Аня Жёлудь между гламуром и некоммерцией

Молодая художница рада, что в Венеции ее принимали за электрика. Но в России у нее все совсем по-другому

Имена:  Анна Желудь

Аня Жёлудь — талантливый молодой художник. Аня Жёлудь — красивая молодая девушка.

Выросла в Санкт-Петербурге. Там же выучилась. На художника. В бывшем Мухинском училище, ныне ГХПА. В последние годы все больше времени проводит в Москве. Или — между городами.

— Я очень люблю Москву. Когда заезжаю с Ленинградки на Тверскую, четко понимаю, что люблю этот город, и я довольна тем, что могу здесь жить. Петербург — это привязка, я не могу туда не приезжать. У меня там квартира на проспекте Маршала Блюхера, из которой я сейчас сделала мастерскую для народного доступа, она называется «Объект на районе». Такое мое детище. Я делала дома ремонт и, пока не решила, что устрою из квартиры объект-инсталляцию, никак не могла его закончить. Я очень рада, что мне удалось это сделать. Таким образом я поддерживаю свое наличие в Петербурге, хотя большую часть времени провожу здесь.

Мы с Аней сидим в галерее «Айдан» — на мягком диванчике, что слева от входа, за стойкой с каталогами, открытками и магнитиками. Под «Мостами» Апанди Магомедова — средней ширины бумажными полосками, протянутыми от одной стены до другой. Работники галереи периодически проверяют работу сопровождающего видео, наверху громко говорят по-английски, входят-выходят посетители — галерейные будни. Уютного мало. Впечатляющего нет. Не вполне понятно, насколько в этом пространстве Ане комфортно. Но о том, чтобы ехать в Анину подмосковную мастерскую — ангар в довольно живописном месте, если верить фотографиям на ее сайте, — не может быть и речи: ночью того же дня Ане нужно возвращаться в Питер.

— Я прожила полтора месяца между Германией и Венецией. Надеялась, что хоть сейчас можно будет наконец отдохнуть, побыть в одном месте, а тут выяснилось, что завтра надо быть в Эрмитаже на каком-то там важном приеме, опять на два дня нужно уехать.
— Не дают успокоиться?
— Не дают.

Чувствую, что я — один из тех, кто не дает. Впрочем, Аня говорит спокойно, размеренно, медленно — думая, прежде чем сказать. Дежурных ответов у нее, похоже, нет. Что приятно. Застревает в голове это слово — «приятно».

— Ваша инсталляция в Венеции — «Коммуникации» — на многих произвела приятное впечатление.
— Для меня большое удивление, потрясение, что художественная общественность одобрила мою инсталляцию. Я не знаю, что в ней такого особенного, что смогло заставить даже самых строгих критиков положительно оценить эту работу».

В Аниной интонации нет ни кокетства, ни самоуверенности — некоторое искреннее смущение. Аню не хочется называть художницей. Девушка-художник — это, может, не вполне благозвучно, но более точно.

— Я поехала смотреть пространство в марте. До этого была знакома с пространством Арсенала только по фотографиям, толком не знала размеров. Когда я приехала, стало понятно: это невозможно назвать полноценным выставочным пространством. Это вход и выход, там ничего толком ни поставить, ни повесить. На входе в моем распоряжении могла быть только верхняя зона. Организаторы и технические работники в Арсенале очень нервничали, что я могу попытаться заблокировать вход. Там вносят и выносят всякие большие вещи, он должен работать. То есть сразу куча ограничений.

Когда я поняла, что как-то заметно выступить не получается, то решила, что буду прятаться. Тихо и скромно забиваться во все углы. И мне это удалось: на входе работы почти никто не замечает. Это нормально, так и должно быть. Это часть проекта: первое, что должен сделать зритель при входе в Арсенал, — не заметить мою работу.

Не заметить работу несложно: пучки чего-то скрученного, металлического, вылезающие из потолка, «оживающие» только в конце, на выходе, спускаясь по стенам, расщепляются и робко протягивают зрителю уже разрозненные свои проводки. Незаметное становится очевидным. Тихое начинает говорить. Эта спокойная, аккуратная, качественная работа Ани резко отличается от ярких, масштабных российских проектов на биеннале в этом году. И трогает — она оживляет материал.

«Одушевлением» и «реанимацией» предметов Аня занималась и занимается — вдыхая новую счастливую жизнь в старенькие чайнички и бидончики, иногда, по ее словам, найденные на улицах, расписывая упаковочные ящики из-под работ Арона Буха, превращая монитор ноутбука в дверь, за которой зеленеет травка и можно пристроиться на стульчике. Расставляя на столе кастрюльки, Жёлудь лишает их функциональности, а вешая над этим столом полотно с теми же кастрюльками, подчеркивает их эстетический потенциал.

«Коммуникации», как и многие работы Ани, далеки от постмодернизма, шуточек, аллюзий и реминисценций. Это искусство чистое — непретенциозное, неразвлекательное, непонятное, самодостаточное, врезающееся в сознание.