Страсти по Марине

Марина Абрамович в гостях у Романа Абрамовича – это не случайное созвучие

Имена:  Марина Абрамович

Пока что большинство россиян делает в фамилии Марины Абрамович неправильное, зато привычное ударение на третий слог, а онлайн-переводчик автоматически склоняет ее в мужском роде. Но этой осенью, когда ретроспективная выставка знаменитой художницы The Artist is Present («В присутствии Художника») откроется в «Гараже» и широкий зритель впервые откроет для себя искусство классического перформанса, ситуация, возможно, изменится.

Как это было и в Нью-Йорке, самые известные акции Абрамович на выставке будут воспроизведены специально обученными реперформерами — они уже отобраны лично Мариной в ходе многоступенчатого кастинга и в течение лета пройдут серьезную подготовку. Однако ее одноименный трехмесячный перформанс, год назад ставший главным событием в МоМА, будет представлен лишь документацией. Свою версию о причинах этого, а также другие интересные рассуждения об искусстве этой художницы изложила в своем тексте перформансистка и галерист Марина Перчихина.

Американские народные массы часами стояли в очереди, чтобы посидеть напротив «королевы перформанса», глядя ей в глаза, и плакали прямо перед камерами — такой сильной оказалась аура художницы. И было в этом, бесспорно, что-то религиозное. Но не менее сильную реакцию вызвал перформансный марафон Абрамович у ее коллег-художников. И это вполне естественно, учитывая, сколько сотен, если не тысяч перформансистов вышли из ее «шинели» — подражали, восхищались, пытались свергнуть, завоевать ее внимание… В некотором роде для многих из них Марина — символическая Мать со всеми вытекающими отсюда последствиями и амбивалентными чувствами, описанными еще Фрейдом… В МоМА, звучащем в Америке почти как «мама», этот эдипов комплекс стал явным и проявил себя в виде партизанских вторжений художников в акциональное пространство Абрамович. Одни из них выглядели попыткой диалога, другие напоминали скорее поединок, третьи оказались ближе к террору.

Нью-йоркская перформансистка Аня Лифтиг постаралась выдержать и преодолеть влияние Абрамович, превратившись в ее двойника (перформанс The Anxiety of Influence). В точности воспроизведя Маринины костюм, прическу и позу, она просидела на стуле напротив нее целый день — к огорчению других зрителей, так и не дождавшихся своей очереди. Подробное интервью с Лифтиг можно прочесть здесь.
Еще одна художница, Ванесса Лодигиани, в каждый из шести дней появлялась перед Мариной в образе нового персонажа, представлявшего коллективную идентичность, − в образе Другого, например шахидки. Постепенно она переключилась на реперформеров. Хотя они и прошли подготовительный тренинг, но оказались не способны выдержать удар: пристальный взгляд художницы довел их до слез.

Художники-мужчины осуществляли свои интервенции не только с помощью действий, но также слов и предметов. Один из них даже залез на стол, за которым безмолвно сидела Марина, за что был выведен охраной. Такая же участь постигла нью-йоркского художника иранского происхождения Амира Барадарана в ходе бурного несанкционированного перформанса в четырех частях под названием «В присутствии Другого художника». Перформансист предлагал жениться на корпусе произведений (body of work) Абрамович, пел ей суфийские мантры, поднимал руки вверх, как будто признавая свое поражение.

Перформанс Абрамович вызвал череду ответных жестов не только в Америке, но и в Европе. Английский художник Майкл Стоукс (Michael Stokes) просидел неподвижно три часа перед пустым стулом — «В ожидании Марины», намекая на ее жреческую роль и паломничество к ней зрителей, а также, возможно, на ее отсутствие в поле актуального искусства при видимом присутствии. Польский дуэт, посвятивший свою жизнь перформансу, Владислав Казмерчак и Эва Рыбска сделали целую серию ремейков работ Абрамович и Улая, одновременно смешных и грустных. В своем интервью Казмерчак справедливо назвал подобные работы «криком души, обращенным к истории перформанса: а как же мы?». Каждый из таких жестов или цитат, по его словам, окружен «иронией, двусмысленностью, осмеянием, обесцениванием кумиров, но также нашим восхищением и беспомощностью перед ними».

Признаюсь, я тоже в свое время прошла этот путь, выстраивая свою идентичность через работы любимых художников, в числе которых, несомненно, присутствовала Марина Абрамович. Но меня до сих пор интересует вопрос границ цитаты и плагиата в перформансе, который я впервые поставила в 1998 году в проекте «Цитирование переживания — переживание цитаты». А также тема реперформинга, которую подняла Абрамович в связи с проблемой музеификации перформанса, до этого решавшейся только с помощью документации.

Мой опыт говорит о том, что повторение чужих перформансов в начале творческого пути может оказаться крайне важным для становления самих авторов — в качестве тренинга, но, конечно, не для истории искусства. И эти задачи ни в коем случае не стоит смешивать. Поэтому хотелось бы верить, что молодые художники, прошедшие кастинг в «Гараже», смогут выдержать и преодолеть влияние, что Эдип в них победит Идолопоклонство.

Благодаря распространению фото и видео перформанс сегодня все больше превращается в своего рода «культурные консервы», хотя изначально был призван выполнять обратную функцию — обновления взгляда и опыта восприятия искусства. И хотя такие молодые художники, как Тино Сегал, своими проектами интересно интерпретируют и актуализируют практику перформанса в пространстве музея (читайте об этом текст) в «Художественном журнале»), имеет место неизбежный уход в сторону театра. Определенная театрализация происходит, на мой взгляд, и при повторении собственных перформансов. Среди отечественных художников-акционистов мнения о самой возможности повторения диаметрально расходятся: например, Елена Ковылина не скрывает, что относится к своим перформансам как к высокопрофессиональной работе и регулярно повторяет их за хороший гонорар, в то время как члены группы «ТОТАРТ» считают повторение перформанса «восьмым смертным грехом» и даже являются членами международного общества противников повторения перформансов — The Performance Anti Re-Enactement Organisation. Лично я придерживаюсь срединной позиции и иногда повторяю в качестве исключения отдельные перформансы в новом контексте.

Однажды я поинтересовалась мнением Марины Абрамович о русских перформансистах. Она ушла от ответа, сказав, что перформанс нельзя оценивать по документации, и похвалила лишь Кулика, чьи перформансы видела вживую. В этом тонком замечании, как мне показалось, все же есть доля лукавства и момент противоречия самой себе: ведь мы-то ценим Марину и по документации. А ее любовь к Кулику выглядит крайне симптоматично: очевидно, что эти художники движутся разными путями, но в одну сторону: неслучайно про жизнь каждого из них недавно были поставлены спектакли: в Москве, в театре «Практика» в проекте «Человек.док», — про Кулика, в Мадриде — про Абрамович (режиссер Роберт Уилсон).

В этом «звездном» контексте и в свете недавней покупки Мариной помещения в Нью-Йорке для музея перформанса созвучность ее фамилии с олигархом, имеющим отношение к «Гаражу», кажется неслучайной и приобретает иронический оттенок. Хотя, возможно, эта ассоциация по звучанию вызывает у народа бессознательное уважение к жанру, что даже неплохо для данного мероприятия…

Интересно, какой ответ могли бы дать великой перформансистке русские художники? Существует ли вообще в России традиция перформанса — вызова Кумиру? На мой взгляд, если такая практика и есть, то в ней отсутствует культура диалога, скорее она представляет собой «разборки» со сбрасыванием «с корабля современности». Здесь можно вспомнить «Школу современного искусства» Авдея Тер-Оганьяна, с пародийным, но все же ниспроверганием авторитетов, или участников группы Война, ныне называющих Кулика, который им в свое время помог, Куличушкиным.

Поскольку дать ответ Марине Абрамович в «Гараже» физическая возможность вряд ли представится, отвечу пока цитатами из статьи Бет Джерш-Незик (Beth Gersh-Nesic): «О, Марина, что вы сделали со своими идеалами?.. Ваши ранние работы кажутся более искренними и честными. …Ваша ретроспектива… превратилась в поклонение Святой Марине, богине мученичества и самоумерщвления. Эта маска самомифологизации не идет вам. Вы способны на большее, и я жду вашего следующего воплощения».​