Катрин Беккер об Арт-Москве

Берлинский куратор и член экспертного совета ярмарки Арт-Москва смотрит на нее со стороны и делится впечатлениями

Катрин Беккер (Kathrin Becker) – один из руководителей берлинского центра современного искусства NBK, куратор многих проектов современного интернационального и российского искусства. С этого года она еще и член экспертного совета ярмарки Арт-Москва, куда также входят галеристы Айдан Салахова, Марат Гельман, Елена Селина, Ханс Кноль (Hans Knoll Gallery, Вена – Будапешт) и Фолькер Диль (Volker Diehl gallery, Берлин – Москва). Экспертный совет отбирает галереи для участия в ярмарке.

Александр Соколов:
Интересно сравнить московскую ярмарку современного искусства Арт-Москва с берлинской ярмаркой Art Forum хотя бы потому, что они существуют примерно одинаковое время. В этом году, на мой взгляд, можно говорить о трех основных тенденциях, представленных на московской ярмарке. Первую, с ее культом молодости и красоты, сексуальности и агрессии, я условно назову «гламурной». Второе явление, и очень заметное, — обилие религиозных сюжетов. Они широко представлены галереей «Триумф» (художники Дэмиен Хёрст, Алексей Беляев-Гинтовт, Даня Акулин, Илья Гапонов & Кирилл Котешов), а также некоммерческим «Евангельским проектом» Дмитрия Врубеля & Виктории Тимофеевой. Третья тенденция — интерес к классическому авангарду. Согласна ли ты с таким взглядом? Существуют ли подобные доминанты на берлинской ярмарке?

Катрин Беккер:
Мне кажется, берлинская ситуация сложней. В этом году экспертный совет московской ярмарки решил сократить количество галерей до 45, из них иностранных осталось cовсем немного. В Берлине нет такого преобладания немецких галерей, и картина складывается более интернациональная. И участников гораздо больше: в прошлом году там было представлено 136 галерей. Среди них есть opinion leaders, которые всегда чем-то удивляют. Например, сейчас некоторые галереи составляют свою экспозицию из одних скульптур - так поступила Eigen+Art, хотя она работает в основном с живописцами лейпцигской школы (Нео Раух). А некоторое время тому назад казалось, что скульптура вышла из моды...

Тема религии в Берлине не так значима. Это важно в России: здесь после коллапса коммунистической идеологии государственная политика в отношении культуры еще не определилась, существует множество разных структур, которые борются за влияние. В Третьяковской галерее среди сотрудников, например, есть самые разные мнения о том, что является современной культурой. И церковь здесь играет определенную роль, как мы уже видели в связи с выставкой «Осторожно, религия». В Германии государственная культурная политика сформировалась уже давно.

С: До сих пор в интернациональном искусстве считалось, что обращаться к религиозной теме — немодно и консервативно. То, что такое искусство появилось и в интернациональном контексте, в каком-то смысле легитимировало попытки российских художников заниматься этой темой. Я имею в виду работу Дэмиена Хёрста 2005 года на стенде галереи «Триумф» и последнюю Венецианскую биеннале...

Б: Религиозные образы заметны в современном искусстве достаточно давно — я вспоминаю Piss Christ Андреаса Серрано (фотография американского художника, изображающая небольшое пластиковое распятие, погруженное в стакан с мочой автора, 1989), а также Кристофа Шлингензифа, который в 2003 году на Венецианской биеннале использовал эту тему (проект «Церковь страха» критиковал распространение страха институтами власти — государством и церковью). Но следует все-таки различать религию и духовность. Одно дело — спор с религией (я имею в виду Авдея Тер-Оганьяна), другое — скорее духовность в широком смысле слова. В проекте Олафура Элиассона в «Тэйт Модерн» разговор идет о солнце, о природном феномене, хотя одновременно и о пути к свету, о просветлении, что можно понимать в эзотерическом плане. Я думаю, есть две причины, заставляющие обращаться к этой образности: с одной стороны, культ образа в современной культуре (изображение все больше вытесняет текст). С другой стороны, это, простите за банальность, поиск смысла человеческого существования. Хотя христианство в западном обществе потеряло свое значение, столько людей им все же увлечено, а также востоком, буддизмом. Человек, видимо, не может согласиться с тем, что все бессмысленно...

С: Мне кажется, современный капитализм не в состоянии компенсировать ностальгию по цельности мира. Отсюда обращение к истории, к фундаментальным концепциям описания мира. Немецкий фотограф Вольфганг Тиллманс работает со светом, его фотографии как бы излучают свет. Кажется, это уже почти религиозная тематика.

Б: Да, капитализм вроде бы не обеспечивает людей этим, так сказать, полем. Но это еще и огромная индустрия, достаточно упомянуть миллионные тиражи книг о йоге. Можно вспомнить один проект, в рамках которого художники Бенита и Иммануэль Гроссер уже несколько лет проводят занятия йогой в музее — прямо перед работами Джексона Поллока.

С: В Москве и на других форумах виден серьезный интерес к классическому авангарду. В 2006 году в немецком павильоне один из двух выставленных художников показал геометрические работы, отсылающие к авангарду, и только кислотные цвета позволяли датировть их как современные.

Б: Возврат к авангарду, особенно к формализму, который мы в разговоре с Екатериной Деготь недавно определили как «интимный формализм», играет — особенно в последние годы — огромную роль во всем мире. Вероятно, эта претензия на автономию искусства — реакция на обилие социально ангажированного искусства.

С: На Арт-Москве мы видели множество работ, похожих на группу АЕС. Многофигурные, крупноформатные фотографии, отличающиеся агрессивной сексуальностью, использующие эстетику глянцевых журналов. Давид Лашапель, Миша Кляйн, Ванесса Бикрофт... Иногда на ярмарке возникало ощущение, что со всех сторон — одни эротические образы.

К: Современное искусство очень связано с тем, что называют lifestyle. Присутствие такого искусства особенно характерно для лондонской ярмарки Frieze. Vogue недавно писал о том, что Frieze посетила топ-модель Клаудия Шиффер: журнал хочет знать, кто из гламурных звезд коллекционирует современное искусство — и какое. В арт-системе всегда были и есть звезды, известные своим гламурным имиджем — и Энди Уорхол, и Гилберт & Джорж, и Джеф Кунс. Но сегодня, и в этом новизна ситуации, в сферу современного искусства вовлекаются не только звезды локального, субкультурного масштаба, но и звезды высококоммерческие, настоящие celebrities. Это произошло только в самое последнее время. Искусство, которое разговаривает на языке гламурных журналов, рекламы, фэшн-фотографии, — это уже искусство как lifestyle.

С: Теперь на московской ярмарке практически не осталось социально ангажированного искусства. А раньше ему всегда находилось место.

К: На ярмарках и в арт-институциях выставляется не одно и то же. Ангажированное искусство вообще довольно редко встретишь на ярмарках, если речь не идет о суперфигурах — например, Сантьяго Сьерра, чьи работы легче поддаются коммерциализации. Так что то, что такого искусства на московской ярмарке нет,— это не местная специфика, так везде.

С: Что можно сказать о критическом искусстве, есть ли оно еще? Есть ли еще так называемая «субверсивность»?

Б: Есть художники, которые занимаются прямой критикой системы глобального капитализма. Но это не субверсия — они ничего не подрывают. Подрывная деятельность возможна лишь в отношении внутренних процессов самой арт-системы, которую можно критиковать, проникая в нее. Это проникновение и будет субверсией. Это возможно только внутри самой арт-системы с ее властями и институциями, но не в отношении государственной власти.

С: Какие явления характерны для берлинского арт-форума, но не для Москвы?

Б: Например, популярная в Берлине фигуративная живопись с ее рефлексией по поводу истории искусства. Еще бы я отметила работы, которые имеют отношение к пространству и архитектуре. Это сейчас очень важно. Пространство — это, безусловно, одна из основных структур «системы произведения искусства»: не существует произведения искусства без физического пространства, но оно понимается еще и как контекст, создающий произведение. Пространство становится предметом исследования художника. Это важный тренд, и в России такого немного.

Еще в Москве очень мало видео. Только в галерее GMG, в галерее XL. В галерее «Триумф» есть видеообъект, еще в одной или двух... Это мало. Несколько лет назад была волна видеоискусства, теперь и на Западе это явление уходит на второй план, однако я думаю, что видеоискусство — все же более важное явление в России, чем это может показаться на ярмарке Арт-Москва.