Письмо из Гаваны: за спиной у Рауля

ЕКАТЕРИНА ДЁГОТЬ размышляет про антикапитализм — советский и западный

Имена:  Вифредо Лам · Дезидерио Наварро · Рене Франсиско

     

Там, где «читать» все еще значит «творить»

«Мы стоим перед переменами, которых не избежать», — мрачно сказал кубинский писатель, глядя в глаза председателю Раулю Кастро, или, как к нему тут все обращаются, Раулю. Тот сидел прямо передо мной и не возражал. Поначалу я испугалась, что это некая смелая диссидентская провокация, но вскоре стало ясно, что таков ныне официальный кубинский дискурс: перемены неотвратимы, они будут ужасны, нам придется через них пройти. Рауль уже немного смягчил выездной режим, разрешил мобильные телефоны и, возможно, собирается ввести нечто вроде кооперативов, но реакция большинства кубинцев — не энтузиазм, а скорее страх и ожидание конца. «История даст мне оценку», как когда-то сказал Фидель; сегодня это звучит как горестное примирение с выбором истории. «Мы на перекрестке, где действительность идет нам наперекор», — продолжал писатель.

Официальные кубинские речи на открытии Гаванской книжной ярмарки удивили меня своей поэтичностью — чувствуется, что основатель нации Хосе Марти был поэтом, и, очевидно, несколько декадентским. Во времена Луначарского и Троцкого у нас, видимо, тоже так было, но потом градус поэтичности упал. Меня поразили выражения ораторов «приближение осколка к своему магниту» (забыла, к чему это относилось) и «стрела, пущенная в будущее» (это о книгах). На фоне этой странной и даже не вполне уместной глубины выступление министра иностранных дел России Сергея Лаврова — по современным российским понятиям, приятное и неофициозное — вдруг показалось легковесным, как припрыжка поп-певца рядом с драматическими оперными ариями.

Выступающие подчеркивали, что на Кубе книгоиздательство не подчиняется законам рынка, здесь нет понятия бестселлера, здесь не издаются пустые однодневки — только серьезная литература, нужная людям. Книжная ярмарка проходит под девизом «Читать — значит творить», на ее плакате раскрытые книги превращаются в птиц, символизируя освободительный потенциал чтения. Я вспомнила, как у нас читатели Лотмана в одно мгновение превратились в читателей Марининой, и подумала, что в этом есть правда. Какая-то ее часть.

Ярмарка была посвящена социальному историку Марии дель Кармен Барсия. Она начала свою речь со слов «я простая кубинская женщина», и российская делегация, опознав, так сказать, нарратив, дружно засмеялась в рукав. Но за этим последовал действительно простой и честный рассказ про неграмотного отца, про судьбу угнетенных (испанцами, а потом американцами) рабов, дискриминированных веками женщин, про то, что она видит свой долг в том, чтобы через нее эти угнетенные заговорили, — в общем, она воспроизвела типичный дискурс американского академического ученого. Было странно, что такой ученый (не модный философ, не первооткрыватель, не звезда) подходит и жмет руку Кастро. Может быть, такого рода персонаж и мог бы раз в жизни пожать руку Обаме (но только в каких-то особых обстоятельствах), но уж Путину или Медведеву — точно никогда, а ведь такие самоотверженные архивисты у нас пока еще есть. Но их никто не выдвигает на роль публичного интеллектуала, потому что они работают очень далеко от рынка и прожекторов глянцевой прессы.

Другая часть правды состоит в том, что такая культура является отнюдь не демократической, а дидактической, воспитующей. Выбор народа, конечно, на стороне Марининой, но ему не очень-то дают осуществить этот выбор. Недавно, как мне сказали, на Кубе был мини-скандал, связанный с тем, что министерство культуры дало маху и разрешило выпустить книгу Пауло Коэльо. Это создает, как было и в СССР, определенные надежды для писателей и художников, которые мыслят себя авангардистами, во всяком случае, авторами не для масс. Они чувствуют, что государство на их стороне. В принципе. Государство этот принцип может повернуть в ту или другую сторону, в зависимости от того, что ему от писателей нужно.

После Марии дель Кармен выступал писатель Рейнальдо Гонсалес, бывший диссидент, которого не всегда печатали, а сейчас ему вышло послабление. Он говорил про трудные времена, про то, что писатели — это не декор исторического процесса, а подлинные его участники; что ангажированность литературы — это и есть ее риск; что ангажированность не исключает сомнений и критичности; что современная литература, с ее сложностью и экспериментальностью, просто необходима стране. Это тоже была речь какого-нибудь прогрессивного деятеля западной культуры, типа Артура Миллера или Курта Воннегута, а в нашем контексте — Трифонова, Гроссмана, Марлена Хуциева — уж я не знаю кого. Боюсь, что — Евтушенко (который, кстати, был в этот момент в Гаване). Такого типа масштабных художников и писателей, с левым социальным темпераментом, но не полностью в маразме и без уступок православию, в России сейчас почти нет. В фокусе общественного внимания — нет совсем.

Наутро после открытия на ярмарку стояла огромная очередь людей с детьми: было видно, что жажда знания у кубинцев огромна. Правда, не менее огромна у них жажда потусоваться и выпить пива (на Кубе очень мало праздников и возможностей куда-то выйти). Для них это было вроде воскресного семейного шопинга в «Меге», только без собственно шопинга. Листали много, покупали мало — разве что немножко детских книг. Да и те порой были только за конвертируемую валюту.