Пора покупать девятого, другого раза до самого Страшного Суда не будет у вас. Но все дело, дети мои, в одном: что такое на этом иконном рынке хорошая вещь?
Пора покупать девятого, другого раза до самого Страшного Суда не будет у вас. Но все дело, дети мои, в одном: что такое на этом иконном рынке хорошая вещь?
Настала пора лета. И из глубины бесчисленных лет моих скажу вам, дети мои: пора нам в Лондон. У нас в северной нашей земле дожди, Альбион туманен тоже, и над Ла-Маншем трясет даже в аэробусах неприлично. Не по старым костям моим, хотя и в первом мне классе будет лететь. А пора, не отвертишься: золотая неделя русских аукционов в Лондоне, а это всегда событие первостепенное. Где, как не в Лондоне, поднимается вверх планка предельной цены на тарелочку, на картиночку, на фабержатинку? Где передовая линия аукционов на изящное? Где бои стратегического значения, от которых будущее арт-рынка зависит, спрашиваю я вас? Именно что на островах. И вот, получив по почте каталоги, лечу я и, как товарищ Брежнев, с борта самолета делаю ремарки: пролетая над дружественной такой-то, ну хоть Болгарией, шлю пламенный привет братьям по классовой борьбе. По кассовой, в данном случае.Ну, дальше мне немножко ясно: прилечу я, и пойду в отель, лучше только чуть подале от Bond Street, что тебе Old Bond, что New. А то не могу я видеть мордашки озабоченных русских дилеров в ресторанчиках повсюду и божественный русский глагол, обычно непечатный, не хочу слышать в вестибюлях гостиниц. И распишу я себе график русской недели, и посмотрю я, с чего начать, куда пойти мне, многогрешному и обремененному знанием и памятью, и вот первым делом девятого, в понедельник, иконный будет у нас аукцион: «Иконы и произведения искусства (или артефакты, кому так легче) из православного мира».
Тут скажете вы: что делаешь ты, иудей Иеремия, на аукционе таком? И не зазорно ли тебе соваться туда, и что ты понимаешь в том? Расскажу охотно. Иконный рынок — это дело давнее и многострадальное.
Ну а потом известно, национализация эта. Собрания в общий котел, в Государственный Исторический музей и в Третьяковку, и продавать, продавать за границу — да оно и хорошо, ведь из церквей не продавали, а попросту жгли. Помню я деревню около Юрьева-Польского — там семь прудов было до революции, после революции оставили один нижний, но из какой-то дивизионистской упертости его перегородили дамбой на два. Ленд-арт основали, похоже. А обрешетку для дамбы сделали из икон, клети такие, землей засыпали... Помню, как иконостасы жгли на выплавку позолоты, помню рассказ про пол в туалете музея Троице-Сергиевой Лавры, в антирелигиозных целях иконами вымощенный, помню этикетки «Государственная Третьяковская галерея» на иконах, которые мне в Лондоне Петцополис показывал. И вот теперь покупаем мы их обратно. Фонды создаем. Музеев частных русской иконы, как грибов, повылазило: вот Бондаренко загнал свою коллекцию — знаем, кому, вот Михаил Абрамов, вот в Царицыне Мишель — ну, Елизаветин — выставил свои чудные по сохранности вещи. Скоро, глядишь, кроме Рублевского музея, будет у нас еще конкурирующие абрамовский и елизаветинский музеи, что хорошо описывает ситуацию.
А раньше куда смотрели? А раньше была история великого иконного контрабаса семидесятых и восьмидесятых, и великого падения русского иконного рынка. Лететь нам долго, не приставайте: расскажи, мол, Иеремия. Приставайте, не приставайте — все равно расскажу.
Иконы везли с севера и с юга. Из деревень и скитов. Везли в Москву шестидесятых и семидесятых, и государство наше — в шеоле да найдется ему достойное место — продавало само их иностранцам через контору «Новоэкспорт», на Большой Полянке в церкви Григория Неокессарийского, а другим не разрешало. Но шли они плотным контрабандным валом, срокам и тюрьмам вопреки, чрез границу, как шли и в тридцатых. И образовалось немало западных собраний, и цены стояли высоко. И вот захотели однажды на большом одном таком аукционе продать собрание некоего Хана — не путать с теперешним, из ТНК, но тоже хан еще тот. И появился русский эксперт со сложной биографией — а у кого она простая, скажите мне? — и говорит: они не настоящие. Фуфло это. Это все Грабарь и его мастерские делали в тридцатых, чтобы свое национальное наследие сохранить, а иностранцу впарить новоделы новоэкспортные. Звали этого дядю Владимир Тетерятников. Аукцион уперся рогом, в натуре: люди западные, но нравы те же, наши — за базар ответишь! И пошел суд, разбирательство, которое кончилось ни нашим, ни вашим: сказано было ученым судом, что нет на теперешнем этапе мировой истории никакой возможности отличить подлинную икону от настоящей. Ой, простите старика. Не настоящую от фальшивой. Ну, примерно.{-page-}
Ничего хуже случиться не могло, и на долгие десятилетия иконный рынок пошел вниз: кому охота покупать кота неизвестной масти в мешке без гарантий? А если страховать это, то как? Если кровные свои империалы, шекели и луидоры вернуть, то после такого вредикта — ох, в первом классе наливают много — вердикта то есть, оно как? И воцарился мертвый сезон, и вот такие нравы были, что никто даже этого Тетерятникова по кличке Тетеря не грохнул по злобе, хотя история была не хуже, чем теперь великие Петровские разоблачения живописи. Но без охраны дожил свое человек, не постигла его злая судьба Грека или Глезера. Иконы, конечно, в основном не были фальшивыми, просто крепко дописаны в дореволюционные обычно еще времена, или попозже. Но ведь если и «Снятие с креста» дионисиевское из Павло-Обнорского монастыря начать расчищать от поновлений начала двадцатого века, то не знаю я, что от святыни русского искусства останется.
Ну вот, прошли, однако, многие годы. И стал иконный рынок подниматься. Удивительное дело, сколько выкачать можно из бездонной русской глубины, кроме нефти и газа, но еще удивительнее, что великий контрабандный поток стало поворачиваться вспять, и вот поехали назад осевшие в Германии и Штатах доски, и телефонные разговоры на тему «есть Папа строгана, весь в работе» или «Мама в эмалях» поменяли направление. И пошла цена в гору: стоит хорошая вещь сотню, затем две. Пол-лимона, лимон двести, два миллиона стоит. Пора деньги вкладывать — набираем высоту, чувствуете? И все дело, дети мои, в одном: что такое на этом иконном рынке хорошая вещь.
Пристегните ремни, вот стюардесса говорит, тут турбуленция. Я знаю, это без балды, это точно турбуленция. Я предупреждал. Пристегнули? Ну и хорошо, слушайте теперь сюда. Хорошая вещь, в понимании того места, куда мы летим, — это провенанс. Публикации, старые особенно, упоминание в инвентарях, это экспертное потом уже мнение и идеальная, конечно, сохранность. Трясет, правда? Как на Вологодчине, когда мы с Поручиком доски везли из Грязовца в 1970-м незабвенном году, целую церковь взяли. А теперь, сладкие мои, подумайте: ну какой у нас, когда мы их везли, провенанс? Да распродать их от борта поскорее, распылить, и все тут. А откуда вывезли мы, забудьте. Деньги лучше не мятые давайте. Инвентари большевики упразднили, публикаций не было, а провенанса два: или оно экпроприировано, или спизжено. Разница, говорите? Государство — оно культурненько по первой идет линии, частник больше по второй. И вот на все это цены растут, и статья последняя осталась для критерия суждения: экспертиза!
Чувствуете, еще сильнее трясет? Это у нас, в первом классе, в хвосте что деется сейчас, подумайте? Экспертиза... Вот чему верить мне, когда я, убогий и скаредный, вижу домонгольскую икону с экспертизой известной полупрестарелой тети в очках скверных — доктор по полной, ученый человек, гордость науки — а вещь поддельная, и знаю, кто сделал. Но не скажу. Трясет очень, не выговорить. Вот еще одна такая и еще. Пятнадцатый век и шестнадцатый. В банковских собраниях за границей, и частных, гордых, жестоковыйных у нас. Раздутые такие собрания. Экспертов три, ну пять с половиной, знают много, или знают мало, но друг друга боятся, но памятников не любят. И никакошенькой ответственности за ошибку не имеют ведь, суки позорные. А хочется мне икон купить, потому что цены растут, и это тебе почище ценных бумаг, это живые деньги летят, побыстрее, чем мы в Лондон летим, и увеличиваются, увеличиваются! Но страшно мне, потому что вот была же в Музее имени Андрея Рублева выставка одной иконы, и экспертиза на нее была даже и технологическая, что тринадцатый век, и счастливый музейный синклит, ареопаг, консорциум и симпосий — все ее подтвердили. А зря — знаю я ее, новая она, новая.{-page-}
Ладно, пролетели. Летим лучше дальше: икон немало, есть музеи, есть частные собрания, есть частные музеи, есть корпоративные коллекции: рынок это, короче если. Рынок это, Иеремия, и вот тебе на колени аукционный каталог Christie's, и продажа девятого числа. Есть, запомните слова старого досочника, есть шедевры: лот 55, «Апокалипсис» — семнадцатый век, редкая иконография. Многофигурная. Во много регистров — тут тебе и осужденные, и спасенные, и ангелы страшного дня сего, и мучения грешных, и лествица, и Рай, и Ад, и надписей море. Но и цена, однако, в долларах если, то 360—500 тысяч. И размер указан: 31 на 24 см. Это аналойный формат, за него такие деньги немыслимо платить пока: но всматриваюсь я в надписи, в мелких демонов и ряды праведников благочестивых, и говорю себе: ну не могут они на тридцати сантиметрах поместиться! Немыслимо это. И лезу в компьютер, каталог онлайн посмотреть.
Ну, у «Кристи» он сделан так, что лучше бы его пятнадцатилетнему школьнику отдать на поправку — такие сайты может себе позволить провинциальный загс, а не аукцион с мировым именем, не позорились бы! Но, однако, все же в строке к лоту 55 узнаю: размер не тот. Ошибка, стало быть, на топ-лот в каталоге! Ай, молодцы. Не 31 на 24 сантиметра, а 142 на 131. Немножко ошиблись. Но не только здесь: вообще, как обычно, русские тексты написаны человеком нерусским, в мертвенной манере дурного описательного слога — видеть не могу! Как будто мусульманин объясняет бушмену иконографию буддийского искусства: «все сцены выполнены с большой тщательностью», «воды реки Иордан и озера в Севастии переданы темными, насыщенными тонами»; ну или лот 173, Оанн апостол — это Иоанн?
Так вот, отвлекся я. «Апокалипсис» — это, стало быть, вещь. Музеи русские, где она, русская сила? Пора покупать девятого, другого раза до самого Страшного Суда не будет у вас. Так что давайте быстрее договорим об аукционе. Трясет что-то. Цены, вы видите. Не маленькие. Трясет, да? Читаешь, и опять тебе — где двести, где пятьсот тысяч. Но вот что удивляет меня безмерно: нет строки сохранности. Не говорят нам ничего — переписано, или не дописано, или заделано под орех реставратором. Иконы со снятым под косточку фоном (лот 127, «Св. Николай чудотворец в житии», лот 128, «Троица»),
И смотрю я дальше — а скоро, видишь, уже посадка, кажется, долетели — и дивлюсь я безмерно на все, что вижу. Ошибка в два века для этого аукциона — самое плевое дело. Пожалуйста, «Рождество», лот 48,
О горе мне, не могу я смотреть на скудость их, на корысть и неосмысленность! И встану я тогда, во весь библейский рост свой. Я встаю, Иеремия, на защиту русского народа! Сначала перемешали русские иконы с греческими, поставили цен от балды и думают, что на подъеме рынка можно без экспертиз, без технологии и все прочее, датировки от винта, и только деньги лопатой загребай! Мы не лохи, лохи не мы, учил я писать детей в Житомире в 1919 году! Самолет видите, как трясет? Так он-то не грохнется, а вот рынок, если так к нему относиться, может вполне. Не ебнуться бы ценам. Мы-то долетим — разлейте ХО, осталось еще — а вот рынок, он нежная вещь, нельзя к нему так относиться, и русский народ я за мудака держать не дам!
Ладно, ладно, сейчас сяду. Вот видите — я встал в защиту нации, и мене говорят — сядьте, юноша, пристегните ремни. Я понял, наконец. Это не неучи там, это тончайший мастер-класс. Такой специальный тонкий замысел. Все перемешать и все спутать, что греческие и русские. Создать искусственное и филигранное впечатление полной непрофессиональности аукциониста — и потянутся к ним покупатели, подумают, что здесь, в этой пурге, самое оно дело — брать иконы эти. И аэропорт, видите — через пять минут приземляться нам — не случайно, ох не случайно он Хитроу называется...
Напомним, что мнения колумнистов могут не совпадать с мнением редакции.
Техника ловли лотов в мутной воде. 11.06.2008
Русская неделя: что покупать на Sotheby's и Christie's. 07.06.2008
Что (не) покупать: Sotheby’s. 07.04.2008
Что (не) покупать: Christie’s. 04.04.2008
- 28.06Аукцион Christie’s принес рекордные $207 млн
- 21.06Импрессионисты и модернисты принесли Christie’s 145 млн
- 20.06Картина Миро ставит аукционный рекорд
- 29.05В Лондоне прошли аукционы русского искусства
- 10.05Продана самая дорогая картина Роя Лихтенштейна
Самое читаемое
- 1. «Кармен» Дэвида Паунтни и Юрия Темирканова 3451862
- 2. Открылся фестиваль «2-in-1» 2343449
- 3. Норильск. Май 1268806
- 4. Самый влиятельный интеллектуал России 897730
- 5. Закоротило 822202
- 6. Не может прожить без ирисок 782701
- 7. Топ-5: фильмы для взрослых 759629
- 8. Коблы и малолетки 741070
- 9. Затворник. Но пятипалый 471685
- 10. ЖП и крепостное право 407992
- 11. Патрисия Томпсон: «Чтобы Маяковский не уехал к нам с мамой в Америку, Лиля подстроила ему встречу с Татьяной Яковлевой» 403300
- 12. «Рок-клуб твой неправильно живет» 370684