В отсутствие искусства

Белорусскому художнику лучше всего уехать куда-нибудь за границу. Почему же те двое этого не делают?

Звучит как начало несмешного анекдота: русские послали американца в Минск искать современное искусство. И поначалу ничто не говорило о том, что я его найду. В статье о постсоветской белорусской арт-сцене, написанной уважаемым экспертом, я прочитал обнадеживающую фразу: «За исключением нескольких интересных персонажей, белорусского искусства не существует».

К тому моменту когда я сидел в каком-то временном кафе на четвертом этаже горвокзала и ел невнятные чебуреки с Александром (Алесем) Пушкиным, анекдот, казалось, достиг апогея. Длинноволосый и златозубый Пушкин приехал из деревни Бобр (125 км). Он безвозмездно прочитал мне краткий курс по современному искусству этой затерявшейся во времени страны. На нем были видавшее виды пальто, потертая шляпа и вышитая крестьянская рубашка, и он как будто вышел прямиком из пятидесятых. Из старого портфеля он достал мятый конверт и пожелтевшую записную книжку.

«В Белоруссии есть два типа художников, — сказал он, прочертив линию на обороте конверта, — официальные и неофициальные. Но это не вопрос — у этого искусство хорошее, а у того плохое. Это вопрос отношений, вопрос конформизма».

«Конформизм» — слово, возможно, слишком мягкое. С левой стороны вверху списка оказался Михаил Андреевич Савицкий, один из пяти Героев Белоруссии. В свои 86 лет он все еще как пирожки печет портреты Сталина. «Все эти старики врут, — мрачно усмехается Пушкин, — они решили всем пожимать руки, брать все награды и вопросов не задавать».

Большинство русских скажут о Белоруссии, что этот их полузабытый сосед — страна-совок, совершенно не изменившаяся после распада СССР и известная только своими тракторами, картошкой и кичевым культом личности президента Лукашенко. Но время здесь не остановилось — оно породило свою, очень странную атмосферу потерянности. Сталинский заповедник почти полностью разрушенного в войну Минска холоден и неприступен. В городском пейзаже доминируют тусклые бетонные правительственные здания, которые ночью освещаются неземным цветным светом, исходящим от соседних высоченных отелей (тоже советских, впрочем). Жутковато спокойные улицы почти полностью лишены рекламы — попадаются только очаровательно аляповатые госплакаты с изображением колхозников, скромных девушек в белом исподнем, детей в военной форме, тракторов и вездесущих хрущоб. На одинаковых станциях метро слышны только грохот поездов и железные звуки видеомониторов над рельсами.

В такой обстановке, особенно принимая во внимание широкую популярность лукашенковского режима, трудно себе представить, как может существовать современное искусство. В общем-то, оно и не существует. Белоруссия — единственная страна в Европе, а может, и во всем индустриальном мире, где нет ни одной галереи. За исключением небольших и нечастых заказов, которые официально проверенные и идеологически выдержанные художники получают от государства (впрочем, все равно деньги эти поступают медленно и жить на них невозможно), рынка искусства тут нет. Регрессивная тоталитарная идеология, деревенское сознание и патриархальная социальная структура делают культурный диалог почти невозможным; а высокомерное презрение русских к маленькому соседу сочетается с почти абсолютным неведением Запада относительно Белоруссии. Какая тут у неофициальных художников может быть модель существования, какого места под солнцем они могут желать, какому доброжелателю понравиться?

«Художник, живущий в Беларуси, есть какая-то белая ворона в стране спортивно-православных праздников, в стране «колхозного фашизма». Если он не уничтожен, не выжат в эмиграцию, не принужден к сотрудничеству с диктатором, которого привела к власти и держит Россия, — то это просто вопрос времени», — говорит Пушкин.

Конечно, так было не всегда. Пушкин с теплотой говорит о витебском авангарде, о Шагале и Малевиче, но и они ведь в конце концов отправились туда, куда двинулись и представители маленькой, но живой и разнообразной сцены, которая тут выросла на энтузиазме перестройки и 1990-х годов, а именно за границу (Белоруссии по крайней мере). Пока время обходило Белоруссию стороной, горстка галерей, которая тогда возникла, вымерла, и искусство вокруг них тоже. Единственное официально финансируемое выставочное пространство — это советского времени (и все еще советского духа) Музей современного искусства. Как тут шутят, не музей и не современного искусства. Места для современного искусства тут выглядят жалкой пародией на московский «Винзавод», с его крутыми галерейными пространствами, модными бутиками, «Фаланстером» и продвинутыми кафе, — причем таких мест тут всего два. Ни одно из них не является галереей в строгом, да даже и в нестрогом, смысле слова, ни одно на это и не претендует. «Добре мысли» называют себя «кафе», да в общем-то им и являются. Это домашнее заведение, которым руководит пожилая дама, спрятано в переулке в промышленном районе, имеет сцену для живой музыки на четыре человека и стены, на которых сменяются выставки; причем искусство тут, в связи с природой места, легко принять за чистый декор. «Подземка» на проспекте Независимости, главной улице города, больше в контакте с местной progressivnaja molodezh, но в основном в том смысле, что выживает за счет продажи шмоток, мелкого барахла, разных штучек, дисков и книг, что выставлены рядом с произведениями искусства.