Дмитрий Гутов: любая Барби уже умеет критиковать потребление

OPENSPACE.RU спросил у художника, как деятелям искусства быть с Ксенией Собчак, если она сама теперь стала деятелем искусства

Имена:  Андрей Бартенев · Дмитрий Гутов · Ксения Собчак

OPENSPACE.RU спросил у художника, как деятелям искусства быть с Ксенией Собчак, если она сама теперь стала деятелем искусства

— Я знаю, ты был на выставке Андрея Бартенева, на которой Ксения Собчак выступила художницей. Это страшно интересно.

— Это не интересно — это скучно.

—Да? А ведь раньше у тебя был энтузиазм по поводу вовлечения в искусство новых производительных сил — глянцевых людей. Ты даже хотел с Ксюшей Собчак делать совместную работу, в духе идеи «Каждая кухарка может управлять государством»... Что же изменилось?

—Ну да, внешне эти глянцевые люди выглядят довольно эффектно — особенно девчонки, которым за сорок, а одеты они как Барби, в белые шортики, в юбочки, как будто из Большого театра сбежали... Эффектно, но с точки зрения содержания скучновато. Но вот что меня поразило, так это то, что модернистская, авангардистская культура стала абсолютно народной. Пришел я на выставку, вижу сотни пар туфель. Первое впечатление: я что, на выставку Пепперштейна попал? Или это Кабаков? Нет, все-таки что-то не так. Обувь другая, и выставлена очень декоративно. Это меня жутко раздражало, кстати. Девчонка выставляет свою обувь. Ну поставь ее, допустим, по цене. Это будет концептуально, от самых дешевых до самых дорогих. Или по годам, когда ты ее покупала, или еще по какому-то интересному принципу. А тут — зеленое переходит в болотное, болотное в синее, синее в фиолетовое и так далее до белого, по тупо декоративному принципу. Это, конечно, прокол. Сразу понятно — человек совершенно не в теме.

Но в целом — старая обувка, к ней приклеены какие-то стикеры (типа «я в этих сапожках плохо сдала экзамен, рыдала, а эти достались мне за жуткие тыщи, свидетельствуют о моем плохом вкусе в конце 90-х»). На вид все это вполне ОК. Нормально, человек осваивает... Для первой выставки вообще, я бы сказал, неплохо. Ну да, есть недостатки: декоративность, ритм плохой... Не соответствует элементарным художественным требованиям. Как Айдан сказала бы: если ты кидаешь сапоги в такой зал, они должны быть закомпонованы по пропорциям зала. Здесь это отсутствует начисто. Но если бы кто-то объяснил, куратора бы привлечь, то все остальное было бы правильно.

—На Западе в искусстве существует своя гламурная тусовка, своя каста — Мэтью Барни, Бьорк... Это тебе не Пэрис Хилтон, это все-таки, несмотря на свой гламурный статус, достаточно образованные люди, с художественным прошлым. Они даже готовы участвовать в неких антиглобалистских проектах, вести себя как критическая сила. А тут...

—Нет, это ты брось, Ксюша не хуже других! Если я правильно считал смысл выставки — это у нее критика потребления. Говорю без всякого юмора. Ведь выставка сопровождалась экскурсией, и еще крутилось видео, на котором она, как мантру, повторяет: «Я все покупаю и покупаю»... Это была совершенно откровенная, правильная критика общества потребления — за то, что у него так много обуви. Прелесть глянцевой культуры в том, что она абсорбирует абсолютно все. Нет такой вещи, которую этот желудок не мог бы проглотить и переварить. И оттого у этой культуры совершенно особый шарм.

Помнишь, Ленин говорил: нечто «должно войти в плоть и кровь». Что касается современного искусства, так вот оно вошло в плоть и кровь. Включая даже его критическую позицию. Приходят эти Барби со своими пацанами и говорят: «Да, мы потребляем, так нельзя». Скоро мы увидим гламурную культуру, которая придет к модному самоотрицанию: самые дорогие журналы будут печататься на туалетной бумаге в черно-белой стилистике... Один шаг до этого остался. Это та новая реальность, с которой нам предстоит иметь дело.

К ней возможны два отношения. Например, мой младший брат на меня чудовищно наорал и сказал: «Ты стал конформистом, вот это уже нельзя простить». Но я себя ловлю на том, что раньше меня от этого тошнило (открываешь журнал, а там какая-то морда сидит с сигарой в дизайнерском итальянском кресле на золотой коже). Сейчас я на это смотрю как на явление природы. Пушкин же даже такого мерзавца, как Троекуров, описывает пластически, и я на них так же смотрю. Ну есть они — и есть. Ведь телевизор я не смотрю, журналы не покупаю, я этих девушек не видел даже на фотографиях. И когда ко мне подходит такая и моя голова где-то на уровне ее колена, а дальше начинаются какие-то золотые трусы, — конечно, это производит впечатление. Ты сразу думаешь: а как бы это превратить в искусство?

Но когда видишь это второй раз (причем, повторяю, второй, а не десятый), ты уже понимаешь, что ничего особенного в этом нет. Ерунда. Вся эта культура рассчитана на абсолютно мгновенное потребление, со скоростью мигания на экране. Чуть задерживаешь взгляд — видишь, что все это довольно хлипко. Со мной именно это произошло на ее выставке. Поэтому изобразительное искусство для них — стихия просто убийственная. Ты ведь не можешь потребить выставку за 1/24 секунды. Надо хотя бы минуту простоять. А продолжительность созерцания эту хрень разрушает полностью. Ну я там пощелкал... но оказалось совершенно неинтересно. В метро я, когда еду, я получаю гораздо более сильные эстетические и иные впечатления. Да, в виде нарезки под соответствующую музыку это работает. Но если они к нам в искусство сунут свой нос — проиграют сразу.

—Огромные толпы ходят на «Винзавод», звезды глянца тоже стремятся туда, можно ожидать, что все это будет только нарастать, пока рынок искусства не рухнет. У художников к этому есть самое разное отношение, от циничного до стоического. Так как все-таки — должны ли художники, как реалисты, тоже изображать язык гламура? Или критиковать его? Или заниматься, как и раньше, легкими метафизическими поисками? Или должны полностью этот гламур игнорировать? Как вообще с ним работать?

—Нельзя забывать, что суть искусства — темпоральность. Оно по своей природе противостоит времени очень радикальным образом. Какой-то рисунок бизона — а создан две с половиной тыщи лет назад! И это не важно. Или три года назад вещь создана — и не устарела. А глянцевая культура устаревает за доли секунды. И почему эту всю шайку-лейку сюда тянет? Потому что им этой устойчивости во времени не хватает. Они знают, что в тот момент, когда их перестанут публиковать на обложках и показывать по телику, они немедленно будут забыты. Другие будут мелькать. Мы вот делали однажды выставку с режиссером Бобом Уилсоном, в ней принимали участие Гринуэй и Кустурица. И мы, московские художники, тогда спросили Боба: зачем вам все это надо, вы же и так все всемирно известные. А он сказал: театр и кино устаревают, только искусство нет. Кино-то еще хоть несколько лет может держаться! Но глянцевая культура — миллисекунды.

И если говорить о том, как себя вести художнику, то все, кто пойдет навстречу этим ребятам, ничего не добьются. Наоборот, искусству надо наращивать вневременность.

Ну вот как Монастырский... такие «вещи в себе». Только те, кто будет идти в эту сторону, добьются толку. Все остальное, включая социальную критику, шансов не имеет. Только вневременность может к искусству привлечь внимание, особенно тех, кто живет в эфемерном глянцевом мире, в этом мире, как говорит мой брат (это цитата из Чернышевского), «фантастической грязи». Во втором сне Веры Павловны, если ты помнишь, различается грязь реальная и фантастическая. Реальная грязь — это настоящая жизнь. А фантастическая — это вот такая выморочная, как у Ксении Собчак.

Выставка Андрея Бартенева и Ксении Собчак «История одной сороконожки» проходит в галерее «Победа» до 3 июня.
«Винзавод», 4-й Сыромятнический переулок, дом 1, стр. 6
С 12 до 20, кроме понедельника