Новая изоляция России?

OPENSPACE.RU спросил художников, галеристов, кураторов, не боятся ли они, что их работа пострадает в ситуации новой «холодной войны»

OPENSPACE.RU: Образы воинствующей, агрессивной, реваншистской России, которые сейчас создаются как российской, так и зарубежной медиапропагандой, заставляют опасаться новой политической и экономической изоляции страны от Запада. Отношения между Россией и Западом ухудшились до состояния новой «холодной войны». Может ли вслед за этим прийти и культурная изоляция? Как эта ситуация может повлиять на лично вашу работу, проекты, творчество?

Иосиф Бакштейн: Станет окончательно невозможно соперничать с китайским искусством

Куратор, организатор широкомасштабных художественных проектов, комиссар Московской биеннале современного искусства. Родился и живет в Москве

На вопрос «Как отразятся последние политические события на современном русском искусстве?» ответить однозначно сложно, и вот почему. В традициях международного художественного сообщества — разделение политики и искусства и, более того, безоговорочная поддержка деятелей культуры тех стран, что находятся вне поля интеллектуальной и политической вменяемости. Такая поддержка и априорное понимание оказывались независимым художникам во времена Советского Союза. Программы международного культурного сотрудничества, в которые сегодня вовлечены российские институции, могут пострадать, как это становится понятно из комментариев интернациональных коллег, если их можно будет обвинить в выполнении прямого политического заказа.

На мой взгляд, проблемы если и будут возникать, то на личном уровне — желающих посетить Россию, участвовать в мероприятиях, которые мы организуем, будет, конечно, гораздо меньше. Различия на уровне базовых ценностей будут ощущаться острее, обсуждать что бы то ни было будет еще сложнее, общий уровень доверия к каким бы то ни было договоренностям может существенно понизиться. Претендовать на то, что современное русское искусство по уровню популярности в мире приближается к уровню популярности современного искусства Китая (как геополитического незападного эталона), и было-то сложно, а будет просто невозможно. Болезни роста отечественной художественной сцены станут еще заметнее, простительные изъяны инфраструктуры будут постоянно замечать и тыкать в них пальцем и т.д. и т.п.


Что касается ситуации на рынке искусства, то, на мой взгляд, влияние политики будет незначительным. Русское искусство приобретают (пока) в основном русские, а те русские, кто покупал искусство интернациональное, будут продолжать это делать (если, конечно, материальное положение позволит) — хотя бы потому, что это является эффективными инвестициями и соответствует нравам и образу жизни представителей цивилизованного состоятельного класса.

Фолькер Диль: Вот черт, только этого мне сейчас не хватало

Галерист. Его берлинская галерея имеет свой филиал в Москве (Diehl + Gallery 1)

Как вы легко можете догадаться, открыть галерею в Москве не так просто, как в Париже или Лондоне, и, когда все это началось, я подумал: «Вот черт, только этого мне сейчас не хватало». Нестабильность на самом высоком политическом уровне, возможность ухудшения ситуации буквально за считаные минуты — это очень страшно. В последние две недели я много разговаривал с друзьями и коллегами, и большинство из них крайне неуверенны и напуганы. Никто из тех, у кого бизнес в Москве, не понимает, что это может значить для всех нас.


Пока я стараюсь соблюдать спокойствие, но думаю, это все, безусловно, нанесет ущерб. Ситуация не станет нормальной ни завтра, ни через две недели. Но только в середине — конце сентября мы поймем, насколько все серьезно, потому что пока еще лето, люди на отдыхе. И, в общем-то, мои американские друзья каждый год говорят, что это худшее лето в их жизни, но потом возвращаются к делам в сентябре, и вроде бы все нормально.

Так что пока ситуация, я бы сказал, странная. Крах фондового рынка, безусловно, заденет арт-бизнес. Не знаю, насколько и как, но уже ясно, что такой ситуации, как два месяца назад, не будет. Я стараюсь обезопасить себя, насколько могу; я работаю в основном с интернациональными художниками и не так завишу от московских покупателей.

Насчет того, что мы можем сделать: можно внимательно следить за рынком и принимать разумные консервативные решения. Так было во время кризиса 1990 года, и, как говорят мои друзья: если где-то дверь закрывается, то в другом месте такая же или даже две открываются. Я лично в 1991 году заработал отлично. Так что жизнь не прекращается в один момент, просто надо быть осторожнее, смотреть, что будет в ближайшие пару недель. А что еще сделаешь...


Мэтью Баун: Достаточно одного указания сверху — и русские начнут бойкотировать западные аукционы

Галерист и арт-дилер, работающий, среди прочего, с русским искусством, как старым, так и современным. Живет в Лондоне

Я не ожидаю, что политическая ситуация в ее нынешнем виде, то есть конфликт России с Грузией и словесная война с НАТО, серьезно повлияет на культурную политику в России или на развитие русского искусства во всем мире. Пока я не вижу, чтобы предполагаемая «новая политическая изоляция» повлияла на мою работу. Хотя, разумеется, обстоятельства могут измениться.

Если в западном отношении к России начнет преобладать негативное чувство, это могло бы, например, как-то изменить американский спрос на советский реализм. Но в основном вторичный рынок основывается на патриотичных покупках самих русских. А поскольку война с Грузией в России интерпретируется патриотически, то повышение патриотического духа может даже заставить русских покупать еще больше русского искусства, как бы цинично это ни звучало! Теоретически, если конфликт России с НАТО усилится, русские покупатели могут начать бойкотировать западные аукционные дома, как они недавно (с подачи своего правительства) бойкотировали Лондонский экономический форум. Я задумывался о такой возможности еще до нынешнего кризиса: конечно же, тут достаточно одного указания сверху. Если такой бойкот будет иметь место, цены упадут.

Если же случится спад на рынке современного искусства, то, я думаю, это произойдет из-за глобального спада. Что касается выставок и кураторской деятельности, то, мне кажется, мир современного искусства достаточно интернационален и независим от политиканства, чтобы идти своим путем. Никто не станет обвинять Александра Косолапова, «Синих носов», Дмитрия Гутова или Алекса Булдакова в недавних событиях (хотя, вероятно, кое-кто обвинит Марата Гельмана). И тем более потому, что о ситуации с Грузией мнения расходятся.

Кети Чухров: Вина в значительной мере на интеллектуалах

Поэт и философ. Родилась в Тбилиси. Живет и работает в Москве

Я считаю, что позиция интеллектуала состоит в перманентном стоицизме. Мысль и творчество всегда полны миром. Что бы ни происходило, все влияет на работу. Но очевидно, что случилось худшее: политика подозрения, которая скрывала себя под покровом ложной глобальной дипломатии дружбы, вышла на поверхность.

Думаю, неправильно принимать навязанную сверху изоляцию. Эта изоляция вызвана действиями определенных людей, и пусть они и отвечают за нее. Мы должны выйти из логики «за и против». Она навязана извне и может разделяться только теми, кто разделяет настроения Кремля и его внутреннюю и внешнюю политику, или же теми, кто считает, что западная демократия и политика НАТО — это рай земной.

В вопросе о влиянии «холодной войны» на работу мне слышится и некий меркантильный обертон, скорее вопрошающий о том, что будет с карьерой. Так вот: именно тем, для кого работа и конъюнктура — это одно и то же, и придется делать жесткий выбор, принимать чью-то сторону.

Вопрос в том, во имя чего и ради чего интеллектуалу предотвращать эту ситуацию: ради своих карьерных интересов или ради действительного образования общественных узлов солидаризированного противостояния. Если бы интеллигенция, интеллектуалы и художники могли быть бесплатным университетом для тех, кто, так сказать, менее привилегирован, менее образован и осведомлен (и потому автоматически становится электоратом реакционной политики), тогда что-то могло бы сдвинуться с места, и можно было бы рассчитывать не на бюргерскую солидарность вальяжной городской богемы, а на действительную citoyenneté, «гражданскость».

Проблема интеллектуалов и художников в том, что им чаще всего легче говорить на одном языке с элитами и властью, чем с просто гражданами. Наша высокомерная черствость связана еще и с тем, что у многих просто нет знакомых среди людей так называемых «непривилегированных» профессий, среди мигрантов и т.д. Просто вне режима абстрактной декларативной солидарности, в жизни, интеллектуалы с ними не общаются. Они просто незнакомы. Ну разве что как работодатели и наемные работники. А ведь осмысленное общение и есть бесплатный университет, бесплатный театр, бесплатная литература, бесплатный поэсис.

Тот факт, что подавляющее большинство простых граждан поддерживают линию власти, связан на самом деле с их безразличием к политике, с их «никаким» отношением к Кремлю и абсолютным погружением в бытовые заботы. Но вина за это лежит в большой степени и на интеллектуалах, т.е. на нас, и в целом на среднем классе. Мы тоже колонизаторы (а многие и настаивают на этом), укрепленные в двух глянцевых метрополиях, с презрением обозревающие все остальное захолустье нашей огромной родины.

Тереза Мавика: История подкрадывается слишком близко

Куратор и арт-менеджер. Выросла в Италии, живет и работает в Москве, где реализует интернациональные проекты

У меня насчет новой «холодной войны» очень странное мнение. Как ты знаешь, я человек прогрессивных политических взглядов, я в Италии была ультралевая, но в этом случае должна сказать: я за Россию, как никогда в жизни.

Этим летом я была в Тбилиси на свадьбе одной грузинской девушки с русским мальчиком, где, кстати, все подымали тосты за вечную дружбу русского и грузинского народов. Но когда я пошла в парикмахерскую сделать к празднику прическу, мне предложили самой помыть голову, в холодной воде. Тбилиси уже тогда был как город полностью разрушен... Парикмахерша очень извинялась и плакалась, что это из-за того, что Саакашвили так хочет дружить с американцами. «Но Америка не даст нам горячую воду, — говорила она, — Америка слишком далеко». Это меня очень тронуло и напомнило песню, которая была у нас в Неаполе. Так что я знаю: действительно, Америка очень далеко. А Россия намного ближе, в географическом и культурном плане. В далекой Америке нужен внешний враг, чтобы Маккейн стал президентом, и отсюда вся риторика. Так что здесь все про реальную политику: конфликты уже не возникают из-за идеологии, они возникают потому, что приносят выгоду и политические дивиденды.

Опасаться надо не политической изоляции, а культурной. Русские уже везде, я имею в виду русский капитал, так что такую изоляцию, как во время «холодной войны», уже представить невозможно. Конечно, надо сказать, что история подкрадывается слишком уж близко и может нас всех коснуться лично. Могут запросто возникнуть проблемы с визами, например. А что мы можем делать в этой ситуации? Может быть, только помочь дать полную информацию и избежать односторонней картины.

Разумеется, такую обрусевшую точку зрения на Западе не очень хотят слушать. Я только что вернулась из Италии, где мои друзья очень возмущались моими экстремальными взглядами. По поводу 80 мертвых женщин и детей в Кабуле никто из них уже не возмущается, а независимость Косова все горячо поддерживают. Откуда тогда такое возмущение? У нас есть поговорка: весы должны показывать правильный вес для всех.

Виктор Мизиано: Культурная изоляция России не перспектива, а давно свершившийся факт

Куратор, главный редактор «Художественного журнала». Родился и живет в Москве

Я бы не преувеличивал последствия текущего кризиса. Не думаю, что российский правящий класс готов к новой изоляции. Скорее, он пытается использовать этот кризис для того, чтобы занять в глобальном мире иное, более, с его точки зрения, достойное место. Не думаю, что к изоляции России готов и Запад: современный мир слишком переплетен системой самых различных связей и интересов.

Проблема, на мой взгляд, не во внешней политике России, а в ее внутреннем состоянии. В настоящее время у нее нет никакой цивилизационной миссии, никакой имеющей далекие горизонты гуманитарной идеи. Ничего, кроме гордости от «вставания с колен» и радости от расширившихся потребительских возможностей. Действия России в Грузии не сильно отличаются от поведения Запада на Балканах или в Ираке, однако даже те, кто подвергает западный «экспорт демократии» суровой критике, не сомневаются, что именно Запад является хранителем демократических ценностей. Любой же трансгрессивный жест России интерпретируется как имперский синдром, потому что ни с какими иными ценностями ее не связывают. Да похоже, она и не претендует...

Не думаю, что настоящий кризис пошатнет образ России в постсоветском пространстве. На Кавказе публичная порка очередной раз зарвавшейся Грузии многим наверняка будет по душе, а в целом ничего нового эти события к образу России не добавили. Две войны в Чечне были восприняты, особенно в мусульманских странах, намного более болезненно. А главное, определяющая русское общество ставка на деньги и силу, в сущности, разделяется всеми постсоветскими странами, и Грузией — как мы убедились — в первую очередь. Культ крутости — это наше общее постсоветское наследие. Только вот у России пока больше силы и больше денег, поэтому в отношении к ней сохранится одновременно неприязнь и очарованность...

В мире искусства политические коллизии могут заставить Запад заморозить на время государственные обмены. Но поскольку у России нет реальной культурной политики и серьезных художественных программ, это не сильно отразится на художественной повседневности. И вообще, мир живет сейчас не государственными, а сетевыми связями. Поэтому те, кто хочет что-то в России показать или продать — произведения искусства или себя самих, будут приезжать сюда и дальше. Те же, кто ищет в России культурный диалог, как не находили его раньше, так и не найдут теперь. Культурная изоляция России — это не перспектива, а уже давно свершившийся факт. При этом те немногие, кто имеет сложившуюся профессиональную репутацию и опыт сотрудничества с интернациональной инфраструктурой, сохранят его и впредь. Более того, критический аналитический комментарий к современному российскому опыту будет в ситуации кризиса затребован даже больше, чем ранее.

Что касается моей персональной работы, то текущие события вряд ли на ней скажутся. Уже пять лет меня ничто не связывает с российским истеблишментом, а мои ближайшие проекты с российской сценой не связаны и будут делаться не в России...

Борис Гройс: Сосредоточенность на себе скорее нормальна для такой страны, как Россия

Философ и куратор. Вырос в СССР, живет и работает в Кельне, Карлсруэ и Нью-Йорке

Между сферами искусства и мировой политики нет такой уж прямой связи. Современное искусство в большой степени глобализовано, так что карьера художника, куратора или арт-теоретика мало зависит от того, что происходит в стране его происхождения. Если говорить о русской ситуации, то русское искусство и так достаточно мало представлено на глобальной арене. Но причина, мне кажется, заключается в том, что русские художники больше ориентированы — психологически и экономически — на успех в России, нежели на успех за ее рубежами. И русские авторы, пишущие об искусстве, более заинтересованы в русской ситуации, нежели в интернациональной. Между прочим, в этом нет ничего плохого. Это скорее нормально для такой страны, как Россия. Но это обстоятельство в то же время приводит к тому, что албанские или румынские художники часто оказываются более интернационально известными, чем русские, хотя не всякий знает на Западе, где находятся их страны.

Ярослава Бубнова: Искусству опасно перестать быть «пятой колонной»

Куратор. Родилась в Москве, живет и работает в Болгарии

У современного русского искусства на мировой сцене все еще очень ограниченные функции, оно подчеркнуто русское, особенное, экзотическое, функционирует по своим законам, выбирает местные темы и формы, напоследок борясь за восстановление непрерывности своей истории и проявляя безразличие к общей истории идей и процессов в современном искусстве. В самом общем смысле Россия производит художественный продукт, который привлекает ее новую буржуазную верхушку, upper middle class. А это рискованный потребитель, неуверенный в себе и нестабильный, в художественном смысле консервативный и националистически ориентированный. Зависимость только от этой части общества превращает искусство в продукт, чья жизнь коротка и быстро приводит на склад объектов, хотя он и может называться музеем. Опасным образом искусство перестает быть «пятой колонной», а «отражает», по-ленински, определенные интересы.

Что делать? Не могу дать точный рецепт. Как всегда, делать надо много и одновременно изучать и популяризировать современные местные процессы не с точки зрения достижений, а критически, задавая вопросы. Участвовать и организовывать смешанные выставки, где русские художники и их визуальные языки рассматриваются в сравнении. Учить художников, что история искусства шире и глубже, чем им кажется, на шикарных вернисажах. Создавать общественные, в смысле публичные, организации и формы репрезентации. Не забывать, что не только богатые могут ценить и оценивать. Не прощать власти.

Петр Быстров: Художник не имеет прав, а значит, лишен ответственности

Художник. Родился и живет в Москве

Не думаю, чтобы у круга людей, с которым мне доводится профессионально сотрудничать, сохранялась иллюзия насчет моего отношения к современной российской ситуации — военно-политической или шире — общественной. Этого отношения попросту не существует.

Дело в том, что художник в России по сей день (а по наступлении эпохи тотальной медиализации и гламуризации в еще большей степени, чем раньше, — в отсутствие какой бы то ни было инфраструктуры) маргинализован. Он не состоит частью общества, а значит, не имеет прав и не несет ответственности. Почему в большей степени, чем раньше? Да потому, что сегодня за него говорят другие — галеристы, дилеры, кураторы.

Я не думаю, что критика российского общества или политических действий руководства страны касается художников — ни я, ни другие свободно мыслящие художники не угадывают себя как симптом. В действительности в новой военной ситуации мы все ощущаем нехватку информации и разгул информационной войны, идея которой в сокрытии подлинных событий для абсолютного большинства. Сложнее приходится ангажированному художнику, который как бы вынужден, зачислив себя в ряды «мыслящих добровольцев», безропотно следовать «линии огня»: ложно ощущать себя репрезентантом общественно-политических коллизий.

Мы, художники, не являемся лакмусовой бумажкой болезней общества. Дискурс власти скорее малоинтересен, чем опасен.

Юрий Лейдерман: Возможность личного выбора всегда остается

Художник и писатель. Родился в Одессе, живет и работает в Берлине и Москве

Я не считаю, что мои занятия искусством дают мне какое-то особое видение политической ситуации, поэтому я позволю себе переформулировать вопрос. По существу, вы спрашиваете, что я думаю по поводу агрессии России против Грузии и захвата ее территории.

Ответ мой будет столь же банальным — ситуация очень напоминает 1938 год и захват фашистской Германией Чехословакии. Имея в виду откровенную ложь российских СМИ, шовинистическую помраченность населения и трусливую, бездарную политику западноевропейских стран, я не вижу сейчас факторов, которые остановили бы сползание этой ситуации к 1939 году, где на месте Польши окажется Украина. Последствия, естественно, будут катастрофическими.

Думаю, что художники не смогут и даже не будут пытаться воздействовать на происходящее. Современное искусство как дистанцированный гуманитарный феномен давно уже не существует, превратившись просто в ретранслятор потоков коллективного сознания, вторичное медиальное повторение самого «происходящего». Соответственно, и художники будут лишь повторять то, что они вычитали в тех или иных газетах, узнали от друзей, и проч. и проч.

Мое высказывание, впрочем, того же рода. Но по крайней мере всегда есть возможность личного выбора, типа «я с ними за один стол не сяду!».

Записал Давид Рифф