень зимний лот 2 на Sotheby’s, 33 на 43 сантиметра, и 553 тыс. фунтов — поздравления аукционистам, дружеские, веселые соболезнования покупателю. Ничего, лет через десять эта цена будет смотреться не так дико.

И еще, 1 млн 833 тыс. фунтов за Айвазовского в сто четыре сантиметра, с неудачным морем и кисельного вида горами — господа, товарищи, дамы и джентльмены, это превосходит мое понимание. Там очень плохо изображены Пушкин и Раевская, которой этот фавн, очевидно, восхищается, что создает, вместе с цитатой из мемуаров Раевской и цитатой из Евгения Онегина, некоторое подобие прямого провенанса. Учитывая, что море здесь никакое и даже зимы нет, видимо, это купил страстный поклонник Пушкина. С юных лет, с детской школьной парты. Постоянство в привязанностях — это великая вещь, и отдадим должное верности идеалам детства — не будем ни злословить, не сетовать, ни пожимать в недоумении плечами. И еще, знаете ли, меня беспокоит Колумб. Что вы сказали? Нет, я не переутомлен, я имел в виду не самого генуэзского еврея Кристобаля Колона, а фрагмент картины Айвазовского, посвященной открытию Америки. Он продан — внесли, да? — полюбуйтесь, он продан примерно за миллион фунтов на MacDougall's. Это фрагмент, есть еще один, с кораблями, проданный недавно в Нью-Йорке на Sotheby’s. Похоже, предприимчивый покупатель рассчитывает отыскать и отрезанный снизу кусок полотна, узкий и длинный, с пустой, размашисто написанной водой, хранимый каким-то любителем puzzles. Успехов бы ему. {-page-}

Но дальше несколько серьезных ремарок. Дамы и господа, внимание, еще есть о чем говорить со сцены. Топ-лоты недооценены, вот что я вам скажу, и прошу обратить на это самое пристальное внимание даже и за бокалом шампанского. Гончарова, подаренная Аполлинеру, — всего 2 млн 281 тыс. при верхнем эситмейте в 3 млн. Предшествующая, лот 38 на Sotheby’s, — 1 млн 161 тыс. при верхнем эстимейте в 1,5 млн! И, наконец, не проданное на Christie’s «Распятие» Гончаровой, с безупречным провенансом и 1906 года! Меня это расстраивает. Вот вы сидите передо мной в этой небольшой зале, и вы прекрасны, вы достойны восхищения, вы надежда и опора русского арт-рынка, — но знаете, в чем ваша слабость? Вас мало здесь, вот что, сколько стульев пустует! И четыре, пять Гончаровых для вас — это слишком пышный обед из пяти блюд, и не идет, не хочется. А простите, Раевскую вам, вслед за Пушкиным, хочется? А Гончарову кто должен покупать? Пушкин? Благоволите извинить мне неуместную стариковскую назойливость, но вы совершенно не разбираетесь в вопросе. И, похоже, это вас недооценивают, но правильно недооценивают! На Christie’s 24 июня сегодняшнего года будет продаваться еще одна Гончарова, столь же неуязвимая и по живописи — вполне того же уровня. И это упражнение будет исполняться не на площадке молодняка, где вас, увы, держат до поры до времени, пока вы подрастете, а на вечерней продаже импрессионистов и Modern Art: это место для состязаний более возвышенных, и по духу, и по ценам, потому что ее эстимейт — 3,5—4 млн фунтов, и совершенно справедливо. Поэтому мои комплименты и низкий поклон тем, кто купил, — дешево вы Гончарову купили, господа. Вас приняли за щеночков, а вы бестии настоящие, отточенные и удачливые, и ваша удача видна в том, как иные, тоже сидящие здесь, косятся на вас с неуверенным удивлением.

И все же наполните бокалы еще раз — все же я не хотел бы портить чудный прощальный вечер недопониманием, недружелюбием или даже высокомерием. Все же если есть несколько Кончаловских в продаже, то надо сказать, что не продается самый слабый — лот 49 на Sotheby’s. Внимательнее смотрите на картины, да и на собственные ощущения, вот что. Внимание к самому себе — вещь, которая всегда окупается. Если кому-то из вас, ностальгии ради по небывшему дворянству предков, нужен был посконный салонный портрет графини Марии Илларионовны Воронцовой-Дашковой, что ж, вот он, его несут по залу. Художник Беккер — я, правда, предпочел бы рояль этой же фирмы. Если другой любит мальчишеские крепкие задницы на деревянных мостках, работы Богданова-Бельского — я умолкаю, будь что будет. Если кому-то нравится Шухаев, который ровно наполовину — на левую — совпадает со старой фотографией из журнала «Жар-птица», — это его дело, и пусть думает сам о том, как может и как не может работать настоящий художник. Если кто-то всерьез воспринял остроумную крепкую шутку аукционистов Christie’s, которые поставили картину некоего безвестного Викентия Трофимова тринадцатым лотом, раньше Шишкина, и она продана за почти 100 тыс. фунтов — порадуемся за покупателя. Порадуемся и за Трофимова, и даже за Шишкина, но за другого, за галериста Леонида Шишкина, в лавке которого издана была в 2007 году книжка про вышеназванного мастера. Но без всякой иронии — мой поклон покупателю нежнейшей и завораживающей сомовской акварели, мое уважение покупателям строгих и трепетных римских видов Бенуа, мое сердечное расположение всем вам, не купившим отталкивающего вида Шагала и слабеньких, но подлинных Левитанов. Встать, вкус идет! Нет, не вставайте, простите, это фигура речи.

И последнее: многие из вас, я заметил, были несколько удивлены тем, что посередине нашей комнаты итогов стоит гроб, и даже мелькнуло несколько почти испуганных взглядов в эту сторону. Да, это гроб. В нем лежат картины художника Горбатова или приписываемые ему, не проданные на этих аукционах, и я попросил, чтобы он был побольше, чтобы вместить все. Отсюда его несколько преувеличенные размеры. Второй, рядом, предназначен для Баранова-Россине — и всякий, читавший мои шутовские и злокозненные ремарки по этому поводу в предшествующих обзорах, знает, да. Да. Я это предсказывал. Не будем об этом, здесь в аванзале приготовлено еще несколько таких же, и всякий, кто возьмет на себя уже немало утомивший меня труд исследования рынка, всякий порадуется тому, что сам может поставить на них полюбившееся имя. Если совершенное еще и не познано в должной мере, то дурное отсечено, и любой, кто будет в дальнейшем сравнивать Баранова с Рафаэлем, как это сделали почтенные аукционисты Sotheby’s, пусть оглянется на мрачный итог прошедшего торговища...

Все. Мне пора. Вы покупали вещи посредственные и фальшивые, хорошие и изумительные, дурные и очень дурные. Жаль немного, что ваши деньги, ваша энергия и страсть столь одноплановы — сумму, которая выплачена за картинки Похитонова на этих торгах, можно потратить на старых голландцев или на сиенские иконы 14 века с большим, что ли, достоинством. Любая коллекция — это всего лишь портрет ее собирателя, а не событие в мире искусства. Но жизнь продолжается, а я ухожу. Оставляю вас между картинами, шампанским и гробами. Да, простите, я только захвачу свой костюм арлекина — он мне еще пригодится. Adieu, товарищи.