Д&В три на четыре, куском. АЕС+Ф семиметровые, с хвостиком

Русские художники втайне готовятся поразить Венецию. ДМИТРИЙ ТИМОФЕЕВ начал разведывать, чем именно

Хорошо бы каждому художнику освоить такую полезную технику, как незалипание. То ты сохраняешь свой «идентитет», то теряешь его; то совмещаешь себя со своей профессией, то оставляешь ее. Разработано концептуалистами, проверено временем. Залипнув, художник рискует потеряться в «идентитете». И в результате быть списанным со счетов. В лучшем случае стать живым классиком, деятельность которого для актуального процесса значения уже не имеет. В худшем — со временем перестать быть объектом всякого внимания.

Александр Виноградов и Владимир Дубосарский, надо признать, подвергают себя такому риску. На их трехлетней давности выставке «Легкость бытия» бритая Барби была еще остроумной, но при виде Барби под водой и ее же в космосе становилось грустно. Вот так ждешь, ждешь нового диска исполнителя N, а он вместо этого выпускает один за другим сборники ремиксов.

Мастерская Виноградова — Дубосарского (забавно, но однажды мне встретился человек, на полном серьезе полагавший, что это один художник с двойной фамилией) находится в городе Химки. Добираться туда долговато даже из центра и даже на машине.

Первая комната мастерской многофункциональна: это и гардероб, и склад картин разных лет, каких-то материалов и красок. Тут же, возможно, и идет работа.

Вторая, как и полагается, «чил-аут», или попросту кухня. Там, впрочем, работа тоже идет. Молодой человек за компьютером занимается фотошопной аппликацией, кромсая да Винчи.

«Мы сейчас готовим проект для Венецианской биеннале. А еще про нас кино сейчас делают. Начнем с кино, наверное.

Митта и Шеин про нас делают фильм. Уже года два с половиной. Или три. Фильм получился довольно сложный. Несколько сюжетных линий. Первая такая — создание одной картины от начала до конца. К нам приходит Наталья Водянова, заказывает работу для журнала «Vogue» — это правда так было. Потом мы работаем на компьютере, потом в мастерской пишем эту картину.

Вторая линия — это «история российского контемпорари арт в лицах». Это самая занимательная, наверное, линия. Есть там съемки какой-то пьянки в Трехпрудном, выставки в бане, Пригов там свои стихи читает...

Следующая линия — история успешного проекта. Придумали люди проект, сначала он не очень удачно развивался, потом удачно. Почему это все было, как это делается.

И последняя линия — рассказ о структуре современного искусства. Что такое галереи, что делают кураторы, зачем нужны аукционы...

Съемочная группа ездила с нами в Париж, в Лондон... Мы показаны как составляющая часть большого процесса. Для всех этот фильм может быть интересен по-разному. Для людей тусовки — это возможность посмотреть на то, как все было, повспоминать. Для тех, кто вообще ничего не знает, — информация о том, что вот есть такие люди, художники, вот так они живут. Фильм получился интересней и сложней, чем про Кулика. Если нас убрать оттуда, менее интересным он не станет.

В фильме объясняют, что такое искусство. Что это не постыдное занятие. Не позорное. Вокруг какие-то люди все время, тусовка, интрига, борьба. Видно, что это реальная жизнь, а не то что просто краской на холсте что-то делается».


Да, Митта взялся за правильное, полезное дело. Материалов по истории русского современного искусства не очень много. Ввиду отсутствия государственной политики в искусстве и образовательных программ до сих пор часто можно слышать даже от молодых людей: «Какой же он художник, если он сам не рисует?!». Плохо это. А фильм будет продаваться в супермаркетах «Перекресток». И это хорошо.

«Мы сейчас готовим большой проект для Венецианской биеннале. Называется “Danger! Museum”. В рамках параллельной программы. Займем все палаццо. Три большие комнаты на втором этаже, еще на первом есть место. Делаем мы это с фондом “Новые правила” и Московским музеем современного искусства.

Пригласил нас фонд “Новые правила”. Они сами договорились о выставке, сняли палаццо, а потом позвали нас».

Я спросил, что такое фонд «Новые правила»; художники мне сказали, что это Пьер Броше, Владимир Смирнов и кто-то еще, но что больше они ничего не скажут, потому что им нельзя.

«У нас толком ничего не было. Нет, ну, было что-то. Мысли какие-то, которые некуда было пристроить. А тут — вот тебе палаццо, реализуй.
Мы съездили, посмотрели, что можно, что нельзя. Из окон виды какие. Пока еще ничего не произвели, но уже есть понимание того, что мы хотим сделать.
Работы будут в классическом стиле, ничего советского. Холсты цельные, а не из частей. Грунтовать будем сами. Девять работ, две трети из них — три на четыре метра. И будет это такой как бы музей с интригой. Человек заходит и видит перед собой классический музей, который сначала не вызывает у него никаких подозрений, а потом… Основная идея в том, что музей немножко опасен. В общем, осталось только все сделать. Начать и кончить».

Я стал думать, чего бы мне хотелось от выставки Д&В.

Не хочется видеть Барби в «Ночном дозоре» Рембрандта. Не хочется видеть go-go girl вместо боттичеллиевской Венеры. Не потому даже что «проходили» и «предсказуемо». А потому, что художник, помимо незалипания, должен руководствоваться еще одним важным принципом — расширения границ внутри собственного творчества, постоянного повышения собственной планки.

Само собой, это трюизм. Это, наверное, внушают даже пожилые академики Суриковки. Но несмотря на очевидность этого, а может, как раз и из-за нее современные художники, особенно достигшие определенного статуса, порой, как кажется, об этом забывают.

Хочется чего? Хочется, чтобы выставка не была необязательной. Чтобы не была «очередной». Все-таки классическое искусство — не соцреализм. Все-таки Виноградов и Дубосарский — не Александр Савко, чтобы шутить на темы классики. И не хочется, чтоб они оставались авторами «Христа в Москве» и «Тотальной живописи», ныне деятелями международного салона. Если в палаццо Боллани мы увидим «приключения глянцевых икон», на этот раз в мире классической живописи, будет просто жаль. {-page-}

Едут в Венецию в рамках параллельной программы и АЕС+Ф, уже представлявшие там Россию в официальной части программы два года назад.

Мастерская АЕС+Ф находится в специальном доме для художников — домовладении кондоминиума НП ССТКМ «Художник», где, кроме мастерских, ничего не должно было бы быть. Но, как и везде в такого рода местах, есть куча маленьких офисов и агентств.

Я лично в их просторной двухэтажной мастерской ни одной работы вообще не увидел. Сплошь книги и каталоги. Неудивительно, конечно. Эскизы-то все компьютерные. Впрочем, может, слишком уж она просторная — мастерская. Не заметил, может, работ.

На одной из полок — жутковатая сумка килограммов на пятнадцать, привезенная из Индии. Похожа по форме на полиэтиленовые челночные китайские, но из соломки и с картинкой. Главное — это картинка. Башни-близнецы, в одну из которых самолет уже врезался и успел загореться, а ко второй подлетает. По словам художников, это там продается на всех углах, как у нас майки с Гагариным. Это не арт и не трэшевый «фэшн». Это сувенирный привет туристам от стран третьего мира.

На столе рядом с компьютером — пачка односторонней глянцевой бумаги.

Художники только что вернулись из Франции, с фестиваля «Лилль 3000».

«Они нам заказали public project. Мы предложили 12 младенцев — 6 ангелов и 6 демонов. Гендерно они никак не различаются — все в памперсах. У одних больше развиты крылышки, у других — хвостики. Но у первых есть зародыши хвостиков, а у других — крыльев. Так что неизвестно, что из кого получится. Это будет стоять там до конца июня. Потом скульптуры увезут, а две останутся городу. Высотой они в семь метров. Открытие фестиваля было в виде карнавала: шествие, марионетки, акробаты... Двести тысяч человек на открытие пришло».

Мне показали фото. Действительно, симпатично. Огромные младенцы с африканскими и азиатскими личиками, изготовленные из черного фабер-гласса, стоят на фоне красивых старинных зданий. Да, симпатично.

«Сейчас мы делаем “Пир Трималхиона” — полнометражный фильм. В первый раз он будет показан в Венеции в выставке, которую устраивают «Б17», при поддержке ГЦСИ и Московского музея современного искусства».

Я спросил, что такое «Б17». Тут тоже возникла заминка: художники говорить об этом не хотели. Я только понял, что это часть агентства Marka: ff, персонифицируемого Федором Павловым-Андриевичем, но теперь эта марка раскололась на две части, и «Б17» — это та часть льдины, на которой осталась Александрина Моркво.

Потом я узнал, что для того, чтобы войти в параллельную программу, надо выдвинуть проект от какого-нибудь музея, получить одобрение куратора Биеннале и заплатить в кассу Биеннале 20, кажется, тысяч евро. 


«Выставка групповая. Мы хотели сначала делать персональную, но нам нужно было большое пространство, почему и вошли в групповую. Выставка будет в Arsenale novissimo, кроме нас там примет участие Марина Абрамович, Вим Дельвуа, возможно, братья Чепмены, из русских — Вадим Захаров и Аристарх Чернышев».

Тут даже я с моим не слишком активным посещением выставок современного искусства вспомнил, что все эти (иностранные) художники или имеют коммерческую галерею в Москве, или недавно побывали там при поддержке какого-то русского фонда. Вот, оказывается, по какому принципу подбирают художников на кураторские выставки, подумал я.

«У них есть концепция, «Unconditional love». Выставка эта была одобрена и Бирнбаумом [куратор Венецианской биеннале. — OS], и Свибловой [куратор российского павильона. — OS]. Входит в параллельную программу и будет освещаться соответственно. Куратор групповой выставки в целом — Кристина Штейнбрехер, у нашего видео есть специальный куратор — Ольга Свиблова.

«Пир Тримальхиона» — это мультимедийная инсталляция. Панорамное видео на девяти экранах. Его как раз над нами сейчас монтируют. Еще принты. И думаем еще сделать скульптуру.

В фильме снялось 120 моделей. Есть сюжет: пяти или шестизвездочный отель на острове, где есть и горные лыжи, и пляжи. В отеле шестьдесят белых — представители золотого миллиарда, и шестьдесят цветных слуг — черных, желтых, индийцев. Поначалу белые отдыхают, цветные их обслуживают. Нормальная постколониальная реальность. Но по ходу действия происходит смена ролей, как в римских сатурналиях: слуги переодеваются господами, и наоборот. И начинается оргия.

Всего в фильме три части. В первой части действуют только белые, во второй — белые и черные, в третьей появляются китайцы-повара, которые исключительно играют в гольф.

Конечно, в этом будет как бы такая социальная сатира. Но говорить о социальной сатире здесь можно с большой степенью условности. Мы предоставляем, в сущности, свободу восприятия. Кто-то увидит одно, кто-то другое».

«Незалипание» АЕСам свойственно никогда не было. Начиная со своей, в сущности, дизайнерской шутки, «Исламского проекта», они последовательно продолжают поставлять на арт-рынок современные фобии, подвергнутые пластической операции: внешне сильно облагороженные и потому привлекательные. То есть занимаются, грубо говоря, тем же, чем и индийские предприимчивые изготовители сумок. Только в цифре. И в большем масштабе.

Качество принципиально не меняется. В России (впрочем, может, не только в России) есть тенденция иногда подменять его количеством. Больше актеров становится в фильмах, шире становятся принты, выше — скульптуры. Стоимость всего этого, очевидно, тоже становится больше. Не знаю наверняка, утверждать не буду.

Мне показали демо (мы поднялись-таки в студию, где его создают: большая команда, десятка полтора человек работает). Красиво. Актеры красивые (в их числе Светлана Светличная). 3D-фон, очень качественно выполненный. Живые люди на 3D-фоне двигаются как герои компьютерных игр — схематично и неестественно. Впрочем, как искусство все это тоже схематично и неестественно.

Предложение зрителю «свободы восприятия» — удобный ход, которым можно спасти содержательную ненаполненность (или недонаполненность) работы. Для кого-то это будет упражнение на эрудицию — сколько он найдет аллюзий и реминисценций? Вот «Смерть в Венеции», вот оммаж Дали (мне указали, что где). Для кого-то действительно социальная сатира. Будут, безусловно, и критики, которые как-нибудь грамотно всё напишут.

В сущности же АЕСы везут на Биеннале очередную салонную работу. Приятно глазу? Приятно. Профессионально сработано? Профессионально. Впрочем, это ведь не совсем салон. Это такой «контемпорари салон» — там актуальные реалии какие-то: белые, черные, китайцы...

Если Виноградов и Дубосарский свою работу «на заказ» начинали как художественный проект, по природе своей игровой, АЕС+Ф никогда не шутили. В этом ничего страшного нет — искусство должно продаваться на рынке. Это раз. Тому, что салонное искусство продается хорошо, удивляться нечего — чего б ему плохо продаваться, если оно для этого делалось? Это два.

Страшно другое — то, что салонные художники второй раз подряд (пусть уже в параллельной программе) выступают одними из тех, кто представляет русское искусство в Венеции. И этот второй раз должен вроде бы характеризовать их как сверхактуальных российских художников. Что, если судить непосредственно по работам, а не по послужному списку, сомнительно. Ну, мне по крайней мере.

«Я думаю, хорошо бы было поставить одного из наших младенцев где-нибудь в Москве. Скажем, напротив храма Христа Спасителя. Но заказов московских пока нет», — сказал один из художников.

Напротив не напротив, а было бы неплохо, если бы эти заказы были. Украшали бы работы АЕСов привыкшую ко всему Москву. От 3D-видео вряд ли кому-то будет горячо или холодно. А так — выходишь с «Новокузнецкой», а там китаяночка на динозавре, спускаешься на станцию «Молодежная», а там мальчик с бейсбольной битой. Всё веселей.

Посмотреть всю галерею