В поисках новых ценностей

Мир современного искусства переживает не только экономический, но и ценностный кризис. Кто его спасет?

В США (и не только) экономическая неопределенность последнего года привела ко многим изменениям. Считавшееся бесценным обесценилось мгновенно, и все ищут новых источников прибыли или дохода. Однако как создать в процессе такого поиска совершенно новые ценностные системы и категории? Именно в этом состоит ключевой вопрос на сегодняшний день. Такое мнение высказывает главный редактор журнала Artforum Тим Гриффин в своей колонке, открывающей номер «Артфорума» за лето — осень 2009 года. И так считает не он один.

Однако ответы, которые обнаруживаются в онлайн-версии «Артфорума», безнадежно и неутешительно романтичны. Искусство может возникнуть из плохой телефонной связи, как в случае со странным, лишенным материального измерения диалогом Риркрита Тираваниджа и Йоко Оно, отрывки из которого напечатаны здесь. Чтение — легче не придумаешь. Самый интересный момент — когда пропадает связь: Йоко перестает слышать Риркрита и начинает разговаривать с ним как с ребенком. Тут же есть объемистая статья о молодом американском видеохудожнике Райане Трекартине, чьи работы выставлялись на недавно прошедшей выставке «Моложе, чем Иисус» в New Museum в Нью-Йорке. Текст, принадлежащий поэту и критику Уэйну Кестенбауму, хотя он длинный и лирический, полон забавных маленьких видеороликов, напоминающих низкобюджетные ужастики и травести-шоу одновременно.

Где теория?
Возможно, именно поиск новых (или старых) ценностей заставляет журнал Frieze задаваться вопросом «Что случилось с теорией?», который вынесен на обложку сентябрьского номера. Ответ найдется во вступительном слове редактора Сэма Торпа: с одной стороны, теория перестала быть столь важной для молодых художников, как была 15 лет назад, с другой — она стала частью поп-культуры. «Распространение (теории в поле массовой культуры) не обязательно означает ее размывание (хотя и вряд ли способствует серьезности подхода со стороны художников)», — отмечает он.

Основной материал номера — большое интервью с французским теоретиком Сильвером Лотрингером, который представляет жизнерадостно-параноидальное видение неотвратимой катастрофы. «Единственное, что остается искусству, — это самоуничтожение», — констатирует он. Не то чтобы очень оригинальный вывод. Единственное спасение, по Лотрингеру, в теории: «Теория симпатична мне как раз тем, что способна предотвращать катастрофы; нам не нужно становиться свидетелями самого худшего, чтобы понять, что к чему ведет». Другими словами, теория остановилась ровно на том месте, где оставил ее Бодрийяр (последний удостаивается в тексте нескольких хвалебных упоминаний, так что, если вы по нему соскучились, текст Лотрингера хороший повод освежить контакт), только теперь она ненавидит современное искусство пуще прежнего.

Современное искусство тоже не в восторге от теории, или, скажем так, оно готово потреблять ее исключительно в растворимом виде или же в виде некой экзотики. Так можно себе объяснить наличие в этом номере большого текста про философа Владимира Соловьева —правда, доступен он только подписчикам. Зато в открытом доступе найдется очередной комментарий к Венецианской биеннале и приятная мини-анкета от ветеранов британского концептуализма группы Art and Language: вполне забавный кунштюк, определенно не страдающий теоретическими изысками.

Зарегистрированные на сайте Frieze (советую к ним присоединиться: сразу открывается доступ к трети материалов) смогут также прочесть текст философа Марка Фишера, в котором он «примеряет теорию на современный мир» и критикует «бутафорский эмпиризм» современного «капиталистического реализма»: «Капиталистический реализм, который никоим образом не рухнул в прошлом году вместе с банковскими структурами (наоборот, нет более великого свидетельства его растущей мощи, чем масштаб спасения банков), — это воплощенная вера в то, что капитализм единственная жизнеспособная политико-экономическая система. Он отстаивает идею, что существует внутренняя связь между капитализмом и реальностью. Капиталистический реализм — это своего рода антимифологический миф: он претендует на развенчание всех предыдущих мифов, на которых зиждилось общество, будь то право помазанника божьего в случае королевства или марксистская концепция исторического материализма. При этом он производит собственный миф, основанный на свободном и индивидуальном упражнении в праве выбора». Единственное, что способно оспорить эту «реальную абстракцию», это «усиленная теоретическая атака, направленная на идеологию бутафорского эмпиризма, что якобы провозглашает себя реальностью». Читать этот довольно нигилистический текст интересно еще и в свете дискуссии о возникновении нового критического реализма в современном искусстве. Ходит слух, что именно эта тема станет заглавной на предстоящей биеннале в Берлине; только никому не рассказывайте.

Музеи-заводы и slow motion биеннале
Дискуссии на тему нового реализма за последние годы вдохновлялись, в частности, работами художницы, документалиста и философа Хито Штейерль, хотя сама она довольно настороженно относится к этому термину. Намного больше ее интересует «реальный» опыт просмотра искусства сегодня и роль, которую стал играть кинематограф. Ее блестящий текст, опубликованный в последнем номере онлайн-журнала e-flux, посвящен новым условиям, возникающим, когда современное искусство становится кинематографическим пространством. «Политические фильмы больше не показывают на заводах, — отмечает она. — Их показывают в музеях, галереях, художественных пространствах — в черных ящиках, установленных посреди белых кубов; в крепостях, бункерах, доках и бывших церквях. Звук почти всегда жуткий… Но, несмотря на ужасное качество проекции или зловещую атмосферу инсталляции, эти работы катализируют удивительное желание. Толпы людей готовы складываться пополам и ползать на коленях, чтобы хоть одним глазком увидеть политическое кино и видеоарт. В чем же дело? Аудитория сыта по горло медиамонополиями? Она пытается найти ответы на вопрос об очевидном и тотальном кризисе всего? Почему же она ищет их на территории искусства?» По мнению Штейерль, новая роль политического фильма становится понятна, если осознать, что музеи превратились в новые фабрики, где трудом является просмотр искусства. Какие новые смыслы для художника и зрителя производятся на этих фабриках знания в процессе просмотра многочасовых видео?

Базирующаяся в Дели группировка Raqs Media Collective (сокураторы Manifesta 7) берет за отправную точку схожий набор вопросов в материале, опубликованном в том же номере e-flux. Выступая с позиций кураторов, ее участники выдвигают концепцию так называемой slow motion биеннале. «Давайте представим, что биеннале длится два года, вместо того чтобы проходить раз в два года. Что бы сталось, если бы биеннале отказалась от статуса единожды проводимого мероприятия и вместо этого растянулась бы во времени — вышла за берега, сломала границы и таким образом бы потребовала другого подхода, исключающего конкуренцию в принципе? Биеннале на репетиции, биеннале временно не работает, биеннале в действии, биеннале работает сверхурочно, биеннале на переучете, биеннале в ожидании — ритм всех этих процессов в теории добавляет ей новое измерение замедленного действия. Критерии оценки такой биеннале определялись бы не графиком других мероприятий и соседствующих выставок, а ритмом жизни того места, где она проходит». Концепция очень внятная, и, если связать ее со всеми вышеописанными дискуссиями и соображениями, задаешься вопросом: неужели Raqs Media Collective обнаружили источник новых ценностей и те самые ценности, за которыми все охотятся? Вдруг они нашли странное музыкальное пространство, в котором уживаются теория и практика? Или это всего лишь одна из форм «капиталистического реализма», в котором коллективный рабочий день трудящихся во имя искусства может быть продлен на неопределенный срок?

Перевод с английского Алены Бочаровой