О Берлинской биеннале

ЕКАТЕРИНА ДЁГОТЬ: Я не была в Берлине года два, хотя раньше меня заносило туда практически ежемесячно. Первое впечатление от подзабытого города поразило меня своей марксистской банальностью: Берлин очень мелкобуржуазный. Я раньше этого не видела

Впрочем, раньше я и не понимала, что значит «мелкобуржуазность» – мне никак не удавалось наглядно представить себе это книжное для меня понятие. Теперь же я увидела мелкобуржуазность во всей ее неизбывной силе, во всем очаровании и одновременно физической ущербности, почти уродстве – как будто выросла она внутри тесного ящика. Узенькие лавочки, маленькие частные ресторанчики, отдельные входы, чистота. В каждом газетном ларьке, на каждой колбасной раздаче явно орудует владелец, а не наемный работник. И все вывески написаны каждая своей рукой.

Москва никогда не была такой. Мне кажется, даже до революции. Она всегда была городом крупнобуржуазным, потом стала крупносоциалистическим, а теперь, видимо, является крупно-госкапиталистическим. В Москве по-прежнему у людей мало своего. Мало маленького.

Может, это бросилось мне в глаза потому, что прилетела я на сей раз на Запад – а не как обычно, в социалистический Берлин. Меня встретили не панельные многоэтажки, а прекрасная и миниатюрная архитектура западноберлинского модернизма 1950-х и 1960-х годов, героический символ свободы, призванный через стену показать Востоку, в чем истинный смысл жизни. Эта красивейшая архитектура – и в частности, Национальная галерея Миса ван дер Роэ, сейчас одна из площадок Берлинской биеннале, ради которой я и приехала, – тоже мелкобуржуазна. В том смысле, что провозглашает она идеал индивидуального самоосуществления, некоего прямостояния, – но идеал, явно основанный на прочном фундаменте пусть маленькой и изящной, но собственности.

Есть такое мнение, что это и есть модернизм – печальное осмысление индивидуализма индустриальной эпохи, приправленное утешительным призом в виде наличия процветающего арт-рынка. Есть также такое мнение (точнее, было, – давно и в ныне не существующей стране), что в таком модернизме есть некое бессилие. Мелкобуржуазное бессилие одинокого человека, которое можно преодолеть только на пути полной самоотдачи некоему политическому, социальному проекту.

На те же самые темы я продолжала думать и путешествуя по трем основным площадкам Пятой Берлинской биеннале современного искусства (которая в этом году проходит под туманным девизом «Когда предметы не отбрасывают тени»). Много реакций на модернистскую архитектуру, преимущественно каких-то грустных (в том числе, например, фотопроект про одну очень страшную башню Шпеера, которая строилась только для того, чтобы проверить выносливость берлинской почвы). Можно сказать, стилистической доминантой является некий интимный гуманистический формализм, легкие геометрические формы, особенно в скульптуре, слегка как бы сломанные, недоделанные или ущербно-больные, чтобы не было слишком похоже на жирное здоровье нынешнего арт-рынка. (См. ниже фото со скульптуры грузинской художницы Теи Джорджадзе, ныне живущей в Германии.) Тонкие бледные орнаменты, символизирующие хрупкость человеческого существования.

Во всем этом сильно прослеживается влияние последней Документы, которая почти никому не понравилась, а вот – глядишь-ты – уже вошла в сознание молодых кураторов в качестве некоей нормы. Адам Шимчик, приглашенный куратор берлинской биеннале – 38-летний поляк, сделавший головокружительную карьеру в Швейцарии (директор Кунстхалле в Базеле). Интервью с ним можно будет прочитать на нашей странице.