А ваш музей готов бастовать?

Представители российских музеев не уверены, что хотели бы последовать примеру французов

В декабре французские музеи провели беспрецедентную забастовку, протестуя против коммерциализации культуры — сокращения государственного финансирования, перевода музеев на самоокупаемость и применения к ним принципов «эффективной капиталистической экономики». OPENSPACE.RU задал вопрос представителям российских музеев: а мог бы ваш музей и вы лично пойти на забастовку, протестуя против этого или чего-то еще?


Марат Гельман, директор Пермского музея современного искусства

Правду скажу. Мы только становимся музеем, и нам сейчас поддержка власти очень важна. Впереди реконструкция.


Олеся Туркина, научный сотрудник отдела новейших течений Государственного Русского музея

За музей отвечать не могу, а вот сама я в забастовке участие не стала бы принимать. Следуя завету Жака Лакана, который отказался возглавить революционное движение в мае 1968 года, я не хотела бы принимать участие в создании еще одного Господина. Мое сопротивление выразилось бы в усилении интеллектуальной деятельности. Во-первых, потому, что настоящее сопротивление всегда индивидуально. Во-вторых, потому, что мой «булыжник пролетариата» — это слово и образ.


Екатерина Кондранина, куратор Мультимедийного комплекса актуальных искусств

Сравнивать наши музеи с французскими невозможно, это изначально другая система. У нас другая история, другая страна... я не знаю, что они получили в конце концов... есть ли какой-то реальный результат этой забастовки?!

Лично я в подобные забастовки не верю. Это бесполезная трата времени, сил и денег. Считаю, что нужно работать больше и продуктивнее, а возникающие проблемы решать не закрытием музеев для посетителей, а другими методами. Всегда нужно формулировать свои пожелания, вопросы, требования, ведь без этого кто узнает, что тебя что-то не устраивает? В моем любимом фильме «Побег из Шоушенка» главный герой горел идеей создать библиотеку в тюрьме, и он писал об этом повсюду, спустя несколько лет библиотека появилась... такой метод борьбы мне нравится больше.


Юлия Лебедева, куратор музея «Другое искусство» в Российском государственном гуманитарном университете

Музей в РГГУ — это все же подразделение университета. Поэтому с принятием радикальных решений у нас возникнут чисто технические сложности. Но как музейщик, лично я всегда готова воевать за наши права, выступить с каким-либо заявлением, подписать петиции. Пока сам за себя не заступишься, никто ведь не вспомнит о тебе. Тем более что в верхах картина нашей всеобщей музейной жизни рисуется куда более схематично, чем хотелось бы. Думаю, французы делают очень правильно, что бастуют, поэтому и живут лучше многих других. Хотя их проблемы по сравнению со многими нашими кажутся, конечно, пустяковыми.


Дмитрий Озерков, куратор проекта «Эрмитаж 20/21»

Дело в том, что любая французская забастовка очень сильно отличается от любой российской. Французские профсоюзы имеют данное им Конституцией право бастовать, которое они регулярно и реализуют. Связанные с забастовками убытки закладываются в бюджеты. Забастовка работников метро, авиадиспетчеров и пр. во Франции — это нормально. Что уж говорить о музейщиках... А в России любая забастовка — это непредвиденное ЧП с непредсказуемыми последствиями. Здесь забастовку никто никогда не организует и не планирует: все терпят до последнего, а потом, когда чаша терпения переполняется, забастовка случается стихийно. А уж если случается, то русский бунт, как известно, бессмыслен и беспощаден, причем с обеих сторон. Поэтому ваше сопоставление изначально не очень отражает реальное положение дел.

Что же касается ситуации в России, если говорить о ней, то здесь музей все еще часто воспринимается как старый пыльный склад, куда тебя один раз сводили в школе и куда ты больше ни ногой. Особенно в провинции: сколько ж раз можно смотреть на пыльное чучело медведя в историко-краеведческом музее? Это связано как с пассивностью музейщиков, так и с недостаточной поддержкой музейных программ государством. Но ситуация начала меняться, слова «музейный маркетинг» уже никому не режут слух, музеи постепенно все больше осознают свои козыри на рынке развлечений, а власти начинают понимать, что структура музеев — идеальный механизм для реализации культурной политики. Так что вопрос только в адекватности и разумности дальнейшего развития ситуации, в которой, я думаю, все будет развиваться по законам рынка: если программа выставок данного конкретного музея скучна, его кураторы живут в каменном веке, туалеты в нем неисправны, гардеробщики хамят, то, положа руку на сердце, зачем нам такой музей, такие кураторы и такие гардеробщики?


Анна Гор, директор Нижегородского филиала Государственного центра современного искусства

Я думаю, что забастовка — безусловно, метод борьбы, но только в обществе, где эти методы прописаны и являются предметом общественного договора. К нашему обществу это никак не относится, и особенно не относится к музейному сообществу. Совсем недавно я разговаривала с коллегой из Историко-краеведческого музея и была потрясена ее фразой: «Я же человек подневольный». Над ней есть завотделом, завфилиалом, директор музея, и она чувствует, что она — механизм в некой репрессивной системе. В нашей организации такого, конечно, нет, но в принципе в российских музеях эта ситуация существует. И эта фраза музейного работника — «я человек подневольный» — конечно же, заставляет почувствовать разницу между французской и российской ситуациями. По идее я и мои сотрудники работаем в системе государственной культуры и финансируемся в значительной степени государством, и у государства должны быть определенные обязательства. Но, если честно, вся институциональная система в области современного искусства, и особенно государственная институциональная система, настолько молода и настолько недавно сделана нами, что мы не рассматриваем ее как некие обязательства государства. Скорее мы рассматриваем это как некие собственные обязательства перед искусством. И если нам плохо — например, нет денег на деятельность, — мы их добываем, как можем, и свою деятельность развертываем в том масштабе, который нам позволяют средства, а не ждем денег ни от кого, в том числе от государства, которое по идее обязано нам их предоставить. Поэтому должно пройти некоторое время, и ситуация должна отделиться от тех, кто ее когда-то начал внедрять, то есть от нашего поколения, чтобы можно было от кого-то что-то требовать.


Надежда Окуренкова, председатель профкома Государственной Третьяковской галереи

В нашей практике этого не было, мы живем в другой стране. Но я вообще не считаю, что это правильная форма: приезжаешь в страну, и ты не можешь никуда попасть! В выяснении отношений профсоюзов с государством не должны страдать другие люди. Я думаю, мы не доведем до этого. Мы боремся в рамках закона. И мы — не освобожденные профсоюзные лидеры, у каждого из нас есть своя творческая работа в музее. На своем уровне нам кое-что удавалось сделать — например, добиваться каких-то надбавок, дополнительных премий. Большое достижение нашего профкома, что мы добились прибавки пяти дней к оплачиваемому отпуску за ненормированный рабочий день. Мы решали эти вопросы, не ставя под удар окружающих людей, в том числе посетителей. Мы никогда не были в стороне от проблем сотрудников музея. Например, введена новая система оплаты, при которой государство установило для дипломированного специалиста базовый оклад в 7000 рублей. Понятно, что прожить на эти деньги невозможно. Мы решаем этот вопрос за счет внутренних резервов: надбавки, премии... Пытаемся договариваться с администрацией. Идти на какие-то крайние меры, например забастовки, мы не считаем возможным.


Оксана Саркисян, сотрудник отдела новейших течений Государственной Третьяковской галереи

Забастовка — действенный метод публично заявить о тех проблемах, которые возникают, так сказать, «на местах». Я была в Париже во время забастовок профсоюзов транспорта. Люди терпели массу неудобств, но я не видела, чтобы французы возмущались: забастовка — законное право, и народ к этому относится с уважением. У нас стесняются таких методов, предпочитая кулуарно решать проблемы, страдать, что свойственно нашему национальному менталитету. Русская (советская) интеллигенция — а именно эта социальная прослойка составляет сегодня контингент музейных работников — не имеет, на мой взгляд, потенциала для подобных акций своего волеизъявления. Она склонна закрывать глаза на факты повседневной жизни и находить отдохновение в духовном. Она практически не проявляет инициативы, подчиняясь спущенным по иерархической лестнице распоряжениям начальства. Политическая и социальная пассивность общества достигает в наших музеях своего апогея. Музейный работник в большей степени является сегодня госчиновником, чем интеллектуалом, это очень разные позиции, в частности, по отношению к государству.

Думаю, в целом идеи критики развития музеев по принципам капиталистической экономики, широко распространенные в западном художественном дискурсе, нашим музеям чужды. Наши музеи, как примерные ученицы, учатся зарабатывать деньги и готовы и в дальнейшем идти по пути экономического развития (правда, у них это плохо получается).

Пока еще не сформировалось самосознание музейных работников, и музеи остаются консервативными иерархическими структурами, не имеющими права самостоятельно, без Министерства культуры и государства, принимать решения и предлагать административно-структурные инновационные методы организации труда. На сегодняшний день нет и речи о диалоге между профессиональным музейным сообществом и государством. Забастовка — форма, свидетельствующая о высоком уровне демократичности подобного диалога. У нас же общение государства с музеями проистекает в русле монолога — власть спускает директивы, которые практически обладают статусом закона. Так, например, происходит, когда премьер-министр России, не спросив мнения профессионального музейного сообщества, принимает решение о реституции, что приведет к передаче богатейших музейных коллекций икон и предметов религиозного культа РПЦ. Молчание музеев по данному вопросу я иначе как шоком государственного чиновника перед волей начальства назвать не могу.

Ссылки

• Мария Кравцова. Письмо из Парижа: забастовки в музеях, 20.01.2010