Давид Рифф об Андреасе Гурски

Гурски стерилизовал свои снимки - так облучают помидоры, чтобы защитить их от бактерий. Результат получился эпический, но до странности банальный

Гурски стерилизовал свои снимки - так облучают помидоры, чтобы защитить их от бактерий. Результат получился эпический, но до странности банальный

Я минут двадцать простоял у дверей фонда «Екатерина» в компании таких же неудачников. Все стремились внутрь, но прорваться сквозь охранников было невозможно – на открытие выставки пришло слишком много народу. Это было официальное мероприятие, подтверждающее устоявшуюся в художественном мире иерархию, но художников и интеллектуалов на нем почти не было. Зато тусовщики, кураторы, коллекционеры – все собрались тут в надежде обзавестись полезными контактами. Как выглядит Андреас Гурски, никто не знал.

Прада I. 1996. 127 х 220 х 6,2 (в рамке)

Если вы вдруг не в курсе, Андреас Гурски – самый дорогой фотограф в мире. На его известнейших работах изображено сердце глобального капитала: биржи, ипподромы, крытые автостоянки, гостиницы, склады, музеи. Искусные полуабстракции, безукоризненный цветовой баланс, искаженная перспектива, все в эпических пропорциях: это лучше, чем блокбастеры с многомиллионным бюджетом, это значительно более шикарно, изысканно, красиво и компактно. Фотографии Гурски на самом деле заново определяют то, чем может быть фотография, а не только то, сколько она может стоить; они – золотые детища эпохи постпроизводства. В них успешно воссоздана аура подлинного буржуазного искусства. Поэтому сейчас они выглядят значительно лучше многих заслуженно забытых икон 1990-х, чей утопический дух теперь кажется фальшивым.
Фотографии Гурски – в каком-то смысле классика. И не только потому, что Гурски использует массу новых фототехнологий или – как заметили некоторые критики – пытается восстановить в правах главную цель реализма XIX века: запечатлеть и описать действительность в тотальной панорамной перспективе. Но еще и потому, что Гурски, защищая свои фотографии от порчи, сделал с ними нечто особенное. Он стерилизовал снимки подобно тому, как облучают помидоры, чтобы защитить их от бактерий. Результат получился эпический, но вместе с тем и до странности банальный. Фотографии Гурски – оптические причуды, огромная головоломка «найди охотника», вот только рассчитана она на аудиторию взрослых богатеев, а не невинной детворы, пытающейся отыскать признаки жизни в умиротворенном и отредактированном пространстве. Отчасти поэтому люди всегда будут долго стоять у фотографий Гурски; перед ними они предаются созерцанию и размышлению значительно дольше, чем перед произведениями живописи. Они пытаются что-то найти. Но что?

Грили. 2002. 206 x 264 x 6,2 (в рамке)

Что мы ищем, когда стоим перед работами Гурски? Его вылизанные non-places, промежуточные «не-места» пусты и ждут своего героя, как пустынные улицы Парижа у Атже. Может быть, мы хотим увидеть в них свое собственное (мелко)буржуазное отражение? Может, надеемся на проблеск самосознания, изучая линии этого неодушевленного мира? Вероятно, фотографии Гурски – идеальные отражающие поверхности; они отполированы и стерилизованы так, что на них можно спроецировать все, что угодно. Это зеркала. Так что богатеи могут видеть в них себя и ликовать. (Именно этим посетители – по крайней мере, некоторые из них – занимались на открытии выставки: «Вот это мое! Вы ведь знаете, я гражданин Монако...») Но есть и кое-что еще. Мы ищем в этом мире какое-то противоречие. Фотографии Гурски показывают нам деформированное, скомпилированное пространство мирового рынка, но им не удается отразить его изнанку, которая осталась там, на улице перед галереей, среди неудачников, еще надеющихся пройти фейс-контроль.





Фото с открытия выставки в фонде «Екатерина»
Фото: Артем Прокудин, Обработка: А.Тиволи