Завод, фабрика, гараж

Современное искусство безразлично занимает места своего обитания

1 ноября жюри OPENSPACE.RU назвало лучшим проектом биеннале проект Николя Одюро и Елены Яичниковой «Сорок жизней одного пространства» — в частности, за внимательное отношение к пространству фабрики «Красный Октябрь». КИРИЛ АСС высказывает свое мнение о проблеме «искусство на фабриках и заводах».

Пока культурная общественность активно обсуждала художественные достоинства произведений искусства, заполнивших Москву в рамках 3-й Московской биеннале, я задумался о проблемах мест, в которых эти произведения выставлены. Признаюсь, эти места вызывают смешанные чувства: и сам их выбор, и их судьба, и их взаимоотношения с искусством и городом.

Развитие современного искусства с начала ХХ века привело к оформлению особого типа помещения для экспонирования, так называемого white cube — «белого куба». Такое помещение абстрактно, готово к восприятию любого художественного высказывания и не вступает с ним в конфликт. Как правило, это действительно помещение белого цвета с минимальными членениями, чаще всего ортогональных форм. Предполагается, что в рамках европейской визуальной культуры это наиболее обезличенное пространство.

Постепенное сокращение промышленного производства и изменение его структуры в Европе привело к освобождению большого количества промышленных зданий и территорий. Сначала низкие арендные ставки и бросовые цены привлекли художественную богему, породив феномен мастерской на фабрике. Потом, вместе с преображением богемы в истеблишмент, некоторые промышленные здания, часть из которых представляет архитектурную и историческую ценность, уже при участии архитекторов стали приспосабливать под художественные центры, музеи и выставочные залы.

Понятно, что в СССР ничего подобного происходить не могло. Однако в наши дни после вывода промышленности из центра Москвы в городе освободилось множество фабрик и заводов. Опустевшие здания сносили или приспосабливали под офисы и мелкие производства, а в последние годы стали создавать на их базе и центры современного искусства. Как правило, в подавляющем большинстве случаев возникновение таких центров в Москве было вызвано не логикой художественного рынка, а потребностями новых владельцев бывших заводов.

Главной площадкой 3-й Биеннале стал Центр современной культуры «Гараж». Это здание, построенное по проекту Мельникова и Шухова, чуть было не погибло под натиском московского строительного бума. В последний момент, однако, гараж был спасен, тщательно отреставрирован и сдан в аренду под культурный центр. В будущем он станет музеем, но уже не современного искусства. Пока что выставки в гараже устраивают по однотипной схеме, заданной выставкой Кабаковых, — под каждый проект строится выставочное пространство, совершенно не связанное с самим зданием. Отношение к этому памятнику архитектуры можно было бы назвать почтительным, но фактически это полное игнорирование — есть стены и крыша, и под ними строят то, что нужно.

Второй крупный центр современного искусства, участвовавший в биеннале, — Винзавод. Его частично адаптировали под художественный центр по проекту Бюро Бродского в 2006 году. Проект, впрочем, был реализован не полностью, поэтому от посещения территории бывшего Московского винного комбината остается ощущение, что она остановилась на границе между осознанно спроектированным пространством для искусства и самозахватом промзоны. Тем более что некоторые арендаторы, занимающие площади Винзавода, к искусству имеют косвенное отношение, и их помещения совсем выпадают из общей идеологии. Но выставки на Винзаводе были представлены галереями, строго придерживающимися принципов «белого куба».

Еще один центр концентрации проектов биеннале — бывшая фабрика «Красный Октябрь». На волне строительного бума ее владельцы намеревались использовать большую часть территории под строительство элитного жилья и сопутствующих объектов, но обнаружили недостаток средств и решили на время сдать пустующие помещения под выставки и галереи. Для этой новой функции не было сделано практически ничего — цеха использовались «как есть», за исключением одной галереи, сделавшей привычный «белый» ремонт. Привезенное из Перми «Русское бедное» оказалось в цехе, наскоро притворившимся все тем же white cub, за которым проступала не искусствоведческая бедность, а самая настоящая разруха. Во взаимоотношениях с опустевшим и потерявшим всякую жизнь пространством честнее была выставка «Новая старая холодная война», тематически совпавшая с заброшенным цехом и не пытавшаяся от него абстрагироваться. Еще несколько выставок, будто смешавшихся в одну, совершенно потерялись в помещениях фабрики, а части забытого фабричного быта выглядели среди экспонатов живее и правдивее изобретений художников.

Получается, что ни один из этих объектов с архитектурной точки зрения так и не стал настоящим центром современного искусства. Бахметьевский гараж воспринимается и используется как пустое пространство вообще, безотносительно от его качеств. С ним и впрямь трудно иметь дело, поскольку благодаря реставрации он остался фактически гаражом и к тому же охраняется как памятник архитектуры. Присутствие в нем современного искусства никак не осмыслено, конфликт между зданием и его наполнением никак не разрешен. Абстрагирование от реальности не делает пространство абстрактным, и, несмотря на всю роскошь выставок, демонстрирует отчаянную временность того, что в нем происходит. Преодолеть это — сложная архитектурная задача, и она обязательно потребует решения, каким бы ни был будущий музей в гараже.

Винзавод дальше других продвинулся по пути преображения из промышленного комплекса в художественный центр. Однако незавершенность проекта не позволяет ему обрести цельность, а специфика организации и отсутствие собственной художественной политики мешают ему быть не просто механически собранным конгломератом галерей, но институцией с собственной программой. Это проступает и в его архитектурном облике, лишенном определенности и единства.

«Красный Октябрь» на этом фоне выглядит пространством наименее осмысленным и оттого трагичным. Только что опустевшая фабрика всеми деталями дышит ушедшей из нее жизнью, и ее материализованная тоска перекрывает любые привнесенные эмоции и концепции художников. Выстраивание отдельного «белого зала» не уничтожает лестниц, лифтовых шахт, обтершихся панелей конторы, сумрачных коридоров и следов вывезенного оборудования.

Поразительно, но такое положение дел остается незамеченным кураторами и галеристами, а если и оказывается в поле их зрения, то, кажется, нисколько не заботит. Бурная художественная жизнь, протекающая на бывших промышленных территориях, практически ускользнула и от внимания архитекторов. Да и не только архитекторов — эта тенденция не обсуждается в рамках Генплана, владельцы промышленных территорий смотрят на современное искусство как на временное явление, из-за чего архитекторов на такие объекты приглашают через раз, а их планы редко реализуют в полной мере. Кураторы и галеристы, ограниченные скромными, по строительным меркам, бюджетами и занятые своими проектами, едва ли имеют возможность серьезно повлиять на пространственные характеристики мест, в которых им приходится работать. С другой стороны, эта проблема их, судя по всему, не беспокоит. А между тем место искусства в городской среде лишено осмысленности, им заполнили лакуны в ткани города, возникшие по случайному стечению обстоятельств. Парадоксальным образом все те люди, которые по роду занятий должны бы осмыслять наличное городское и социальное пространство как с архитектурной точки зрения, так с философской и художественной, игнорируют впечатляющий поворот во взаимоотношениях города, промышленных зданий и искусства в них.