Несколько замечаний о руинах

Страсть к воплощенному в зданиях прошлому остается привилегией меньшинства

Как читатель уже знает, если не забыл, вот уже некоторое время идет борьба вокруг Кадашевской слободы. Противоборствующие стороны остаются неизменными – небольшая группа граждан, озабоченных сохранением родного города, с одной стороны, и представители московских властей с примкнувшими к ним застройщиками – с другой. Вкратце история конфликта выглядит так. Правительство Москвы передало для застройки квартал, окружающий храм Воскресения Христова в Кадашах и состоящий из домов XVII–XIX веков. Был сделан проект, он был отвергнут ЭКОСом, потом был сделан другой проект, который как будто бы соответствовал высотным параметрам существующей застройки, но сути это не меняло – еще один фрагмент исторической ткани города оказался предназначен на слом, и слом этот попытались начать. Активисты заняли круговую оборону, начались столкновения с ЧОПом и милицией, противостояние продолжается. Надеюсь, что защитники памятников возобладают, хотя московская строительная машина и не такие памятники выкорчевывала. Но интересно здесь другое.

Мэр Москвы публично высказался по этому поводу, задавшись риторическим вопросом, нормально ли, что в центре Москвы расположены «развалины домов, фабрики и пустырь», и заметив, что «это объекты, которые город имеет право убрать, чтобы воссоздать иную среду, но соответствующую облику Замоскворечья». Позднее глава МКН Валерий Шевчук заявил, что не понимает, за что борются защитники Кадашевской слободы. Тут и скрывается основная проблема, находящая выражение в нескончаемых сносах, «воссозданиях» и «реконструкциях».

Благодаря Возрождению европейская культура узнала сладкий яд прошлого и научилась ценить памятники старины. Эта любовь, постепенно ставшая одной из основ европейской культуры, своего рода противовесом ее неудержимой страсти к прогрессу, сформировалась не сразу. Границы, определяющие исторически ценное, расширялись век за веком, и постепенно к памятникам античности добавлялось все больше разнообразных архитектурных ценностей, а методы и правила их сохранения становились все более и более изощренными. Барокко и романтизм подарили нам пристрастие к руинам, которые волнуют чувствительное сердце напоминанием о бренности человеческих деяний и жизней и в то же время свидетельствуют о величии и красоте замыслов и трудов людей прошлого. Мы узнали живописность запустения и полюбили ее, вместе с ее выцветшими красками и осыпающимися мраморами. Эта любовь парадоксальным образом стала двигателем новой экономики, в которой путешествия превратились из развлечения избранных и деятельности энтузиастов во времяпровождение, доступное массам и обеспечивающее существование целых народов. Но в то же время страсть к воплощенному в зданиях прошлому остается привилегией меньшинства.

То, что существовало до нас, всегда остается уроком и наглядным воспоминанием о том, чего мы сами помнить не можем. Со временем наши личные воспоминания перемешиваются с плотью строений, с воспоминаниями других и создают наше я, которое и есть память. Через здания нам передаются воспоминания отцов, а мы передаем их далее, своим детям, и так осуществляется сохранение нас, людей, как самих себя. Но когда уничтожаются даже самые никчемные постройки, то рвутся нити, которые сквозь десятилетия и века поддерживают дух, присущий людям, живущим на этом месте. Непонимание этого свойства старых домов – главнейший грех многих наших сограждан. Как и непонимание того обстоятельства, что даже совсем-совсем похожий новый дом не заменит старый, как восковая фигура не заменит покойного деда.

Безумная вера в то, что новое всегда наилучшее, ведет к опустошению памяти и к утрате жизненных смыслов, обращая людей в высокоорганизованных животных, существующих ради сиюминутности. Народы же, живущие ради сиюминутности, не оставляют по себе ни славы, ни памяти. Обрести славу в будущем – мечта честолюбивая и достойная; как и в прочих делах, стремление к ее осуществлению начинается с первых шагов. И один из первых шагов к ней – сбережение того, что помнишь, и того, что любишь.