Музеефикация московского концептуализма во Франкфурте

Было грустно, как на отвальной вечеринке в 70-е. Только на сей раз эмигрировали мы все — в историю

Как выяснилось, я из другой песочницы. Выставка «Тотальное просвещение. Московское концептуальное искусство. 1960—1990» открывалась во франкфуртском музее Ширн (Sсhirn). Я хотела повидать свою знакомую, директора Кунстферайна, который от Ширна в 50 метрах, но писать ей не стала, будучи уверена, что встречусь с ней на вернисаже. Но оказалось, что приглашены только представители горсовета и местной буржуазии. Это вам не Москва, где одна и та же толпа приходит на все вернисажи и все как бы одна семья. Тут все было по-деловому.

Нас-то воспитали времена неофициальной культуры, круг посвященных был узок (да и сейчас неширок). Выставка как раз про это время и про эту благотворную узость круга и сделана. Я и приехала в известной мере, чтобы вновь пережить чувство причастности, встретить старых друзей, редко бывающих в Москве, вместе посмеяться над старой и нынешней бюрократией по обе стороны границы... Ну, все такое.

Но эти ожидания тоже не оправдались. К моему удивлению, почти никто из художников не приехал — ни из Москвы, ни из Америки. И даже из Германии не все. Коллективная судьба закончилась, у всех свои планы, у некоторых даже карьера, многие думают, что им такая выставка уже и не нужна, что это «гройсовские дела», то есть часть личного проекта куратора и теоретика Бориса Гройса.



В общем, логично — историзация. Следовательно, нет его больше, московского концептуализма.

Как ни странно, это первая выставка московского концептуализма как музейного материала — вообще первая, а не только на Западе. Представим себе, допустим, первую выставку французского сюрреализма. Самый первый нормативный каталог. Самое первое доказательство того, что это большое оригинальное течение. Понятно, что событие архиважное, но вместе с тем и грустное. Я не была в 70-е годы на отвальных вечеринках тех, кто навсегда эмигрировал на Запад, но мне показалось, я испытываю на этой выставке нечто подобное. С тем только, что на сей раз эмигрировали мы все — в историю.

В истории обстановка, для меня, по крайней мере, была непривычная. Например, на выставке мало кто смеялся. Даже при виде картины Лейдермана «Сразу после завоевания Гренландия была поделена на точечные поля для плясок».

Это несмеяние, конечно, сразу же маркировало тех, кто не понимал по-русски и вообще был не в теме. Но не смеялись они вовсе не потому, что они глупые люди. Просто к искусству они относятся серьезно. То есть хотят быстро сосканировать ясную, несколько стерильную форму и ясное, прогрессивное содержание.

Наверное, поэтому первый зал выставки был отдан вещам, которые этим посетителям более понятны: соц-арту. Он ведь читается легко. «Знак качества» Булатова, «Ленин-Кока-Кола» Косолапова, лозунги Комара и Меламида и «Фундаментальный лексикон» Гриши Брускина. Тут у меня возникло странное ощущение, что я не на выставке во Франкфурте, а в постоянной экспозиции Третьяковской галереи: там почти все то же самое и висит. А Брускин получил какой-то популистский спецпропуск: он ведь не имеет ни малейшего отношения к московскому концептуальному кругу, о чем Гройс прекрасно знает, зато вещи его жутко привлекательны для зрителей. Когда я пришла на выставку наутро после вернисажа, смотрители изо всех залов уже сбежались именно к «Лексикону» и разглядывали его как дети.





В общем, уж сколько раз твердили миру, и Гройс в том числе, что соц-арт — не самое интересное в московском концептуализме и даже у тех же самых художников есть вещи потоньше, но все равно пришлось прибегнуть к этой тяжелой артиллерии. Старина соц-арт, вроде бы скомпрометированный еще в перестройку ушанками на Арбате, именно в силу своего потенциально коммерческого характера отлично работает в ситуации, что называется, «спектакля». Эта царь-пушка еще стреляет. И выстрелила: все немецкие газеты дали картинки именно из этой части экспозиции.

Вот такое банальное, разочаровывающее начало у этой выставки. Правда, дальше несколько интереснее: один из разделов построен как лабиринт, и, главное, там есть гораздо более тонкие работы. Гениальные проекты Комара и Меламида про вымышленных художников Бучумова и Зяблова. Тончайшие комбинации фотографий и рукописных замечаний в «Неоконченной диссертации» Бориса Михайлова.

Пронзительные фотографии Андрея Монастырского из серии «Земляные работы» — черно-белая Москва без рекламы. Или серия табличек Юрия Альберта, где вместо изображения очень простые, чистые такие обещания и размышления, например: «Как получилось, что я сделал именно эту работу и сделал ее именно так?» Сегодня, когда в нашем поле зрения гниют никем не убираемые горы глянцевых зрительных образов, это отсутствие картинки приятно, как глоток свежего воздуха...



В общем, есть в московском концептуализме великие работы, и вообще, это большое, без скидок, течение, сопоставимое с русским авангардом. Правда, художникам все это слышать скучно, вот они и не приехали. Но, к сожалению, жернова господни мелют медленно, и вот только сейчас (в частности, после «Документы», на которой Рогир Бюргель показал много концептуалистов из Восточной Европы) европейская публика наконец готова потихоньку начать переваривать русские картинки и русские тексты, причем только в исполнении давно им знакомого Гройса.

Переварит ли? Устроит ли теперь, например, какой-нибудь европейский музей персональную выставку Монастырского или Альберта? Или в русском искусстве по-прежнему не то чтобы чего-то не хватает, но есть что-то раздражающе лишнее — лишние подробные рисунки, лишний рассказ, лишние непонятные какие-то отсылки и шутки?

Название выставки «Тотальное просвещение». Для немецкого зрителя это звучит шокирующе и завлекательно, потому что «просвещение» (то есть критический взгляд) и «тотальность» (тоталитаризм) — для них вещи несовместимые. Но Гройс имеет в виду, что русский художник критичен тотально, в том числе по отношению к западному модернистскому стилю и модернистским ценностям, что он на все — и на Брежнева, и на демократию — смотрит с интересом и иронией. Так что «тотальное просвещение» — это по-русски, я бы сказала, «полная ясность». В этом русский художник гораздо радикальнее западного. Гройс в своей речи сказал, что и современное искусство в России такое же: тоже не критикует, а анализирует. Но тут он, мне кажется, дал русскому искусству не заслуженную им фору.



Вообще — если среди читателей есть патриоты, тут они могут встать, — в официальных речах городских властей звучали странные робкие апелляции к России и ее якобы важности на мировой арене (при этом ни русского посла, ни каких-либо делегаций на вернисаже не было). Чувствовалось, что выставку предпочли бы считать официальной репрезентацией. Директор Ширна Макс Холляйн прямо сказал, что русскую выставку вполне логично делать после таких мегауспехов русского рынка (и это при абсолютно некоммерческом характере московского концептуализма!).

Русские деньги, однако, в выставке никакого участия не принимали, она была спонсирована местной фирмой под названием Wingas, которая — правильно — тянет газ из Сибири в Западную Европу. Насчет того, что русское искусство есть такое же полезное ископаемое, как и газ, никто не говорил.

P.S. Побочным, но обязательным эффектом таких выставок является раскрытие тайны: кто крупнейший держатель наследия московского концептуализма. Следовало внимательно поизучать этикетки, что я и сделала. Выяснилось: большинство важных частных коллекционеров живут в Швейцарии и Италии. У русских коллекционеров, которых на выставке почти не было, часто поздние копии тех же самых вещей. Важнейшим западным музеем, который хранит московский концептуализм, является музей Зиммерли под Нью-Йорком, а также сеть музеев Людвига. А вот из российских государственных музеев поступила всего одна картина, но та, без которой действительно нельзя обойтись и ради которой стоило преодолевать бюрократические препоны, — «Ответы экспериментальной группы» Кабакова из ГТГ. Это наш единственный госшедевр. Зато в частных фондах хранится немало интересного. Для непосвященного, например, явится сюрпризом, что очень серьезным держателем важнейших концептуальных архивов выступает теперь галерея «Риджина». Дальновидный человек Владимир Овчаренко — очень правильное решение.

Выставка «Тотальное просвещение. Московское концептуальное искусство. 1960—1990» открыта в Kunsthalle Schirn во Франкфурте-на-Майне с 21 июня по 14 сентября. С 10 октября по 11 января выставка будет показана в Fundacion Juan March в Мадриде.