Исход шамана из современного искусства

Куда подевался Герман Виноградов? Без него на арт-сцене скучно: никто не бьет в гонг, никто не вываливается в курином пуху и не завывает стихов

Признаться, мне на последней Арт-Москве очень не хватало перформансов Германа Виноградова (которого я привыкла звать нежно Гариком). Без его дуракаваляния в храме арт-бизнеса стало ну совсем уныло. Кто еще будет так бескорыстно, из чистой любви к искусству бегать с горелкой на причинном месте, катать на спине всех желающих, став живым троллейбусом, или, извалявшись в курином пуху, завывать свои первобытные стихи?

Недавно мне довелось участвовать с Германом в одном мероприятии в Нижнем Новгороде, и я не преминула спросить, что случилось. Куда он подевался?


Выяснилось, что у Виноградова теперь новое увлечение и новый имидж: он солист группы «Гроздья виноградовы», куда также входят музыканты бывшей группы «Звуки Му», осиротевшие после ухода из нее Петра Мамонова, — Александр Липницкий и Алексей Бортничук. Проект постепенно развивался в течение последних двух лет, осваивались новые территории — не только художественные, но и музыкальные. И наконец он сложился.

Мне удалось послушать концерт «Гроздьев виноградовых» на известном музыкальном фестивале «Длинные руки». Сначала Герман зачитал текст под названием «Брехня старомосковская» — древнерусские «нагады» и рецепты из «книги лекарчеств от доктора Добронюхова Гуталина Петровича». Ему аккомпанировал гитарист в ярко-красном жабо. Потом Виноградов надел на свою абсолютно лысую голову меховую шапку с ушами и уморительно, с ужимками исполнил частушку, посвященную открытию «Гаража». Она сменилась вполне классическим романсом о том, как лирический герой встретил в клубе ОГИ свою любовь (исполнялся он с косичкой из каната на голове).

После концерта Герман сразу стал спокойным и серьезным. Мы пошли в его легендарную квартиру-мастерскую и попали внутрь сплошной инсталляции из огромных листов железа, труб, коробок, оказавшихся самодельными музыкальными инструментами. Между ними уверенно расхаживали крохотная дочка Гарика Василиса (по паспорту — Василиса Дада) и два кота. Время здесь бежит незаметно, наша беседа продолжалась несколько часов.


Разговор с Виноградовым

— Говорят, у тебя тут за последние почти двадцать лет кто только не побывал — от Аллы Пугачевой и эстетского «Кронос-квартета» до Элизабет Яппе, которая курировала программу перформанса на «Документе-8». С ее визита и начались гастроли этого проекта по Европе и Америке. Я читала ее впечатления о «Бикапо» как архаическом синтетическом действе в «настольной книге перформансиста» — «Перформанс. Ритуал. Процесс». Как связаны «Гроздья виноградовы» со всей твоей предыдущей деятельностью? Или ты с ней уже завязал?

— Почему же? Проект продолжается, и, как всегда, каждое воскресенье можно сюда прийти. «Бикапо» — это для меня такое древо, из которого я дальше могу выйти в любую область — кино, поэзию, даже театр. Недавно, например, я сыграл главную роль в спектакле у Александра Пепеляева «Альфа-Чайка». Группа «Гроздья виноградовы» — еще одна ветка на этом древе. На ней вдруг распустились листья, появились цветочки, а теперь она дала и плоды.

Сначала группа называлась «Виноградов и Алексей»: мы выступали вдвоем с Алексеем Бортничуком. Он тогда пытался уйти с территории рока в медитативно-сосредоточенную игру, а параллельно отрывался по полной программе в группе «Ривущие струны», где играл гаражный панк. Я тогда только читал тексты под звуки железа. Это был промежуточный этап между «Бикапо» и «Гроздьями виноградовыми». А когда пришел Александр Липницкий, я понял, что надо эти проекты разделить, сделать что-то совершенно другое. И как-то сами собой стали складываться песни.

Я сейчас погрузился в песенный жанр как таковой. Называю это фрик-н-ролл — абсурдистское направление, которое не ставит целью возбуждение витальной энергии, как в рок-н-роле, хотя мы умеем это делать. Как и в «Бикапо», здесь идет работа в большей степени с сознанием. Тексты, которые я произношу, имеют очень большое значение. Хотя я могу играть на концерте и латиноамериканские мелодии, и Баха, иногда использую электронику, синтезаторы.

А весь проект «Бикапо» в целом я отношу к мистериальному искусству, где все неразделимо. Ведь шаман одновременно и художник, и музыкант, и актер, и реальный целитель. Действо так устроено, что в нем через взаимодействие первоэлементов, через звуки оказывается реальное освобождающее действие на психику человека. Это глубинная вещь.


— Йозеф Бойс и Джексон Поллок тоже апеллировали к образу шамана...Тебе они близки?

— Бойс — шаманствующий актуальный художник. Он может считаться шаманом только в восприятии западных интеллектуалов, которые не имеют опыта подобных переживаний. Он просто пользовался образами и визуальными материалами шаманизма. А я реально работаю с действующими силами природы, особыми состояниями. У меня много раз бывали тувинские шаманы, в том числе личный шаман президента Тувы, они присвоили мне титул «железного шамана». Но эта часть айсберга скрыта от большинства людей.

Поллок мне уже ближе, но от реального шаманства он тоже далек. Ведь шаман не тот, кто неосознанно вылетел к духам, и у него закружилась голова. Это работа — такая же, как математика или медицина. В Туве шаманы вообще объединены в профсоюзы.


— Есть ли для тебя у проекта «Гроздья виноградовы» какие-то аналоги, предтечи?

— Раньше я бы тебе назвал какие-то имена — может быть, Крученых... Но сейчас нет. Я чувствую, что этот напиток, который выплескивается на концерте, — совершенно оригинальный, как созревший коньяк. Мне нравятся ребята из «Звуков Му», потому что они тоже такие «настоящие настоявшиеся напитки». Не хотелось разбавлять свой коньяк водой. Мне вообще легко с очень талантливыми или гениальными людьми.

— Но ведь были музыкальные группы художников? Например, «Среднерусская возвышенность»?

— «Среднерусская возвышенность» — имитационная группа, концептуалисты, которые манипулировали готовыми клише из советской и прочей культуры. Мои же тексты и музыка рождаются, как у композитора или поэта в классическом понимании, из наблюдений за природой, общения с любимыми людьми, путешествий, из абсурдного взгляда на жизнь, не связанную с социумом, из особого образа жизни...

— Пригов тоже концептуалист, но ты ведь его очень ценишь, вы c «Гроздьями» даже выступали летом на фестивале его памяти в ГЦСИ.

— Да, Пригов был очень разносторонний, музыкальная часть выделяла его из всех перформансистов. Мама у него была пианисткой. И он был большой поклонник оперы, знал многие арии наизусть, даже входил в клуб любителей итальянских теноров, где кроме него были только профессора консерватории. Выступал он на живом нерве, даже распевался перед выступлениями. Я рад, что именно моего кота он снимал для «Оперы "Россия"».


— А кого бы ты еще выделил из перформансистов?

— Группу «Флюксус» и Терри Фокса — американского классика перформанса. Вступление «Флюксуса» я видел в Берлине, мы участвовали в одном фестивале. Это было очень визуально выразительно — один японец играет на полудетских игрушках, второй тут же обрабатывает звук на компьютере. А в это время выходит двухметровый норвежец, раздевается догола и начинает высыпать на себя муку, желе, рыбу, лить в ванну со льдом расплавленное олово, потом раздает всем сувениры — слитки. Конечно, они всего лишь повторяли свои старые работы 60-х, но это было все равно впечатляюще. Немцы даже приводили своих детей, показать, как это здорово. У Терри Фокса тоже был очень тонкий музыкальный перформанс. То, что происходило с предметами, было пронзительно. Представь: висит несколько звуковых скульптур, среди них — металлический лист на веревке, которая особым образом скручена. А внизу лежит яйцо. В какой-то момент веревка начала постепенно разворачиваться, разворачиваться и так разворачивалась, пока его не раздавила.


Еще мне в свое время нравился Стеларк. Он даже прислал мне подборку своих работ. Одна очень красивая — в одной японской галерее он был подвешен на крюках под потолком, в центре круга из камней, которые служили противовесами его телу. Такой «сад камней».

— Мне кажется, то, что ты делаешь в «Гроздьях», все же ближе к юродству, чем к шаманизму... Ты как будто перенял эстафету юродства у Мамонова, начав работать с его музыкантами.

— Отчасти да. Мне нравится эксцентричность Мамонова. Гребенщиков его назвал «русской коллективной галлюцинацией». Мы разные деревья одного леса, оба делаем искусство городских аборигенов мегаполиса: он — один из столпов, и я также считаю себя одним из таких аборигенов со своей стезей.

Но в «Бикапо» я декларирую свое игровое сознание, которое позволяет ускользать от любых клише и штампов — определений того, чем я занимаюсь. Юродивый и шаман — только две мои ипостаси. На самом деле их много больше, как граней у бриллианта. Например, я могу быть совершенно рациональным человеком, когда конструирую инструменты — я ведь архитектор по образованию. Чтобы сделать вот этот круг (показывает на потолок), понадобилось два месяца расчетов, непрерывного труда.

И вообще, я не понимаю, почему все говорят «художник-шаман», а не, например, «художник-йог»? Я ведь работаю не только с подсознанием, но и со сверхсознанием. Я долго занимался йогой и сейчас медитирую.


— Но ведь твои тексты подчеркнуто русские, и частушка — сугубо русский жанр. Я помню, ты даже в свое время основал национальное движение «Пень»... При чем тут йога?

— Да, это движение было связано с именем Порфирия Иванова — типичного русского йога. Его деятельность — цельная. Он соединяет воедино в оригинальной русской йогической философии все уровни реальности — от физического до уровня сознания.

— Хм... А как ты относишься к деятельности сектанта Виссариона, который в Сибири организовал целое экопоселение? Свои действия он называет перформансами, поскольку считает себя не только мессией, но и художником...

— По описанию нельзя ничего сказать. Надо его систему через себя пропустить и действа увидеть. Как говорится, «Бог — в деталях».

— Неужели и твой перформанс во время суда над устроителями выставки «Осторожно, религия!» — йога? Когда ты зимой обливался холодной водой у здания прокуратуры? С тех пор правозащитники считают тебя за своего, приглашают на свои мероприятия и фестивали...

— И «Гроздья виноградовы», и перформансы c обливанием, и чтение стихов в проруби — для меня не вид социальной деятельности, а вид духовной практики и никакой не антирыночный жест. В актуальном искусстве я разочаровался еще в 90-е. Вся моя деятельность — это познание себя и окружающего мира через искусство и формирование таким путем своих высших способностей. Ведь я через эту практику реально сам себя сделал, преодолел комплексы. В школе я был очень замкнутым человеком.

— Выходит, и частушка про «Гараж» йога, а не дань актуальности?

— Конечно! Ведь в частушке затронута вибрация. Она сама по себе организм, общаясь с которым ты входишь в измененное состояние. Я каждый раз посвящаю частушку разным героям. Для меня важен элемент абсурдности. Когда я хожу по улице с гитарой, я посвящаю «Гараж» уже не Абрамовичу, а первому встречному. Это песня городского аборигена, а не жест актуального художника. Иначе потеряется весь музыкальный пластический шарм, и смысл устареет через год, будет неинтересно. Мистериальный художник вне времени.


— И на Арт-Москве ты больше не появишься?

— Она была для меня всего лишь одним из мест для эксцентричных развлечений, но их можно устраивать и на других территориях. В 90-е мне нравилось устраивать мистификации на телевидении. Например, однажды, кажется в «Большой стирке», я предстал в образе сварщика в ватнике, который случайно обнаружил, как огонь рисует картины, и стал делать дома после работы на стройке огненную живопись. Сейчас я с большим удовольствием провожу свои акции прямо в городе, на улице, вместе с семьей.


После разговора

Я ушла в смешанных чувствах — мало того, что окончательно запуталась в ипостасях Гарика, но и мои попытки перекинуть мост к актуальному искусству не увенчались успехом. Зато я лишний раз убедилась, что социальному поведению сегодня место скорее на улице (кстати, неожиданно для меня у Германа вызывает интерес группа «Война»), чем на актуальной сцене. А аутентичному архаическому перформансу — еще дальше, там же, где и «перформансам» Виссариона — в Сибири, куда Виноградов как раз скоро отправляется на гастроли с «Бикапо».


И неслучайно «Фестиваль мистериального искусства», устроенный им в Сахаровском центре непосредственно перед выставкой «Верю», художественное сообщество проигнорировало. Хотя в глубине души наверняка многие понимают, что частушки Гарика куда смешнее «Синих носов», его духовность глубже «художественного оптимизма», социальное поведение критичнее и действеннее левого искусства, а материалы беднее «русского бедного»...


Еще по теме:
Перформанс вокруг нас с Лизой Морозовой

Ссылки

• Перформанс вокруг нас с Лизой Морозовой