После Лужкова

Художник, историк и активист ИЛЬЯ БУДРАЙТСКИС будет комментировать для читателей раздела «Искусство» некоторые политические события на актуальном горизонте

Имена:  Юрий Лужков

Победоносная наступательная операция по отстранению от должности Юрия Лужкова, по своим темпам и интенсивности оставившая далеко позади привычно вялотекущую и непрозрачную российскую политику, до сих пор, вероятно, не осознана простыми горожанами как свершившийся факт. Обильные комментарии, последовавшие за отставкой, в основном скользят по поверхности: кто-то рассуждает об усилении позиций президента, кто-то пытается угадать имя нового мэра или со злорадством предъявляет длинный и всем известный список эстетических разногласий с мэром ушедшим. Либеральные оппозиционеры мечутся от проявлений осторожного сочувствия по адресу проигравшей стороны к неуклюжим попыткам солидаризироваться с бюрократической кадровой модернизацией. Интеллектуалы кремлевского лагеря, пыхтя, трудятся над попытками дать сколько-нибудь убедительную интерпретацию действиям своих патронов.

Чем же была Москва для ее жителей на протяжении последних восемнадцати лет?

Именно эти неполных два десятилетия довели масштабы московского своеобразия до полноценного качества «государства в государстве». И если политическая составляющая этой уникальности заключалась в построении уже к концу 1990-х городской бюрократической вертикали (совершенство которой, вероятно, продолжало оставаться недостижимым идеалом для федеральной власти даже на пике путинской «стабильности»), то социальная — в создании подобия мира между классами.

Последнее утверждение может показаться странным, если начать перебирать в памяти сотни локальных протестов против «уплотнительной застройки» или регулярные жесткие разгоны митингов оппозиции. Однако удивительным фактом даже при поверхностном анализе каждого из подобных конфликтов выглядит малочисленность участников. Слегка завышенная цифра в пять тысяч на митинге в защиту Химкинского леса 22 августа, немедленно провозглашенного «самой успешной акцией оппозиции за последние годы», выглядит смешной для более чем десятимиллионного города. На фоне унылой деполитизации российских регионов Москве все-таки удавалось выделяться — еще большим безразличием собственных жителей к любым формам политического участия. Запредельные, даже по общероссийским стандартам, регулярные фальсификации местных выборов с особо грубым, чисто лужковским цинизмом оказывались возможны и эффективны именно в силу крайней пассивности избирателей.

Кажется удивительным, но за годы правления Лужкова из города тихо и почти незаметно, без всяких забастовок, было выведено большинство крупных предприятий, а существование московского промышленного пролетариата превратилось лишь в периферийный факт коллективной исторической памяти.

Москва стала городом среднего класса — причем единственным в России, где этот сам по себе сомнительный термин имел значение, близкое к своему оригиналу на Западе. Клерки, государственные служащие, а также верующая в успех любой ценой, активная и умеющая подчиняться молодежь к середине нулевых составили здесь большинство молчаливого, но устойчивого общественного консенсуса, над которым возвышалась отеческая фигура мэра. Причем исключительную прочность этому фундаменту придавало счастливое сочетание агрессивной этики индивидуального успеха любой ценой с ненавязчивым ощущением плеча, заботой о человеке — конечно, в разумных пределах нашего разнузданного периферийного капитализма.

Пенсии в Москве постоянно росли, удивляя своими размерами провинциалов, молодые учителя приобретали в кредит новые авто, а о «монетизации льгот» в 2005 году узнавали только из выпусков новостей. Москва уверенно шла в арьергарде любых рыночных экспериментов в социальной сфере, сохраняя льготы по квартплате, бесплатные места в вузах; оберегая от приватизации транспорт или культурные объекты. Так, шаг за шагом, строился в Москве диковинный заповедник социального государства среди бушующих реформ Путина и Кудрина.

Конечно, наше родное маленькое welfare state мало походило на развитые системы социальной защиты в Германии или Швеции. Оно не было результатом многолетней борьбы организованных наемных работников, не задействовало механизмы перераспределения сверхприбылей в пользу общества и вообще не допускало это самое общество до принятия даже третьестепенных решений. Эта модель создавалась вообще без какого-либо стратегического замысла, явившись органическим продуктом избытка. Объедки со стола корпоративного благополучия в той или иной форме перепадали всем горожанам. Последние же привыкли воспринимать собственные жизненные стандарты как нечто естественное, как привилегию, доставшуюся по праву рождения. По сути, единственным гарантом их сохранения оставался человек, несколько дней назад скоропостижно утративший доверие президента Медведева.

Сегодня есть все основания полагать, что перемены, которые принесет это важное политическое решение, коснутся очень многих. Логика модернизации, которая, как уже понятно практически всем, на самом деле сводится к «оптимизации» расходов на пенсионную систему, образование, медицину и прочие излишества, свежим ветром ворвется в московский заповедник уже в самое ближайшее время. Что станет с Москвой и ее беспечными жителями, когда они наконец поймут, что нет никого, кто смог бы защитить их образ жизни, кроме них самих?

Ссылки

• Кирил Асс. Восемнадцатилетие, 01.10.2010
• Михаил Зыгарь. Навеки с нами, 28.09.2010
• Михаил Зыгарь. Каменный гость, 14.09.2010