Давид Рифф о границе между критикой и пропагандой

Когда я брал интервью у палестинки и израильтянки, я знал, что вступаю на минное поле этики и политики

Всего за несколько дней до начала операции «Литой свинец», как Израиль окрестил свою военную кампанию в секторе Газа, мне пришел мейл от палестинской художницы Эмили Ясир, моей знакомой. В ноябре, после того как она получила премию Хьюго Босса — $100 тысяч от щедрот немецкого модельера и Фонда Соломона Гуггенхайма, — я написал ей, отправив ряд вопросов. Некоторое время она хранила молчание, а когда ответила, я почувствовал с ее стороны раздражение и настороженность, как бывает с людьми, ожидающими начала военных действий. Мои вопросы были наивными, а во время войны наивность теряет очарование непосредственности и становится пособничеством.

Конечно, я знал, что вступаю на минное поле этики и политики. Мы уже встречались с Эмили Ясир на последней Венецианской биеннале в 2007 году — она показала там инсталляцию, которая мне по-настоящему понравилась (Ясир получила за нее «Золотого льва»). Эстетически безупречная, выполненная с немного непривычным, подчеркнуто назидательным изыском, инсталляция рассказывала историю Ваэля Цювайтера (он же Ваэл Абу-Цвайтер, Абдель Ваиль Зуайтер) — палестинского переводчика и литератора умеренно националистических взглядов, неопределенно левой ориентации, вовлеченного в политику. Большую часть своей взрослой жизни он провел в изгнании и в 1972 году был убит в Риме «Моссадом». Использованные в инсталляции витрины, видеоэкраны, звукоусилители, документы, тексты и фотографии создавали насыщенное музейное пространство для обрывочной, фрагментарно рассказанной истории. Название работы — «Материалы к фильму» — отсылало к главе из книги, посвященной Цювайтеру; в книге было семь интервью, взятых двумя итальянскими журналистами: они хотели снять о нем документальный фильм для телевидения. Но так и не сняли. И над всей инсталляцией висела атмосфера нереализованной возможности: еще немного, и могло бы случиться связное повествование. Мог бы быть голливудский фильм. Могло бы это быть в наши дни. Могла бы существовать Палестина. Мог бы существовать мир, коли на то пошло, где израильтяне и палестинцы живут бок о бок. Не получилось. Не получается.

Инсталляцию Ясир мы смотрели вместе с Дмитрием Гутовым — и она сразу же вызвала между нами яростный спор. Что доказывает, что это действительно сильное произведение (в этом мы совпали; Гутов пришел в восторг от материалов и их развески). Разногласия касались интерпретации политического посыла работы. Я увидел в ней критическое исследование политической ангажированности интеллектуала. Интеллектуал — жертва политического насилия, но в то же время следует признать, что перо — это тоже оружие, даже если оно царапает как будто только бумагу. Мы не просто романтические жертвы. В этом и состоит сложная этическая диалектика, которую демонстрирует нам Ясир. Диалектика, которую она знает по собственному опыту как политический художник.

Гутов не согласился. Он заявил, что инсталляция — неприкрытая пропаганда, потому что героизирует и романтизирует главного героя, умалчивая при этом о важнейшем факте: Цювайтер был приговорен к смерти «Моссадом» за предполагаемую причастность к террористическому нападению на израильских спортсменов во время Олимпиады 1972 года в Мюнхене, когда были убиты 11 заложников. Он был не только идеологическим борцом, но и, возможно, одним из организаторов теракта. Ясир попросту опустила центральное звено всей истории (которая послужила основой для блокбастера Спилберга «Мюнхен»), обошла его молчанием. Потому что возникает неизбежный вопрос: а что, если это правда? По сути, художница выступила как свидетель защиты на заочном процессе по делу Цювайтера. Но это его не оправдывает.

Гутов интерпретировал археологический подход Ясир как отвлекающий маневр. Он сказал, что работа претендует на то, чтобы создать альтернативную — критическую — зону за пределами эстетики Голливуда, зону интеллектуальную, однако на деле оказывается очередным однобоким блокбастером, уводящим нас от подлинного вопроса: так все-таки был Цювайтер террористом или нет? «Значит, правда на стороне израильтян?!» — почти уже орал я. «Нет, — спокойно ответил Гутов. — Правда куда страшнее и трагичнее, чем ты готов признать».

Действительно, очень наивно с моей стороны было думать, что Эмили Ясир занимается самокритикой или чем-то подобным. Эмили Ясир, при всей ее эстетической тонкости как художника, — сторонник однозначных взглядов. И наивность она судит как потенциально вражеский акт. Позиция Яэль Бартаны, которая критикует свое собственное государство, мне ближе и понятнее. Но, с другой стороны, у нее есть такое государство. И поэтому она может позволить себе роскошь быть самокритичной…

Но наивность моя легко объяснима. Мы ничего не понимаем в ситуации вокруг Палестины и Израиля, помимо того, что сообщают нам средства массовой информации. Это так соблазнительно — просто симпатизировать мирному населению Газы и не видеть ничего, кроме трагической тотальности, далеких взрывов, кадров невыразимого горя и восьми метров бетона. Я не представляю, как можно планировать и осуществлять какие-то арт-проекты в зоне боевых действий, обозначенной блокпостами и стеной, и что они означают, если они осуществляются. Способны ли израильтяне и палестинцы сделать современное искусство пространством диалога? Или они заложники соответствующих националистических идеологий и не способны на коммуникацию? Отыскал ли кто-то из этих художников способ выразить трагическую правду — настоящую, без прикрас — об Израиле и Палестине?

Разговоры с Эмили Ясир и Яэль Бартаной, которые у нас получились, могут послужить хорошей точкой отсчета, отправным пунктом, чтобы начать задавать правильные вопросы. В надежде, что больше мы уже не будем столь же наивны.


Еще по теме:
Эмили Ясир: «У нас, палестинцев, нет выбора», 10.02.2009
Яэль Бартана: «У меня разочарованная любовь к Израилю», 10.02.2009