Игорь Маркин: «Бизнесмены стали заниматься искусством, из-за этого разразился кризис»

Владелец частного музея современного искусства ART4.RU о своей коллекции, кризисе и ценовых колебаниях на арт-рынке

В мае 2007 года предприниматель и коллекционер Игорь Маркин открыл первый в России частный музей актуального искусства. ART4.RU  не только знакомил с работами современных российских художников (с послевоенного времени до наших дней), собранных Маркиным, но и постоянно проводил выставки — например, ретроспективы Дмитрия Краснопевцева и Тимура Новикова. А еще и устраивал художественные акции — к примеру, конкурс на лучший памятник Борису Ельцину. Однако новые экономические реалии сказались на работе частного музея: с этого года он открыт только по пятницам и только в режиме постоянной экспозиции, никаких новых выставок не планируется. Спустя несколько месяцев после начала кризиса мы встретились с Игорем Маркиным и поговорили о судьбе музея и перспективах рынка современного искусства.

— Когда осенью стало известно, что выставочная деятельность ART4.RU сворачивается, были разговоры о том, что вы собираетесь продавать музей. Правда ли это?

— Мысли о продаже ART4.RU действительно были, но еще в докризисное время. Я подумывал о том, чтобы начать новое дело — собирать современное западное искусство и сделать еще один музей. Западные вещи — объекты, интерактивные работы — подчас интересней, у нас такого вообще не делают. Однако сейчас уже не до того. До кризиса было нормой создавать что-то большое и значительное, а потом продавать это очень дорого. Но сейчас продать музей втридорога невозможно, его цена все время падает. Поэтому разговоры о продаже совершенно не актуальны, и будут таковыми в ближайшие много лет.

— Как кризис отразился на вашей деятельности коллекционера и владельца музея?

— Ситуация в стране сейчас плохая: кризис накатывает волнами, скоро будет следующая волна. В результате нет денег на новые приобретения, и это тяжелый удар для меня как коллекционера. Ничего страшного, конечно, тяжелые времена пройдут. К тому же у кризиса есть свои плюсы: раньше моя коллекция принадлежала народу, а сейчас — мне. Самое главное, что музей не закрыт и все, кому надо, могут его посмотреть. Для меня хорошо то, что теперь я могу проводить время в музее один, читать книжки. Появляются другие ценности: сохранить коллекцию, передать ее детям.

— С началом кризиса вы совершенно отказались от новых приобретений?

— Сейчас актуален «натуральный обмен» советского образца. Например, я выменял куколку Жени Антуфьева на фотоаппарат. Коллекционеры вроде Талочкина всегда так действовали, но в ближайшие год-полтора так же буду поступать и я. Кроме того, я выставил на июньские русские торги Sotheby’s несколько работ из своей коллекции — хочу продать некоторые вещи, чтобы появились средства для новых покупок.

— Что для вас является основным занятием: ваш бизнес или музей?

— Последние два года я занимаюсь в основном музеем, на это уходит много сил и средств. Сейчас мне хорошо бы вернуться в бизнес, но из-за того, что это трудно, а прежней мотивации нет, я не спешу. Тут ты искусством занимался, а теперь надо идти поднимать производство. Это вообще серьезная проблема: бизнесмены, которые десять—пятнадцать лет в деле, в какой-то момент насытились, устали от бизнеса и стали заниматься искусством. Вексельберг стал покупать яйца, Семенихин создал свой фонд «Екатерина», я открыл музей. Все перестали работать, и из-за этого разразился кризис.

— Как вы оцениваете изменение цен на рынке современного искусства в последние несколько месяцев?

— Еще год назад цены были перегреты до предела. До кризиса коллекционировать могли только миллиардеры — те, кто готов платить по несколько миллионов долларов за одну работу. Осенние аукционы показали, что цены на топ-лоты упали в два раза, стоимость работ современных художников второго ряда (Шутов, Дубосарский и Виноградов) снизилась на порядок, почти в десять раз. В ближайшее время на рынке установится нормальная цена, и коллекционерам это пойдет на пользу. «Пузырь» высоких цен сдувается, и я очень сожалею, что в нем участвовал.

— Вы считаете, что в какой-то момент покупали вещи в коллекцию по завышенным ценам?

— Да, задним числом это стало понятно. Немного, но две-три работы были куплены по неоправданно высоким ценам. К судорожным покупкам меня подстегнуло открытие музея: появились пробелы в коллекции, и пришлось приобретать дорогие вещи, в том числе на аукционах. Например, некоторые объекты и инсталляции — то, что обычные коллекционеры, как правило, не покупают. Сейчас я понимаю, что поддался ажиотажу последних лет. О чем-то жалею меньше — например, работу Комара и Меламида я купил очень дорого, но это действительно качественная вещь. Другое дело — живопись Эрнста Неизвестного. Он вообще плохой художник, я не знаю, зачем я приобрел его вещь за $12 тысяч. Просто его работ не было на рынке, и когда что-то вдруг появилось, я купил. Прежде чем покупать, всегда нужно долго думать, смотреть, выбирать. А в тот момент ситуация была такова, что на раздумья не было времени.

— Современное искусство — одна из самых спекулятивных областей арт-рынка. Не приведет ли резкое снижение цен к падению доверия к этому сегменту?

— Что касается инвесторов, безусловно, они утратят интерес к современному искусству и к коллекционированию в целом. Во время покупательского бума последних лет инвесторы становились коллекционерами — им показывали график роста цен, и они покупали. Ведь какая разница, сколько платить, если завтра работа будет стоить в десять раз дороже. Теперь если дилер говорит вам: покупайте, завтра работа будет стоить дороже, — это вранье.

— Почему, несмотря на то что цены на рынке были в какой-то момент неоправданно высокими, работы продолжали приобретать?

— Проблема в том, что многие коллекционеры обращали внимание лишь на то, насколько быстро художник растет в цене, а не на саму работу и ее качество. Апофеоз «пузыря» в современном искусстве — Дэмиен Хёрст. Сентябрьский аукцион Sotheby’s я считаю позором.

Свою роль в аукционном буме сыграли и русские покупатели. Это психология нувориша — приобретать все самое дорогое, потому что понять, что лучшее, он не может. Типичный молодой коллекционер с точки зрения собирательского опыта — Роман Абрамович. Его многомиллионные покупки Бэкона и Фрейда насмешили весь мир. Впрочем, это касается не только современного искусства. Так, в какой-то момент работы русских художников стали дороже западных звезд. Гончарова — самая дорогая художница в мире; это же смешно. Ее работа ушла за $10,8 млн исключительно благодаря русскому спросу.

Когда Петр Авен стал собирать революционный фарфор, на русские тарелки появилась мода, они стали стоить безумных денег. Если бы наши миллиардеры собирали матрешек, и матрешки продавались бы на Sotheby’s за тысячи долларов.

— Вы никогда не жалели о том, что стали собирать работы современных художников, а не классическое искусство?

— Русский XIX век я тоже покупал, но мне это неинтересно: хороших работ осталось мало, зато масса подделок. Современное искусство интересней, и вещи лучше — мне нравится его собирать. Я всегда собирал из любви к делу. Никогда не относился к коллекционированию как к бизнесу.


Другие материалы раздела:
Christie’s, современный дизайн, Лондон, 7 апреля. Результаты торгов, 09.04.2009
Анна Савицкая. Рынок кадров, 07.04.2009
Анастасия Палёнова. Ярмарки апреля, 03.04.2009