Музей в Иерусалиме «скорее мертв, чем жив»

Крупнейший музея Израиля закрылся на капремонт, но у ХАИМА СОКОЛА это вызвало радость

Крупнейший музея Израиля закрылся на капремонт, но у ХАИМА СОКОЛА это вызвало радость

Музей Израиля в Иерусалиме (крупнейший в стране и один из самых больших в мире) на два года закрылся на капремонт. Казалось бы, это должно пробить в культурной жизни города, и без того не очень разнообразной, огромную брешь. Но у меня лично известие о его закрытии вызвало скорее радость.

Ремонт — прекрасная возможность сделать паузу и поразмышлять на три традиционно русские, но в общем универсальные темы: «былое и думы», «кто виноват?» и, главное, «что делать?».

Формально в Иерусалиме четыре художественных музея, но три из них — пыльные, захолустные институции, представляющие интерес разве что для туристов. Помимо музеев в городе есть еще Дом художников (милое, но провинциальное заведение) и несколько микрогалерей, расположенных в основном в частных квартирах. И все!

Относительно Музея Израиля уже давно не секрет, что «пациент скорее мертв, чем жив». Музей открылся в 1965 году, и его «золотой век» закончился в середине 80-х. К тому времени в актив музея было вписано множество международных проектов, сотни интересных выставок израильских художников, ретроспективы Раушенберга, Кифера и, наконец, выставки Джефа Кунса и Хаима Стейнбаха, для которых, между прочим, это было первое представление за пределами Соединенных Штатов. Но с начала 90-х музей стал стремительно стареть. Сегодня это огромный бюрократический аппарат, куча вялых, обленившихся на постоянной зарплате кураторов, утвержденный на много лет вперед не слишком осмысленный выставочный план, закупоривший всякое движение. Унылые, лишенные изобретательности выставочные проекты, которые устаревают еще до того, как дождутся своей очереди.

Форма, к сожалению, соответствует содержанию. Коллекция музея насчитывает до 500 тысяч единиц, которые негде хранить, тем более выставлять. Собрание большое, но, в общем-то, провинциальное, «с миру по нитке». Катастрофическая ситуация с пространством решается приемами «дачно-коммунального» типа — перегородочки, антресольки, пристройки, выгородки. От этого музей, чудом сохранивший внешние объемы и очертания, изнутри превратился в огромный бессмысленный лабиринт. Невозможно также понять, что это за музей — археологический, этнографический или художественный. Результат — резкий спад количества посетителей. С 800 тысяч человек в 1999 году до 350 тысяч в 2003-м. Показатели с тех пор несколько улучшились, но незначительно. И это действительно огорчает.

Стала очевидной еще одна проблема — музей рассчитан исключительно на иностранных туристов, которых из-за разразившейся в 2002 году второй интифады значительно поубавилось. Израильтяне же предпочитают Тель-Авив. Там и музей поинтересней, и жизни больше. Парадоксальным образом для многих израильтян съездить в Париж намного проще и приятнее, нежели в Иерусалим. Кстати, сегодня израильтяне-художники тоже не торопятся выставляться в музее, предпочитая другие города и страны. А Музей Израиля можно заколотить досками и повесить табличку «Музей закрыт. Все (или всё?) ушли на фронт».

В основе создания музея лежала, конечно, идея еврейского национального возрождения. Борис Шац, отец—основатель израильского искусства и художественной академии «Бецалель» в Иерусалиме, еще в начале прошлого века мечтал, что музей в буквальном смысле станет «храмом искусства» и будет воздвигнут на Храмовой горе (с согласия мусульман, разумеется), на месте и вместо разрушенного римлянами в I веке н.э. иудейского храма. Проект этот не был осуществлен, но музей действительно построен на возвышенности (чтобы попасть в главное здание, нужно преодолеть подъем длиной 270 метров), как некий сакральный комплекс, — рядом со зданием кнессета, правительственным городком и новым кампусом университета. Но, невзирая на весь этот национально-религиозный пафос, государство долгое время не было заинтересовано в строительстве музея. Это произошло лишь семнадцать лет спустя после образования государства и только благодаря усилиям избранного в том же году мэром Иерусалима Тедди Колека, высокопоставленного государственного деятеля, обладавшего обширными связями за рубежом. Большая часть финансирования пришла из США. И хотя основной проект был реализован израильскими архитекторами, центральный символический объект, «Храм книги», в котором хранятся кумранские свитки, был отдан американцам, а сад скульптур спроектировал японец Исаму Ногучи. Первым главным куратором был приглашен Уильям Сандберг, легендарный создатель Стеделейк-музея в Амстердаме. Он же придумал и логотип музея. Так что уже в самом начале подобралась команда вполне интернациональная.

Вероятно, поэтому в первые годы существования музея не было ни одной выставки израильского искусства, а отдел израильского искусства был создан лишь несколько лет спустя после открытия. Государство и до сих пор дает лишь 15% от общего бюджета, еще 15 набирается от продажи билетов, остальное — от частных спонсоров. Все эти 70% уходят на содержание музея и зарплаты. И ремонт тоже на 80% оплачивают американцы. То есть на сегодняшний день, пожалуй, только отдел фандрейзинга работает исправно.

У этого есть свои преимущества. Например, государство не вмешивается в дела музея. Де-юре политику музея определяет совет директоров, в который входят министр культуры и самые богатые спонсоры. Помимо этого существует два основных месторождения долларов — Международное общество друзей Музея Израиля и Всемирная федерация друзей музеев в Иерусалиме. Но, похоже, они мало влияют на происходящее в музее, который превратился по сути в вотчину сравнительно небольшой группы (не)профессионалов. Они выдвигают противоречивые идеи — объединить отделы современного и израильского искусства, пригласить внешних кураторов и т.д. Единого плана реорганизации (а не реконструкции) ни у кого нет. Ремонт — не панацея. Это все равно что делать пластическую операцию при инсульте. На эту тему есть старый анекдот. После осмотра врач говорит пациенту: «Вас придется оперировать». — «Что Вы, доктор?! Я лучше умру!» — в ужасе отвечает больной. «Ну, одно другому не противоречит».