Как использовать детей в искусстве?

Дети и искусство — опасная комбинация: она всегда доставляет мне жгучий дискомфорт. Интересно, согласитесь ли вы со мной, когда посмотрите следующий видеоклип?

Теперь, после принудительного просмотра (а он действительно нелегок, не буду вас винить, если вы прервались на середине), я задаюсь вопросом, что же меня больше всего раздражает. Негодная музыка, бессмысленно блуждающая камера или плохой монтаж? Может, причина в том, что меня больше интересует сама инсталляция, в которой копошится ребенок? Эта работа американского концептуалиста Дэна Грэма под названием «Два зрителя» (1976) ключевая для художника. Она о том, насколько сегодня «публичное пространство» прозрачно, но при этом неизбежно разделено: оно порождает две зрительские аудитории, которые глазеют друг на друга через стекло аквариума (или, возможно, через одностороннее зеркало, как в полицейских участках из голливудских фильмов). Мне хочется поразмышлять над этим. Однако не выходит. Мне мешает ребенок.

Но это не единственное, что вызывает раздражение. Родители ребенка (художники или дизайнеры, судя по одежде) используют инсталляцию Дэна Грэма, чтобы поэкспериментировать со своим дитем. Они помещают его в этакий биополитический инкубатор. Маленький мальчик спотыкается, он напоминает хомячка в аквариуме. Родители готовят его к рабскому существованию белого воротничка «творческой профессии», который, познакомившись с современным искусством еще в возрасте полутора лет, едва переварил его и превратно понял. Родители между тем считают себя очень прогрессивными, но на самом деле они воспитывают интеллектуальный пролетариат будущего, объект постиндустриального паноптикума.

Возможно, я параноик. Но ведь именно такую паранойю и призваны вызывать пространства Дэна Грэма. Хотя кто знает? Может быть, этот ребенок повзрослеет и полюбит современное искусство. Все-таки Дэн Грэм — не худшая отправная точка. Мой первый опыт приобщения к современному искусству был таков: друг семьи, преподаватель теории искусства в лондонском университете Goldsmiths, пригласил нас на выставку работ его студентов, которые, как я теперь понимаю, были постпанк-бунтарями во времена, когда еще не народились Young British Artists (дело было примерно в 1980 году в Лондоне). Наш друг провел нас по лабиринту из картонных коробок. Именно такой лабиринт из пустых коробок я всегда мечтал построить, настоящее пиратское логово. Мне хотелось остаться там навсегда. Но родители не позволили, они повели меня к центру инсталляции, там был возведен пьедестал, а на нем — покрытый золотым спреем кусок говна. Взрослые стояли перед этим странным сокровищем, рассуждая о товарном фетишизме. Я не понимал ни слова и отчаянно мечтал попасть домой, чтобы построить там свой собственный лабиринт. Разумеется, вместе с родителями.

Этот случай всплыл в моей памяти, когда я ненароком наткнулся на работы Гая Бен-Нера, израильского видеохудожника, который делает смешные фильмы с участием своих детей. Декорации в них тщательно продуманы, и часть из них как раз сделана из картонных коробок. Например, «Моби Дик» (2000), немой фарс на тему эпического романа Германа Мелвилла.

Часть 1



Часть 2



Видно, что это довольно серьезная игра, даже если не смотреть фильм целиком. Сценарий тщательно продуман. При этом предполагается, что просмотр доставляет зрителю невероятный дискомфорт. Бен-Нер спекулирует на биологическом факте существования детей и помещает их в пространство современного искусства в качестве реди-мейдов. Но что более важно, все подражательные способности / жесты детей он уводит на второй план и позволяет себе впасть в чистое театральное безумие, создавая с помощью детей абсолютную всеобъемлющую фантазию, заданную сценарием. (Как будто он и есть самый большой ребенок среди них.)

Эта фантазия захватывающая и даже виртуозная: вы видите Бастера Китона и Чарли Чаплина. Есть тут и почти циничное заигрывание с этническими идентификациями. Бен-Нер обыгрывает статус собственной семьи — живущих в Нью-Йорке израильских сефардов: вот он играет самого себя, а вот — уже другого, он одновременно Ишмаэль и Квиквег. Его дочь выступает в роли Ахаба. Если вы не заметили, есть еще подтекст, связанный с сексуальным насилием, особенно в сцене, открывающей первую часть. Не гомоэротизм, как в романе Мелвилла, но инцест дочери и отца. Бен-Нер жонглирует всеми смыслами, буквально на грани фола. Возможно, я бы подумал, что Гай Бен-Нер делает нечто глубоко неэтичное, если бы не видел более позднего и на порядок более сильного видео под названием «Прелести воровства» (2007).

Часть 1



Часть 2



Фильм начинается как телевизионный «ситком для семейного просмотра», снятый в ИКЕА. Гай Бен-Нер играет «хорошего отца», который читает детям лекцию о важности таких понятий, как частная собственность и семья, заимствуя аргументы у Фридриха Энгельса. Удивительным образом, он также относится к своим детям как к наемным работникам и платит им за то, что те моют посуду. К концу фильма урок освоен, дети восстают против скрытого семейного рабства и пишут манифест, в котором отказываются от уз родства.

Но есть одна странная вещь. Фильм снят в магазинах ИКЕА, в трех странах, без каких-либо разрешений. На всех предметах есть ценники, уединение невозможно, между зрителем и участниками действа существует незримая стена. В кадр попадают случайные покупатели, служащие ИКЕА мешают игре, в которую включены и дети, при этом как сознательные сообщники.

Есть и другая аудитория — та, что загипнотизирована убедительным монтажом и углом зрения камеры, обольщена Бен-Нером и его невероятно милыми детьми. Эта аудитория, ощущающая себя в кинотеатре, сидит по другую сторону и наблюдает за жизнью за стеклом, в зоопарке современного искусства, основная цель которого — выставлять все, что только можно, в том числе и собственных детей.


Другие материалы рубрики:
Джон Берджер. Способы видеть, 4.01.2009
Парижская Коммуна глазами телевидения XIX века, 28.10.2008
Фекальные радости живописи, 2.10.2008