Либеральный анархизм Дениса Мустафина

Он оккупировал галерею «Солянка», предложил чиновникам «делать свои отставки», он каждый свой шаг считает гражданской акцией и зовет всех следовать его примеру

Имена:  Денис Мустафин

Реклама в метро

«Постановления правительства. Поправки в федеральные законы. Изменения в Конституцию». Если среди другой расклеенной в вагоне метро рекламы вы увидите такой стикер в цветах российского триколора, то открываю вам секретик: это сделал Денис Мустафин. В нижней строке дан телефон Администрации Президента. Цена услуг по понятным причинам не называется. Расклеивает свои стикеры Мустафин сам.

«В отличие от большинства художников я не высиживаю яйцо», — любит он повторять, потому что считает, что непрерывное действие создает мышление, а не наоборот. Личная утопия Мустафина — это перманентный акционизм.

С утра он уже у здания прокуратуры или чего-нибудь аналогичного, клеит на фасад листочки с призывами «Делайте свои отставки, господа!», чтобы быстро их запечатлеть, выложить в фейсбук и, устроившись в ближайшем кафе, наблюдать оттуда, кто и как будет расправляться с этим безобразием. Увидев его с ноутом в этом кафе, невольно думаешь: хипстер. У него яркая одежда с персонажами малоизвестных мультфильмов, продуманная небритость и восточное лукавство на лице, а в наушниках — Том Йорк.

«Я приехал в 2003 году из Казани, потому что ситуация дома практически не оставляла иного выбора, кроме как уехать; похожим образом я уезжал в Питер в раннем возрасте. Спустя некоторое время занялся всяческим дизайном. Теперь думаю сделать упор на написании текстов для рекламы. Мне стало скучно в профессии, нужно было найти что-то такое, что отвечало бы моим внутренним потребностям. Искусство стало первым, что подвернулось под руку. Кажется, мне кто-то рассказал о существовании актуального искусства: мол, теперь можно ничего не уметь, быть полным дилетантом и при этом считаться художником. Я решил попробовать. Это было три года назад».

Слово «дилетант» он понимает как комплимент и летом, зазывая всех на коллективную художественную акцию в Химкинский лес, специально пояснял в своем манифесте, что «художник — это каждый человек, считающий себя таковым»: это не должность, а способ самоосвобождения. «Так может каждый!» — это не упрек художнику, а призыв и программа. Если так не просто сможет, а будет делать каждый, мы все окажемся в совершенно другом, неиерархическом обществе, где понятия «прав» и «авторитетов» будут отсылать вовсе не к реальному или символическому капиталу, а к коллективным и прозрачным практикам гражданской солидарности.

Он вполне себя обеспечивает, зарабатывая в области рекламы, коммерческого пиара и придумывания сценариев для корпоративных вечеринок, но это не делает его счастливым. «В какой-то момент я, похоже, не перешагнул на нужную ступеньку карьерной лестницы, и все забуксовало, система стала давать сбои, последнее время я стал получать меньше, чем два года назад. Все вращается так или иначе вокруг рекламы. Наверное, просто не хватает воображения, чтобы найти другой источник дохода».

Для оправдания ежедневного активизма нужна другая, более драматичная биография, и Мустафин недавно с удовольствием ее себе выдумал для одной из выставок. Главная пружина там — отец-военный, ссора с ним и уход в креативный класс.

В свободное от гражданского арт-активизма время он эстет, записывающий для своего ЖЖ случайные звуки Парижа. Но гражданский арт-активизм, поводы для которого каждый день множатся, пожирает сейчас почти все его время.


Флаги Мустафина

Денис неравнодушен к флагам. Этим летом, например, он собрал желающих (таковых нашлось всего трое), чтобы бросить белые знамена к Кремлевской стене. Называлась акция «Торжественный отказ от белого флага», и вот как она оправдывалась:

«Выбрасывание флага — это возвращение власти ее главного подарка, права личности на капитуляцию. Если вы считаете, что время “разумной” капитуляции прошло и разум должен стать на службу сопротивления, бросайте на их главной площади свой белый флаг. <...> В нулевых годах нам всем дали возможность капитулировать без позора. Тот, кто бросает свой белый флаг под их стену, отказывается от этого права. Социальная игра обостряется, и отношения власти больше не предполагают автономии и уклонения. Межреволюционный период заканчивается на наших глазах и в наших сердцах. Открыт сезон сопротивления и вмешательства. Белый — это цвет молока, которым нас кормит власть, прижимая к своей груди. Белый — это цвет согласия с чужой гегемонией. Если вы чувствуете, что у вас прорезались зубы, разожмите ментальные объятия правящего класса и верните им “свой” белый флаг. Он больше не ваш».

Естественно, дело закончилось задержанием участников и судом.

Во время Московской биеннале в галерее на Солянке он в течение десяти дней разрезал российские флаги, чтобы из получившихся кусочков склеивать флаги американские. Эта ритуальная вестернизация шла с большим трудом, но постепенно приходила сноровка. Параллельно Денис общался со зрителями, заинтригованными его политическим рукоделием. Рассказывал им, например, про панка, изобразившего знак анархии на триколоре, за что ему грозит год колонии, и о других случаях «осквернения». Многие предлагали, наоборот, переделывать американский флаг в отечественный. Такова была, кстати, изначальная идея перформанса — постоянный телемост с США, где из звезд и полос будет делать наш триколор художник Мавромати, но это оказалось слишком сложно технически.

В последний день перформанса разагитированные Мустафиным художники захватили галерею под лозунгами «Просто революция, и всё!» и «Директор больше не директор!». Они красиво заклеили все афиши «Фестиваля перформанса» скотчем со словом «захвачено», отменили плату за вход и освободили находящихся там перформеров от необходимости продолжения их работы. Не все «освобожденные», что глубоко символично, согласились освобождаться: некоторые, проигнорировав «революцию», закончили свои номера.

Этот «захват» Денис считает самым удачным своим арт-проектом на сегодняшний день.


Любимый прием

Мустафин называет себя прежде всего акционистом.

«Акционизм — это подготовка к восстанию, закамуфлированная под искусство».

Его любимый стратегический ход — действовать в чужом поле, отчего само это поле становится видимым, проявляется. Он участвовал в несанкционированной выставке в Доме Наркомфина, которая продлилась сорок минут. Стоял в одиночном перформансе у храма Христа Спасителя с табличкой на шее: «ПОДАЙТЕ на меня в суд по статье 282».

Для коллективных вторжений он даже учредил собственную галерею без места No ART, которая внезапно возникает, как временная автономная зона Хаким Бея. В эпоху модерна художественное сообщение часто состояло в том, «как это сделано». Во времена постмодерна — «как это выставлено», ну или «где это происходит» (в какой это помещено контекст).

Одной из первых несанкционированных «No ART выставок» стала «Внутренняя эмиграция» в пространстве «Айдан-галереи». Денис открыл там без спросу старый чемодан с артефактами разных художников по «внутриэмигрантской» теме: среди фотографий, книг, наушников выделялся железнодорожный билет с напечатанным на нем текстом приговора нацболовскому активисту. Рядом с чемоданом скрипач с пюпитром и нотами беззвучно играл на скрипке. Под струны был подложен пенопласт.

Другая акция No ART — «Художники против государства». 28 июня в 11:00 в Тверском районном суде участники «Торжественного отказа» попытались превратить в искусство вынесение им административного приговора.

Недавно он предложил нацболам захватить одну очень известную галерею и устроить там самовольную выставку, посвященную истории НБП. Нацболы вежливо отказались, сославшись на то, что им и без Мустафина есть за что сидеть, и выставка была перенесена в пустующий гараж. Денис признается, что испытывает «политическую ностальгию» по ранней «Лимонке», хотя сам он в ней не участвовал. Причина этой ностальгии — радикальная неопределенность лимоновской линии, ее способность к мимикрии и привлечению всех форм радикализма сразу. Насчет «есть за что сидеть» нацболы оказались, кстати, правы. Ближайший помощник Мустафина и участник половины его проектов Матвей Крылов за день до гаражной выставки на суде манежников облил прокурора водой и сел как минимум на два месяца.

Другой любимый прием Мустафина — создание затруднений, препятствий для движения. Вы входите в галерею, но вас останавливают пеньки спиленных в Химкинском лесу деревьев с фамилиями защищавших их активистов.

{-page-}

 

Свой космонавт

Иногда, отдыхая от активизма и вторжений, Денис призывает других к присвоению символического пространства. Но призывы, как и в случае с бросанием флагов, остаются безрезультатными, ритуальными, проявляющими массовую пассивность. Художник призывает всех участвовать, но был бы удивлен, если бы некто действительно последовал этому призыву. Таким жестом «приватизации общего символа» стал проект с «персональным Гагариным».

«12 апреля по всей стране появились плакаты и щиты с классическим Гагариным в белом шлеме, но без привычной надписи “СССР” на нем. До этого тот же прием был использован на российском телевидении. Это вызвало возмущенное общее “Нет!” в блогосфере. Никто не понимал, кому и почему не понравился “СССР”, в конце концов, это общее прошлое, а вовсе не реклама какой-то партии или пропаганда какой-то неудобной идеи. Но говорить “Нет!” и возмущаться — означает быть консерватором. А консерватор всегда проигрывает, если не мгновенно, то в ближайшем будущем. …Власть убрала “СССР”, но ничего не поместила взамен. Белый цвет шлема первого космонавта — это цвет идеологической робости власти и ее немоты. Тот, кто не хочет знать, кто он; тот, кто не хочет, чтобы другие знали, кто он, — может только убирать из истории сообщения, показавшиеся вдруг нежелательными, но он ничего не может поместить на их место, ведь это заставит его обнаружить себя политически. Потеря “СССР” в самом общем смысле означает, что советского народа больше нет. И каждый из нас может теперь, когда власть сама расчистила место, поместить на шлем Гагарина тот символ, который считает наиболее достойным представлять человечество, шагнувшее в космос. У каждой группы, из которых и состоит общество, возможен свой Гагарин. Сегодня первый космонавт — это знак, присвоение которого может стать серьезной игрой. Для одних он до сих пор символ торжества советской идеи, для других — имперского проекта, для третьих — космополитический символ победы технократии. В модных юбилейных книгах, адресованных хипстерам, объясняется, что Гагарин — это напоминание о сверхчеловеческой метафизике всем тем, кто сидит с ноутбуком в кафе и ни о чем таком не помышляет. Пора перестать возмущаться и начать радикально соглашаться со всем, что делает власть. Можно шагать туда, куда власть смотрит, но не осмеливается там оказаться. Сделайте того Гагарина, который нужен вам, и вы узнаете, сколько у него поклонников. Присваивайте историю сами, пока это не сделал кто-то за вас и “для” вас».


Арт-бокс

«Куратор» для него — слово скорее милицейское. Поэтому он устроил ролевую игру с настоящим боксом в перчатках, где роль куратора исполнил сам, а роль художника уступил Александру Гнутову.

«Впервые в истории современного искусства скрытый до этого конфликт между художником и куратором, который почти всегда присутствует, пусть и незримо, будет по-пацански доведен до открытого физического противостояния, то есть до драки».

Вокруг ринга развесили рисунки Александра Гнутова с заявленными неамбициозными ценами на них. Однако в розданном всем прайс-листе вместо этих рисунков были выведены недозагруженные картинки. Создавалась предельная «околорыночность», как сам Мустафин любит выражаться. Мы не видим товара, которым нам предлагают насладиться, да и сама система его продажи отрицается как девальвирующая любые вещи, то есть изымающая из них смысл.

«Рынок — своего рода волшебная палочка в руках злой колдуньи-судьбы; стоит только взмахнуть ею, как оболочка становится великолепной и неотразимой, а содержимое — отвратительным и гадким».


«Лес выходит на улицу!»

Денис проводит в Сахаровском центре семинары по безопасности для политических и художественных активистов. Летом он устраивал в Химках фестиваль «Лесу — лес!». Пригласил музыкантов и диджеев, под их музыку художники делали инсталляции из подручного материала, то есть из самого леса, таким образом возвращая лесу лес. Ему нравится поэтический лозунг «Лес выходит на улицу!», но в реальности вышеназванный лес перемалывается в прибыль дружественных Кремлю компаний.

Однако Дениса трудно расстроить и фрустрировать, он легок на подъем.

«Меня раздражают те левые художники, которые предпочитают вместо реальных баррикад возводить баррикады из слов, они с опаской относятся к любой сторонней инициативе, боятся вписаться в чужой движ, опасаясь за свой имидж».

Он часто цитирует Жижека, из существующих на планете политических сил больше всего симпатизирует сапатистам, идеальной толпой считает ту, которая «захватила Уолл-стрит» и устроила там политический карнавал против биржевых спекуляций. Еще он сочувствует Пиратской партии, но скорее немецкой ее версии, попавшей недавно в парламент. За неимением аналогов всего этого в России ходит на митинги «31».

«Я очень симпатизирую Стратегии, по возможности стараясь как-то поучаствовать в ее развитии. Это действительно та платформа, которая могла бы объединить очень многих, и отсутствие программы и конкретных требований не делает Стратегию хуже, а, напротив, уподобляет ее художественной акции».

Другой его проект, «Электроавтоматика», — песни французского пролетариата, фотографии, чтение дневника участника недавних беспорядков в Париже — эксплуатирует «вечный парижской образ романтического перманентного революционера» и прямо связан с «Грядущим восстанием» — манифестом современных французских автономов из «Невидимого комитета». Большинство политических, пусть даже и самых радикальных, активистов раскритиковали «Грядущее восстание» за поэтичность, безответственность, локализм, апокалиптичность и отсутствие большой программы. Но художникам, оказалось, как раз того и надо. Возможно, они и есть целевая аудитория этого текста?

Голоса участников «Электроавтоматики» изменены в целях анонимности. Мустафин понимает «анонимность» как невидимость и для рынка, и для власти, как если бы на бирже все акции вдруг потеряли бы свои имена и за них торговались наугад, вслепую.

В галерее Spider & Mouse он собрал выставку «Поколение художников, пожелавшее остаться неизвестным». Целью было выключить любой авторитет, а воздухом стала ностальгия по временам, когда искусство могло рассматриваться как самодостаточное высказывание вне еще не сложившихся институций.

Он предпочитает не принцип «оппозиционности» (цель — лучшее правление), но принцип сопротивления (цель — контроль общества над отношениями власти).

Об олигархах с политическими амбициями Мустафин говорит так:
«Ходор, конечно, вызывает определенное сочувствие, поскольку оказался крайним, сажать надо начинать с чиновников и правительства, а этот свое уже отсидел, показательная порка затянулась. Приход Прохорова во власть мог бы быстро привести к народным волнениям, аналогичным тем, что происходят сейчас на Уолл-стрит, так что при всей моей [к нему] антипатии, стоит сожалеть о его несостоявшейся карьере».


Условный Путин и условный Медведев

Его ведет скорее социальная интуиция, чем связная идеология. В культурном производстве приняты две стратегии — мобилизация вокруг идеи либо обнаружение скрытой механики власти, освобождение от гипноза повседневности и ее ложных оппозиций. Мустафину явно ближе второе. «Мне нравится, что он стебет обе стороны», — говорит Денис про клип Фальковского, где загнанный жизнью террорист с самодельным гранатометом стреляет из окна по дорогому джипу.

Отказ от самоопределения, анонимность — «просто люди, просто художники» — чаще всего означает классовую лояльность латентного буржуа. Но может означать и радикальную неопределенность: художник как выясняющее внеклассовое устройство; обнаруживатель замаскированных проблем и границ; активист, захваченный личной утопией социального всеприсутствия. В чьих интересах он действовал, все равно решат без него, и решение это будет принято далеко за пределами искусства.

Будучи гражданским художником-активистом, он уклоняется от того, чтобы унаследовать конкретную политическую традицию, ибо не хочет, чтобы сама эта традиция (и ее группа поддержки) немедленно унаследовала и обезвредила его самого.

Но так как ключевую проблему он видит в применении власти, а не в антиобщественной форме собственности, то условно его можно приблизить к леволибералам или даже к анархистам, которых он готов при этом сколько угодно проблематизировать, обнаруживать противоречия и делать видимым отсутствие прочных оснований для их проекта.

Условие либеральной оптики: художнику позволено видеть и показывать, но не позволено изменять. Денис постоянно чувствует эту границу и хотел бы сделать искусство чем-то совсем другим.

Будучи занят в «экономике впечатлений», он отчасти разделяет претензии на самостоятельность нового креативного класса, потенциально способного на изобретение демократии. В классовом смысле он рассчитывает на инновационный сектор, который должен составить здоровую конкуренцию сырьевому, традиционному.

Собственно, современная «западная» демократия так везде и возникала: старый полюс элиты (в те времена аграрный) с феодальным прошлым конкурировал с новообразованным буржуазным полюсом (в те времена промышленным). В США это был Юг против Севера. Впоследствии этот конфликт был воспроизведен уже между промышленной и торговой элитой и вновь создавал необходимое для демократических процессов классовое напряжение. Из этой конкуренции сопоставимых по влиянию групп, у каждой из которых был не только свой сектор экономики, но и политическое/культурное представительство, и возникала демократия как бескровное перетягивание каната власти между ними.

У нас на месте консервативного и аграрного — условный «сырьевой» Путин. В последние четыре года предполагался и полюс инновационный. На Медведева многие смотрели с надеждой вовсе не потому, что у него айфон, а потому, что он условно означал саму возможность возникновения второго полюса классовой элиты, эту новую и растущую группу буржуазии, в перспективе сопоставимую с сырьевой. Она предполагалась более прозрачной, космополитичной, рациональной и, главное, опирающейся на «креативный класс», выразителем культурных (а отчасти и политических) интересов которого хотели бы быть многие современные художники. Подставил подножку кризис? Или все просто «отложено»?

Незагрузившиеся картинки в бумажном прайсе мустафинского «фьюжна» — это и есть «условный Медведев», отсутствие заявленного второго инновационного полюса внутри экономики, само существование и амбиции которого могли бы заставить демократию работать. Современное искусство запускает коммуникацию именно в этой среде, признается «своим», служит саморефлексии именно этой, по большому счету, не состоявшейся пока общности. В результате разочарования в «условном Медведеве» часть креативного класса начинает активно себя противопоставлять как нынешней сырьевой буржуазии, так и чиновничеству, рассчитывая на «самоорганизацию» и прямую демократию снизу, на возможности людей в очень многих случаях обойтись без начальства, да и без спонсора. Что и приводит к «либеральному анархизму».


Социальная оптика

Но все же главной и давней мечтой Мустафина является сейчас отнюдь не сетевая революция и не позор безвариантной элиты, а собственное СМИ — культурно-аналитический сайт.

Главным отличием этого ресурса от остальных была бы социальная оптика, то есть предшествующее любому разговору знание о том, что общество состоит из классов, классы состоят из групп; между этими большими и малыми группами постоянно меняются отношения конкуренции и сотрудничества. Такая оптика исключает представление о жизни людей как о борьбе индивидуальных воль, а также использование таких спекулятивных, пустых понятий и ложных антиподов, как «законность — криминальность», «польза для страны — вред для страны», «современность — отсталость» и т.п.

Вот как Денис говорит об этом сам:

«Современные немецкие социологи традиционно делят свое (и вообще европейское) общество на три этажа, на каждом из которых есть три большие “квартиры”. У каждой из этих “квартир” своя история, амбиции, самопонимание, механика предпочтений, культурная политика и политический выбор. Однако и такой масштаб слишком велик для разговора о конкретных событиях, в любой из девяти “квартир”, составляющих трехэтажное общество, можно обнаружить более десятка меньших, но вполне самостоятельных и отдельных групп, одни из которых экспансивно “надуваются”, а другие теряют влияние и численность. Наш ресурс должен внятно отвечать на вопросы:
К какому классу и к какой группе внутри его относятся обсуждаемые люди?
В каком обмене и с кем они сейчас участвуют?
Какие ролевые модели для них являются привычными?
Кто является их главным конкурентом, союзником, объектом зависти и примером для подражания?
Какой миф является для них любимым и полезным, а какой нестерпимым?»

А пока деньги на этот проект не найдены и редакция еще не собрана, Мустафин ведет свой блог на «Гранях», где большинство комментаторов упрямо спрашивают его, чем именно ему так не нравится капитализм.​