Путешествие в прошлое

Снился Ленин в виде Крутобедрой Богини на носу бронированной «Авроры». Его рука поднималась и опускалась, как у кинетической скульптуры

По заданию Института ПРО АРТЕ мы с Константином отправились в Санкт-Петербург готовить проект.

И вот Московский вокзал, раннее утро. В поисках кофе мы перешли площадь и наткнулись на круглосуточный книжный магазин «Буквоед». Там мы выпили эспрессо, съели мороженое и к шести часам пошли на станцию метро. За жетонами уже выстроилась очередь. Следуя моему «маршрутному листу», нам ехать до станции «Выборгская».

В петербургском метро светильники желтые. От этого стены и люди приобретают нездоровый оттенок, как бы купаются в топленом молоке. Еще реклама — она расположена не на тех местах. Не как в Москве. В рекламных изображениях много кошек в разных позах. Почему-то под их изображениями стоит подпись «хвостатые».

Выбравшись на поверхность, мы сели на трамвай. Три остановки ехали минут двадцать. Трамвай был такой старый, что уже не мог грохотать, а только вибрировал и дребезжал.

В вагоне были деревянные сиденья и кондуктор с, как положено, сумкой через плечо и рулоном билетов. Билет стоил 16 рублей. Мы спросили о нашей гостинице, но кондуктор виновато улыбнулась и сказала, что работает всего третий день. Как оказалось, не только кондуктором, но и вообще в Петербурге. Чувствовалось, что она горда и счастлива, но еще продолжает удивляться, как это ей так повезло! Мы вышли возле станции метро «Площадь Ленина» и дальше пошли пешком.




Здесь все было не так. Трамвайные пути загибались не по такой дуге, как в Москве, а улицы пересекались под другими углами. Поэтому перекрестки имели непривычную конфигурацию. И переходил их народ более мягкий и однородный.

Дежурный администратор гостиницы «Санкт-Петербург» не улыбнулась, только хмуро посмотрела. Я не успел и рта раскрыть, как она сказала, что заезд с двух часов дня. Я вспыхнул — такой стресс! — и выпалил, что мы прямо с поезда, а гостиница должна быть по определению гостеприимной 24 часа в сутки! Она очень удивилась и спросила номер заказа. Я вытащил свой «маршрутный лист» и ткнул пальцем в нужную строку. Дежурный администратор с трудом поверила своим глазам, затем проверила, не извинилась и попросила заполнить анкеты. В графе «цель приезда» Константин написал «рабочий», а я — «музейная работа».

Наш номер — 271. Большое окно завешено чем-то вроде синей рыболовецкой сетки с ячеей в 15 мм. Отдернув эту штору, мы обнаружили крейсер «Аврору». Крейсер был пришвартован правым боком к Петроградской стороне и заслонял собой город. Белая ватерлиния, ниже зеленая краска, а весь корпус мышиного цвета. Три трубы вперились в небо, а семь бортовых пушек нацелились прямо на нас. Между трубами виднелся шпиль Петропавловской крепости.



Я забрался в ванную. Вода была мягкой и пахла болотом.

К семи тридцати мы пошли завтракать на уровень «B». Огромный зал. Шведский стол. Пол, как в римских банях, уложенный большими плоскими плитами. Толстые — в сечении прямоугольник — колонны, как бы обитые дранкой, за которую цепляются как бы ползучие растения. Скрадывающий звуки потолок в виде множества открытых пустых детских гробиков. Туда уходит лишний звук. Большая клетка с поющими, точнее, издающими резкие звуки птицами. Все в этой гостинице было из 70-х.

Плотно позавтракав, мы вернулись в номер и решили отдохнуть. Среди сна я слышал странную невскую мелодию. Потом выяснилось, что это ритуал — так «Аврора» утром начинает и вечером заканчивает свой рабочий день. Еще мне снилась настоящая Аврора.

В 11:00 мы проснулись и отправились по нашим делам. Остановка трамвая #6 была с тыла гостиницы. По пути мы встретили колонну бегущих матросов. Они протопали мимо, тяжело дыша и тихо матерясь.

Вход в станцию метро «Горьковская» представлял собой «сталинскую ротонду», давно не ремонтированную. Длинные эскалаторы терялись где-то в желтом тумане на большой глубине. На платформе нас окутал плотный желтый свет. Сигнал прибытия и отправления звучал наивным тилим-бомом, голос диктора был мужской, мягкий и теплый. В Москве, напротив, сигнал резкий, а голос женский и строгий.

На станции «Лиговский проспект» мы вышли и сели на трамвай. Нам ехать до
номера 73 — там Музей хлеба.

Директор музея — Марина Дмитриевна. Но по музею нас водила девушка Юля. Ее полное имя было Юлия Валерьевна.

В музее мы видели макет чайной девятнадцатого века, крендель диаметром почти в метр, буханку весом в 25 килограммов, блокадную пайку в 125 граммов, ухваты, кочергу длиной 2 метра, игрушки из соленого теста, в том числе скульптуру Колобка с руками и ногами. Прослушали мифическую историю о хлебе-спасителе, который хранился в одной семье как реликвия сотню лет. Семья на него молилась и не съела даже во время блокады. Как считали члены семьи, они остались живы благодаря их послушанию и долготерпению. Сейчас мистический хлеб в фондах музея.

Вместе с работниками Музея хлеба мы наметили план дальнейших действий и стали прощаться. Марина Дмитриевна сказала, что спуститься можно по лестнице, а можно и на лифте, дело в том, что если посещает групповая экскурсия, то используется лестница, а если одиночные посетители, то — лифт. Марина Дмитриевна устало улыбнулась.

На ближайшем углу было кафе-булочная. Мы зашли. У нас появился синдром путешественников — хороший и постоянный аппетит. Я заказал двойной эспрессо и кусок макового пирога, Константин — малинового. Девушка за стойкой переспросила меня: «Две порции в одну чашку?» Я не понял вопроса, но на всякий случай кивнул утвердительно. Пирог оказался слегка черствый. Константин заметил, что в Петербурге все дешевле в два-три раза.



Следующим пунктом был музей-квартира И.И. Бродского. Как записано в моем «маршрутном листе», музей находится на площади Искусств, дом 3. Нас встретила директор Наталья Михайловна и тут же повела по выставке. Комната первая, дальше столовая и деревянная лестница наверх в мастерскую. Голос Натальи Михайловны укачивал, появились первые признаки голода. Художник Григорьев. Со стены жестоким взглядом вампира не мигая смотрел Шаляпин. Он лежал на диване в красном халате, грудь открыта. Волоски шевелятся. Видно, что удавит и покусает за копейку. Стало нехорошо. Второй Шаляпин в образе Мефистофеля, набросившего на плечи красный плащ. Люди гибнут за металл. В дальнем углу Ленин в Смольном (такой домашний, ничего гениального) пишет в блокноте записку Дзержинскому. На втором кресле чехол смят — следы ходока. На фоне под рамой нарисована розетка ни к селу, ни к городу. Портрет Сталина, под ним опять Ленин, но более живописный. Мы начали работать. Фотографировать и записывать на диктофон все, что приходило в голову, но быстро устали и выползли на улицу. Опять проснулся на время задремавший голод.

Мы вышли на набережную канала Грибоедова и увидели ресторан быстрого питания «Фрикадельки». Небольшая очередь. Я потерял контроль и взял мясной салат, мясной суп и мясо на второе. Пол-литра пива «Балтика» довершили дело. В желудке стало трудно. Я почувствовал себя удавом в начале процесса переваривания пищи. Мы выбрались на набережную, прислонились к парапету и стали тупо смотреть на проплывающие экскурсии. Я стал тихо материться. Голос Константина звучал как из желтого плотного тумана: «Это плохие экскурсии, а берут много...» Как добрались в свой «Санкт- Петербург», я помню плохо. Константин порывался идти пешком. Помню кельтскую музыку на площади перед станцией «Горьковской». Три кельта играли каждый для себя. Волынка — дутый кожаный мешок с отростками и еще два неизвестных инструмента. Мы сели на трамвай #6. Кондуктор оторвала билеты и сказала, что едет в депо на улицу Чапаева. Мы вышли на развилке, перешли Сампсониевский мост и добрались до гостиницы.

Быстрый душ и постель. Снился Ленин в виде Крутобедрой Богини на носу бронированной «Авроры» возле Финляндского вокзала. Его рука поднималась и опускалась, как у кинетической скульптуры. В такт волнам. Гекзаметрический Ленин. Во сне мне пришла мысль, что люди — это живые объекты современного искусства. В полдесятого я проснулся. Процесс переваривания закончился, и появились разные не вполне осознанные желания. Я сказал, что надо идти в супермаркет. Константин сомневался — идти, не идти.

В супермаркете было все. Я купил корнишоны, бэби-помидоры и водку «Зеленая марка», Константин — бэби-бананы и бэби-морковку.

Вернувшись, мы с интересом стали изучать наш номер. В нем был набор предметов, который никогда не встретишь в жилой квартире. Бежевая мебель под тон обоев. Шкафы чуть темнее с разрисовкой под сосну. Ковролин травяного оттенка. Рисунок обоев — множество поднимающихся вверх и опускающихся вниз гербов, у которых вместо земных шариков мне виделись головы гениев Ленина-Сталина... На стене репродукция с видом Невы. Телефон. Устройство от комаров, испускающее микроволны. Зеркало с подсветкой и встроенным радио. Стола не было, но была длинная полка с тумбочкой посередине.
В ней оказался походный столик. Понятно, в 70-е годы третьи секретари райкомов, инструкторы и комсомольские работники нарезали на нем сервелат из закрытых распределителей, пили водку и закусывали. Нижний ящик тумбочки — кейс для папок с бумагами. Здесь останавливались деловые люди.

Константин ушел прогуляться. За окном гигантский, мышиного цвета бок «Авроры» заслонял Неву, Большую Неву, Малую Неву, Большую Невку, Малую Невку, Среднюю Невку... Перед крейсером бурное, на первый взгляд, хаотичное движение катеров, больших и малых, с различными рекламными слоганами. Чаще всего — «Пиво «Балтика» #1 в России». Это последняя точка маршрута прогулочных катеров. Катера тарахтели и круто разворачивались, туристы всматривались в борта крейсера. На днях с «Авророй» случилась авария. Один катерок врезался в ее борт. Капитана катерка с открытой черепно-мозговой травмой увезла «скорая». Дама, что была с ним, скрылась.

Как только белая ночь превратилась в серую, а та в темно-серую, желтыми диодами замелькал Троицкий мост. Когда совсем стемнело, с прогулки вернулся Константин и сообщил, что мелькали и Дворцовый мост, и мост Литейный. Наверно, и Лейтенанта Шмидта. И все остальные — Биржевой, Тучков, Петра Великого, Гренадерский, Сампсониевский... В это время «Аврора» засветилась огнями, а на Заячьем острове, в районе Петропавловской крепости, затрещал фейерверк. В два часа ночи по очереди начнут разводить мосты.



На второй день утром мы опять плотно позавтракали на уровне «В» и поехали на трамвае #6 в Петропавловскую крепость. В «маршрутке» записано: Невская куртина, левая сторона. Там, в Институте ПРО АРТЕ, нас ждет Таня Шишова.

Как только мы зашли, Таня сказала, что мы виделись в Нижнем Новгороде год назад. Да, точно, я вспомнил. Юбилей ГЦСИ, Волга, прогулочный корабль. Мы рассказали об опыте общения с барышнями из музеев И.И. Бродского и Хлеба. Таня рассказала, что недавно была в опере и встретила заместителя директора Музея хлеба Зинаиду Петровну. Мы в свою очередь рассказали, какая прекрасная гостиница «Санкт-Петербург», с запахом семидесятых. Таня рассказала, как пару дней назад она ездила в Зеленогорск, где критики и кураторы устраивали brain storming. В перерывах играли в настольный теннис. Мы рассказали о «плавающей розетке-бородавке» в картине И. И. Бродского.

Мы решили с Таней разные деловые вопросы и двинулись дальше.

С Троицкого моста открывался прекрасный вид. Справа, прямо на воде между Ростральными колоннами, там, где Нева разделяется на Большую и Малую, Константин заметил большой фонтан, рисующий стеной брызг профиль корабля. Фонтан очень напоминал крейсер «Аврору». По Марсову полю бегали счастливые подростки с воздушными шариками на длинных нитках. Шарики стройно торчали, как на параде.


По берегам реки Мойки и на мостиках десятки пар молодоженов в венках и с цветами в петлицах фотографировались на фоне разных достопримечательностей в фривольных позах нимф и фавнов. Храм Спаса на крови окружали разные лютеранские храмы. Треск фотоаппаратов, блики вспышек, чмокающие звуки поцелуев. Но общее веселье нас едва затронуло — мы направлялись в Музей-квартиру Исаака Израилевича Бродского. Осталось обследовать деревянную лестницу, столовую и первую комнату.

Опять нас встретила Наталья Михайловна и шеренга смотрительниц. Директриса сразу повела в столовую и рассказала, как ей казалось, самое интересное. «Столовая — это было место, куда на обед собирались домочадцы. Они приходили из своих комнат с разных сторон. Видите, сколько здесь дверей. Вот картина «Теплый день» Бродского, ее, кстати, отобрал Зураб Константинович на выставку. Она так ему понравилась! И еще две картины Юона, что на той стене. Зураб Константинович все обрамил. Так в золотых рамах они и вернулись. Еще здесь есть уникальные холсты художника Степанова. Он был заядлым охотником и поэтому рисовал только картины с волками, похожие на открытки. Юрий Ильич Репин. Много его картин хранится в «Пенатах», но нам повезло — вот одна из его лучших картин мистического характера "Война. Недомыслие"». Но больше всего Наталье Михайловне в столовой нравилась небольшая картина В.А. Серова «Ифигения».

Наконец мы остались одни и включили диктофон. Часа три ушло на фотографирование и жаркое обсуждение увиденного. На большее нас не хватило. Выжатыми лимонами, пересохшими колобками мы вышли из музея-квартиры. У меня в голове продолжали вертеться увиденные образы. Я чувствовал головокружение. Константин тоже. И мы пошли опять в ресторан быстрого питания «Фрикадельки».



Теперь пива «Балтика» я взял только 0,3 литра, а мясо только на второе. Но все равно появилось ощущение переедания. За едой я сказал Константину, что сотрудники музея-квартиры боготворят Зураба Константиновича, это чувствовалось по тому, с каким подобострастием говорила Наталья Михайловна. Речь явно шла о живом Боге. Роман Абрамович — Бог для русского народа чукчей, а Зураб Церетели — для русских художников и работниц музеев. Константин согласился.

Мы двинулись к метро. Начался дождь. Я купил зонтик за 300 рублей. Дождь тут же перестал. Но когда мы вышли из метро на станции «Горьковская», нас встретил ливень. Потоки воды стекали с памятника понурившемуся Горькому. Мокрые, мы вскочили в трамвай #6. Как объявила кондуктор, трамвай шел в депо на улицу Чапаева, она была сильно уставшей и какой-то разочарованной. Я спросил у кондуктора, сколько длится ее смена. Она ответила, что 8 или 9 часов, по-разному. Но почему-то иногда ей легко работать, а иногда нет. Бывают дни, когда так хочется бросить все, выйти из трамвая и уйти куда глаза глядят. Она не знает, почему так происходит. Кондуктор смотрела очень спокойно и не улыбалась, потом села, открыла рабочую сумочку-ридикюль, с которой свисал рулон с билетами, и стала копаться в своих бумагах. На углу Куйбышева и Чапаева мы тепло попрощались и вышли. Кондуктор даже не подняла головы. Я подумал, хоть в Петербурге теплые желтые фонари, но все равно тут среди людей нет обычая при входе в трамвай и при выходе из него говорить «чао». Вдалеке, в перспективе улицы Чапаева, виднелась телебашня, она весело мелькала. В начале улицы опять свадьба. Пьяная толпа у ресторана выпускала облако белых воздушных шариков. Они быстро набирали высоту и устремлялись в сторону Ладожского озера. Перед Сампсониевским мостом мы заметили салон красоты под названием «Страшная сила». Переходя мост, мы страшно смеялись и наблюдали, как шарики уменьшаются, теряют белый цвет и превращаются в поочередно исчезающие точки. В гостинице выпили по стопке водки и упали на кровати. Низко над рекой плавало питерское небо, разрезанное на части прожекторами. Опять снились гении Ленина-Сталина. Их крылатые головы вылетали из обоев в окно и порхали над палубой «Авроры». Слышался картавый с грузинским акцентом мат. На носу корабля стояли две современные скорострельные пушки, их жерла вращались в разные стороны. Сон был отвратительный. И вот дуплетом прогремел выстрел. От грохота я в ужасе вскочил. На подоконнике в створе открытого окна на длинных лапах стояла огромная белая птица. Чайка. Это она шумно приземлилась на жесть откоса. Толстая, мощная шея. Огромным клювом она размахивала из стороны в сторону, как хищной пастью птеродактиль. По моему телу поползли мурашки. Птица грузно подпрыгнула и улетела в сторону «Авроры».

Был уже 12-й час, пора уезжать. Я разбудил Константина.

Мы быстро собрались, спустились на уровень «А» и выскочили из гостиницы. Мы уже почти бежали. Метро закрывается около 12:00. Причем разные станции в разное время. Так же как разводятся мосты, по строгой очередности. Наверно, это как-то связано.

Как только мы спустились на платформу метро, мягкий доверительный мужской голос объявил: «Приходит последний поезд до «Ветеранов» с пассажирами!» Мы зашли в вагон. Напротив нас сидели две лесбиянки. Та, что слева — в цветастом комбинированном платье, с блуждающей улыбкой. Она вертела в руках мобильник, отправляя и получая эсэмэски. Справа явно «мужчина», в серых брюках, она сидела с закрытыми глазами. Лицо строгое, уверенное, плечи шире таза... Это была гармоничная пара. Они тоже вышли на «Площади Восстания» и быстро под ручку пошли к выходу на вокзал. Два аккуратных зада. Один, цветастый, вертелся юлой, второй, серый, уверенно плыл вперед без лишних вращений.

Когда возвращаешься, железнодорожные вокзалы вызывают теплые чувства. К тому же в нашем вагоне для уюта висели занавески с малым гербом Санкт-Петербурга. Два перевернутых якоря — морской и речной, — положенные накрест, и на них золотой скипетр с двуглавым орлом.

Утром Москва встретила нас солнцем. В метро строгий женский голос предупреждал, что нельзя пачкать одежду, быть пьяным и бегать по ступенькам эскалатора. Это подняло наше настроение, мы даже стали смеяться. Но это было нервное.