Екатерина Дёготь отвечает Георгию Пузенкову и другим комментаторам

Если нам удалось хоть немного оживить и встряхнуть ситуацию, хоть немного подвигнуть каждого активизировать свое собственное, а не корпоративное, мнение, цель достигнута

Вопросов и претензий накопилось много, отвечу всем сразу.

Центровое искусство

В своем трактате «О духовном в искусстве» Георгий Пузенков, как и многие другие участники дискуссии и, возможно, члены жюри, мыслит в категориях «правого» и «левого», будучи уверен, что сам находится в центре. Это очень характерная иллюзия.

Пузенков полагает, что существует какой-то политический и эстетический центр, который он увязывает со средним классом. Он считает, что именно в этом центре аннигилируется всякая идеология, что там располагается «настоящее чистое искусство» и что этот центр всегда прав, простите за каламбур.

А впрочем, почему каламбур? Так оно и есть. Средний класс есть всегда опора режима, сторонник статус-кво и как таковой, конечно же, относится к правой стороне и политического, и эстетического спектра.

Аргументация знакомая: Россия не доросла до критики буржуазного строя, потому что не успела еще им вполне насладиться. Сначала надо вырастить русскую буржуазию — нарастить жирок, чтобы потом уже с него беситься. И, как известно, художник Георгий Пузенков активно и сознательно принимает участие в этом благородном процессе наращивания.

Я, собственно, ничего против не имею. Я вот только против, чтобы это называлось словом «духовное». Это слово — орудие устрашения. Кто ж будет против духовного? Уж точно не я. Я уж скорее против материального.

Проблема только в том (и этого совсем не имел в виду Кандинский, которого не следовало бы беспокоить лишний раз, тем более не прочитав его книг целиком), что слово «духовное» как раз служит обычно тому, чтобы вывести искусство из сферы актуального и перенести в сферу квазирелигиозного. Над этим как раз иронизировал Кабаков в своей гениальной «Альтернативной истории искусств», и, да, я настаиваю, что после этого (не вообще, а именно после этого!) выставка поздних работ Ротко, устроенная как молельная часовня (о чем говорил и Гройс на своей последней лекции в Москве), выглядит комично.

Комично — не значит плохо, между прочим. Обычно плохо выглядит то, что совершенно не смешно.

Пузенков обвиняет меня в беспринципности, что ново: обычно меня обвиняют в пионерской принципиальности (с большим, надо сказать, основанием). Может, Пузенков просто не понял моих принципов? Или недостаточно в курсе? Его убежденность в том, что «авангард в России был уничтожен в 1922 году», может быть оправдана только тем, что он, мягко выражаясь, давно не следит за научной дискуссией. Мнение юной Нины Кандинской, которая прожила при Советах три года и не то чтобы разбиралась в политике, — это не авторитетный источник по истории искусства в СССР.

Пузенков инкриминирует мне, что на выставке «Борьба за знамя» я показала натюрморт Машкова с бюстами Маркса, Ленина и Сталина (1934). Он, видимо, считает, что это ультраправая картина и чистый Беляев-Гинтовт. Не вдаваясь в рассуждения о том, тоталитарно или демократично советское искусство 1920—1930-х (я об этом написала книгу именно для того, чтобы рассмотреть этот сложный вопрос всесторонне), скажу, что Пузенков вообще, видимо, не понимает разницы между научной, музейной выставкой и выдачей премии. Придется объяснить: Маринетти (муссолиниевец), Шпеер (гитлерист), Иофан (сталинист) — прекрасные художники и заслуживают музейной ретроспективы, в которой в том числе должны быть показаны и их идеологические взгляды. Может, ультранационалист Беляев тоже доживет до такой ретроспективы, если не разменяет себя на обои для богатых.

Но вручение премии в сегодняшнем, актуальном процессе — это совсем другое дело. Это не акт исследования, а акт политики. Он накладывает на члена жюри совершенно другую ответственность и предъявляет другие требования, нежели написание научной статьи или устройство ретроспективной выставки.

А вот почему Пузенков этого не понимает? Это интересно. Он не понимает этого как раз потому, что не мыслит себя в актуальном времени (оно же недостаточно «чистое»). Он себя мыслит сразу во времени духовном, музейном, вечном.

Ну и вот видите: духовное до добра не доводит.

Цензура

Это не к Пузенкову, но сказать надо, хоть и в сотый раз. Как говорит Ланцелот в конце пьесы «Дракон», «с вами придется повозиться».

Итак, повторяю: критика жюри за его выбор НЕ является актом цензуры. Интерпретация содержания произведений художника НЕ является актом цензуры. Несогласие с его политическими взглядами и спор с ними НЕ является актом цензуры.

Нет, мы не преследуем Беляева-Гинтовта за инакомыслие.

Это все называется «публичная дискуссия». Уважаемые наши комментаторы, вы, может быть, забыли, что это такое, поскольку журналисты у нас давно понимают свою деятельность как «поддержку» тех или иных институций или людей, а не как независимую их оценку.

Более того, это вы, а не мы, настроены на цензуру. Например, вас удивляет, что мы критикуем художника некоей галереи, а на соседней странице, art-times.ru, имеется репортаж с вернисажа. Но у НАС нет цензуры на эту галерею. Это у ВАС такое представление, что раз критикуешь — запрещай.

Может быть, вам кажется, что указать на политическое содержание искусства — это уже цензура? Это фобия, выработанная советским временем. Почему-то люди вынесли из него одно: ни в чем не признаваться. Все отрицать. У нас нет идеологии. Никакой. А кто говорит, что есть, — тот доносчик.

Отсюда делается скрытый вывод: плоха любая идеология. Фашист, антифашист, националист, антинационалист, украл шубу или у него украли, — все одно. Если ты профессионал - то должен заниматься «чистым искусством».

Типичные мысли обывателя, который не понимает, что всю жизнь говорит прозой и что претензия на отсутствие идеологии — это одна из ярчайших идеологий, какие только есть. И это уже про Пузенкова тоже.

Разборки корпораций

Раньше люди смотрели на вещи примитивно: X критикует Y, потому что они, допустим, бабу не поделили. Теперь люди проникли в суть вещей: X критикует Y, потому что он из конкурирующей корпорации.

Увы, это какая-то пародия на марксистское представление о том, что в основе всего экономика. Тут получается, что в основе всего экономика криминальная: круговая порука, знакомства, коррупция, личная экономическая верность и т.п. То есть коррупция у нас не только в верхах, но и в наших с вами мозгах.

Вот это я считаю исключительно оскорбительным, как и вообще любую глупость. Выходит дело, на политическую ангажированность Беляева неприлично указывать, поскольку он сам о ней трезвонит на всех углах, а вот корпоративную ангажированность Дёготь и Риффа (доказываемую, конечно, получением ими зарплаты) грех не вскрыть.

Я бы еще поняла, если бы люди говорили: X критикует Y из-за своей корпорации, но мы на стороне X. Ну, или Y. Ну хоть на чьей-нибудь стороне.

Но этого никто не говорит. Никто не говорит по сути дела. Более того, особый шик видится как раз в том, чтобы эту суть дела презирать, чтобы сказать «оба хороши» и дать себе индульгенцию находиться в том самом комфортном центре, который заткнул глаза, уши и всегда прав.

В общем, раскрою вам тайну: мы тут в OPENSPАCE.RU не согласовываем свои публикации с руководством нашей компании. Валяйте, выставляйте нас в музее. Более того, при поступлении на эту работу я, зная, в каком обществе живу, попросила выдать мне список категорических табу на критику, надеясь, что он будет не слишком длинным. Я не получила вообще ничего, была приятно удивлена этой позицией и из этого исхожу.

Да, представьте себе: люди могут быть независимы не только от начальства, но и от  личных связей. Если это, конечно, люди, способные на такую вещь, как позиция. Но у меня презумпция того, что у всех есть позиция. Если человек высказывает мнение или пишет картину, я исхожу из того, что он сам за это отвечает, а не то чтобы его кто-то заставил. И поэтому я вполне могу оценить картины художницы Вертинской и при этом отвлечься от того, кто ее муж. Надо бы уже научиться различать между факторами программными и, так сказать, узколичными.

Вы так не умеете? Не поздно научиться.

Сила смеха

Следует признать: если бы мы могли хоть на секунду предположить, что все настолько запущено и что премия Кандинского достанется Беляеву-Гинтовту, мы бы, наверное, не стали публиковать запись продуктивного диалога нашего виртуального жюри, которое так повеселило общественность. Не потому, что нас могли бы неправильно понять, а потому, что тон нужен был бы уже другой. Плакать пора, а не смеяться.

Почему же нам казалось важным посмеяться? Надо объясниться.

Большинству из нас — а я пригласила самых известных, самых авторитетных русских критиков — совсем не понравилась выставка номинантов премии Кандинского. Более того, мы сочли ее в известном смысле плевком в лицо профессиональной общественности, хотя трудно определить, кто тут именно плюнул. Многие наслюнили, многие.

Нам хотелось продемонстрировать солидарность экспертного мнения, отличного от мнения жюри. Точнее, мы хотели проверить: а солидарно ли оно? Оказалось — полностью. Мы считали нужным выступить единым фронтом, и не против художников — против того механизма, который делает из них какие-то дорогие ювелирные объекты, что налепляет на каждую работу невидимую этикетку с длинной ценой и выхолащивает содержание настолько, что может случиться тот позорный конфуз, что случился.

В этом виноваты не художники. Многих из этого злосчастного списка мы на самом деле любим, и они это прекрасно знают. В целом ряде случаев на выставке оказались не лучшие их работы и не лучшим образом показанные. Кое-что, о чем мы догадывались, а кое-что, как в случае с Петром Белым, выяснилось только сейчас.

Мы отказываемся узнавать себя в такой «объективной» картине нашего искусства, как лонг-лист и шорт-лист этой премии. В таком жюри. В таком решении.

Но этой «объективности» мы можем противопоставить только радикальную субъективность, к которой, как я абсолютно убеждена, и должна вернуться критика. И если нам удалось хоть немного оживить и встряхнуть ситуацию, хоть немного подвигнуть каждого активизировать свое собственное, а не корпоративное, мнение, цель достигнута.

Ну вот, пока все: встретимся после каникул.


Еще по теме:
Георгий Пузенков. О духовном в искусстве, 22.12.2008
Общественность кипит, 12.12.2008
Борис Гройс о премии Кандинского, 12.10.2008
Екатерина Деготь. Мог ли ультраправый националист не получить премию Кандинского? 11.12.2008
Критики ругаются, 8.12.2008
Премию Кандинского дали Беляеву-Гинтовту, 10.12.2008
Может ли ультраправый почвенник получить премию Кандинского? 25.11.2008