Письмо из Бишкека: в поисках революции

Художник ПАВЕЛ МИТЕНКО разрушает границу между искусством и жизнью

Когда я ехал в Бишкек,
меня вдохновляло предчувствие участия в послереволюционном становлении.

Но как?
Момент восстания позади,
а парламентские партии и предстоящие выборы вовсе не революционны.
В чём же тогда мне предстояло участвовать?

Но в Бишкеке, где юноши купаются в бассейне на центральной площади,
где бездомные сбивают замки, ставят новые и живут в обрамлённом снаружи гранитом огромном подвале под статуей свободы у дома правительства,
и никакому менту нет до этого дела,
там происходит не только финансовая и бюрократическая возня,
а выборы — лишь отчуждённая грань народных движений.
Земли вокруг города без всяких официальных разрешений властей
постепенно превратились в «новостройки», их занимают жители бедных районов страны,
из насыщенной глиной земли они строят дома, и живут там, в самостоятельно основанных посёлках, иногда без каких-либо государственных учреждений. Кыргызское государство оставляет людям много простора, вернее, люди отвоёвывают этот простор, второй раз за последние десять лет свергая коррумпированную верхушку.

Почти в центре города мы, вместе с местными художниками, нашли недостроенное здание общежития, которое пятнадцать лет назад заняли мигранты из беднейших районов страны. Это единственный сквот в Бишкеке. Впрочем, не имеющий никакой политической платформы, кроме нужды в лучшей жизни. Всё это время жители находились под постоянно нависающей угрозой выселения, и в 2006 году её осуществил ОМОН. Вход в здание был заварен шпалами.
Зимой, под снегом, они жили в палатках прямо во дворе. Когда от переохлаждения умер маленький ребёнок, их пустили обратно. Но теперь за пребывание в доме, где не было тогда ни электричества, ни воды, им нужно было платить. Так продолжалось какое-то время, но хозяев у каждой квартиры становилось всё больше и больше, и эту постыдную роль хозяина — ведь это была не больше чем роль — часто играли чиновники местной городской службы.
Каждый из тех, кто выдавал себя за хозяина, требовал платить именно ему, но ни у кого из них не было документов, удостоверяющих это особое право.
Иногда на то, чтобы быть хозяевами одной квартиры, претендовали сразу шесть человек. Тогда терпение лопнуло. И никто из них больше не получил ни сома.
Судебные преследования, конечно, не были прекращены, заседания проходили регулярно, но ОМОН взял паузу. Тем временем люди заводили семьи, рожали детей, провели электричество и сделали ремонты в квартирах. И когда недвижимость таким образом возросла в цене, те, кто пытался выдавать себя за хозяев, снова спустили ОМОН.
Жители встретили их с ведрами, наполненными бензином, и угрожали спалить дом дотла. Тогда, до окончания предвыборной гонки, их оставили в покое. Это было в июне.

Когда я впервые оказался у этого здания, жару августа уже сменило сентябрьское тепло. Напротив входа курили двое мужчин в возрасте. Их сильно потрепала жизнь. Очки с толстыми линзами, делавшие глаза одного невероятно большими, не делали их яснее. Оплывшее лицо другого внушало не больше доверия.

— Мы ничего не знаем. Кыргызская нация захватила. Не ходи туда, набросятся. И что ты здесь забыл?!
Мои худшие опасения подтверждались. Нечто подобное мне говорили мои знакомые: опасное место, где лучше не бывать вечером.
Когда я зашёл внутрь, у входа играли маленькие дети. Я стал подниматься по лестнице наверх. И в этом не самом чистом в мире подъезде, где только в нескольких окнах есть стёкла, где при каждом дожде вода струится по лестнице, я увидел поднимающуюся вверх девочку в белоснежных рубашке и колготках, с белым бантом в волосах, на спине которой висел огромный красный ранец с жёлтой надписью Dior. Поднявшись до конца, я обнаружил, что над лестницей нет крыши.

Я начал заходить в квартиры и говорить с людьми. В одной из квартир мне вручили телефон, голос в котором назначил нам встречу на выходных, чтобы узнать всё об этом месте. Это была Айгуль, женщина, которая ведёт все судебные дела жителей. Позже я познакомился с Зарлыком — он держался немного в стороне от общих дел, но был активнее всех других мужчин, просто игнорирующих происходящее. Зарлык хорошо объяснил мне, что здесь происходит.
Мы стали приезжать в этот дом и решили действовать здесь. Где люди действуют вне общественных регламентаций,
живут скорее большим, сложным, противоречивым коллективом, чем частной жизнью семьи,
где они сами способны организовывать свою жизнь и где эти самостоятельные формы жизни смыкаются с чудовищной неприспособленностью для них архитектурного, юридического, интеллектуального, чувственного пространства города.
Где люди сразу согласились действовать вместе с нами. «Проблема не в том, что люди живут более или менее бедно, но в том, что их жизнь всегда находится вне их контроля». Но здесь люди боролись за этот контроль.
Мы решили поддержать эту форму жизни.
Узнать о ней больше.
Авангардисты начала ХХ века провозглашали: искусство — в жизнь!
Но, только распустившись в низовом движении борющихся за своё счастье людей, оно может стать искусством, сделанным всеми,
искусством для каждого,
искусством преодолённым
и ставшим
творчеством совместного пространства,
осмысленной действительностью,
преобразованной повседневностью.

Отдавая дань пронзительной интонации места, где монструозная конструкция хранит в себе красоту человеческой жизни,
где бетонные руины ведут с лестницы прямо на крышу,
здесь мы решили отправить искусство в жизнь.
Мы, это группа Фучика-Московская (так называются улицы, на пересечении которых расположено здание): те жители дома, которым скорее других грозит выселение, художники и поэты Бишкека, а также те, кто пришёл участвовать в событии.
Наши средства были очень просты.
Мы говорили на языке, понятном каждому, преодолевая всякую специфику «художественного выражения», чтобы преодолеть искусство как область привилегированного труда горстки профессионалов неотчуждённого существования.
И что же мы совершили?
Несколько жестов.

В назначенный день жители дома открыли двери своих квартир. Мы сделали так, чтобы горожане, привыкшие думать об этом месте как о криминальной клоаке, могли без труда попасть прямо в комнаты её обитателей. Трансгрессия социального. Оказаться вдруг где-то за чертой своего ареала, признанного и названного обществом,
оказаться вместе с теми, кто вытеснен из него. В их личных пространствах,
но у них было другое представление о личном пространстве.
Это должно было стать основным событием для приехавших сюда впервые.
Они должны были побывать на той стороне общества, взглянуть новыми глазами на эту форму жизни, участвовать в ней.
Таковы были наши замыслы.

Для тех, кто приехал, для соседей из дома напротив, у которых эти сквотеры по нужде много лет берут воду,
для всех остальных,
жители общежития накрыли стол.
Позже я узнал, что у киргизов существует обычай, который называется Ашар.
В случае необходимости быстро построить дом, сарай или вырыть колодец семья готовит угощение и зовёт всех родственников, друзей, соседей и знакомых...
Они пируют и работают, празднуют и трудятся, вместе устраивая свою жизнь.

В условленный час начали подходить люди.
Во дворе то тут, то там играли дети, кто-то готовил кукурузу в огромном чане, мы заканчивали последние приготовления...
Некоторые приезжающие, ожидая увидеть выставку
или в поисках развлечений,
но встретив работающих людей, готовящих еду, рисующих на стене...
разочарованно уходили.
Другие знакомились, подходили к столу, завязывался разговор, и они оставались дальше.
Люди собирались вокруг угощения,
местные жители, художники, их друзья, несколько архитекторов, юрист, которого прислала хорошая бишкекская правозащитница.
Постепенно барьер между жильцами дома и приехавшими исчезал,
и тогда они заходили в дом, поднимались по лестнице, заглядывали в квартиры...
Ещё ощущая неловкость
и оттого, что внутренности этого монстра выглядели не радужнее фасада,
длинные тёмные коридоры, торчащие из стены электрические провода, приоткрытые двери, за которыми находятся те, кто вам не обязан ничем,
кто будет вести себя как захочет.

Мы посчитали возможным использовать фото. Снимки были именно такого формата, какой можно найти в большинстве семейных альбомов.
В одной из квартир зашедшие видели на платяном шкафу фотографии семьи, живущей в другой квартире. Так одна семья какое-то время жила с другой, присутствующей в её «семейном альбоме». То, что происходит в здании, — результат процесса внутренней миграции. Но миграция не останавливается внутри дома. Время от времени кто-то переезжает из одной квартиры в другую. Если их выгоняют или если освобождается квартира получше...

Поднимаясь по лестнице, прогуливаясь по коридорам, в другой квартире прямо на покрашенной в зелёный цвет бетонной стене мы повесили несколько фотографий, на которых обитатели общежития были изображены с теми, кто живёт в благополучной части города,
как будто и те и другие живут здесь вместе,
дружат, влюбляются, проводят время.
Так мы предложили приехавшим сделать следующий шаг в их воображении
и представить, что с ними стало бы, если б они поселились в этом занятом здании на краю света.

Пройдя до конца узкого коридора и зайдя в последнюю справа квартиру, в одной из комнат, стены которой были увешаны коврами, приезжающие видели работающий телевизор.
Выступал комендант города Ош, где в июне 2010 года произошла очередная резня. Голос коменданта был заменён фрагментом из одной абсурдистской аудиокниги.
Сюда многие приехали с юга и из Оша. И никто не выразил возмущения по поводу этой «телепередачи»,
здесь не верят политикам. Потому что знают.

Наконец, из сумрачных коридоров лестница, накрытая сверху только небом,
вела на крышу, где мы устроили дискуссию.
Я открыл её, зачитав проект обращения к правительству, который нам предстояло ещё окончательно сформулировать. В Бишкеке правительство достижимо.
Выступали жители, архитекторы, художники, юрист — те, кто пришёл сюда.
Через несколько часов все постепенно разошлись, мы отправились тоже. Я знал, что ничего не закончилось, что я здесь буду ещё не раз.

Что же случилось?
Обитатели получили поддержку от пришедших, множество аргументов в пользу их правоты.
Мы познакомили их с юристом, который даст им сознание прав в юридическом поле, он поможет им лучше действовать в суде. Ведь даже закон — но не судья — находится на их стороне.
Но они не знали об этом. Их адвокат, реалист, предпочитал заблаговременно готовить их к провалу всех дел. Ведь, платя ему совсем небольшие деньги, они противостояли крупному капиталу.

Но что же сказать об искусстве? Искусство было здесь реализовано в повседневности, потому что происходило именно между теми, кто был там,
и было призвано разрешать антагонизмы, кристаллизованные здесь.

Но в чём было наше оружие? Общественное внимание?
Это смешно, ТВ здесь было не раз.
ТВ не нужнó, оно лишь плодит иллюзии того, что что-то происходит.
Нужно почувствовать, насколько силён спектакль, перехватывающий любой освободительный порыв, превращая его в зрелище для пассивного созерцания,
чтобы найти в себе решимость в эпоху вездесущего телеприсутствия действовать без уничтожающего внимания ТВ-объективов,
находя другие способы добиваться своего.
Это задача для интеллекта
и вызов чувственности, воображению.
Нам нужны не равнодушные телезрители, а товарищи, близкие, любящие, способные к участию. Это можно назвать задачами искусства.

И чтобы делать шаги в этом направлении,
нужно было совсем не думать о документации,
направить все силы на создание того, что произошло бы непосредственно в этом месте и с этими людьми, в их ситуации,
нужно было забыть о представлении реальности,
чтобы открыть реальность их существования и действовать в ней,
вместе с ними, создавать движение к нашей новой реальности.

Все оставшиеся тем не менее тексты и изображения мы собрали на нашей странице в фейсбуке; эти фотографии сделаны при подготовке события, они висели на стене общежития или получены от приехавших участников, не связанных с нами его обсуждением и подготовкой.
То, что происходит сейчас в сети, это не репрезентация, это продолжение действия.

Теперь необходимо сказать необходимое. И это главное противоречие.
Я оказался в Бишкеке не потому, что долго копил деньги.
В столице среднеазиатских волнений я был на резиденции.
Что это меняет?
Подключённость к тем или иным финансовым потокам меняет качество высказывания.
Финансовая подложка моей активности не противоречит фундаментальным образом работе современной культурной индустрии, прекрасно чувствующей себя в рамках капиталистического способа производства. И я считаю это слабостью нашей работы, ибо здесь мы не предложили никакого выхода из него.
Единственное, что могло бы перевесить это: улучшение, в том числе и практическое, жизни людей в этом здании,
Чтоб мы могли сделать следующий шаг, вместе находя этот выход.

Ситуация развивается, конечно, не только на этих страницах, но и в единственном сквоте Бишкека.
Мы остаёмся на связи, собираем впечатления, ждём результатов общения с адвокатом. Обсуждаем несколько линий действия.
Недавно я говорил с Зарлыком, теперь им хотят отключить свет.

Ссылки

• Илья Азар. Бишкек. После бала, 14.04.2010