Премия Кандинского: очень длинный лонг-лист

Можно получить удовольствие от праздного шатания по этой коллекции недоступных, безукоризненно освещенных, по сути бесполезных товаров, но при этом есть риск, оглянувшись, увидеть лишь руины

Первое, что бросается в глаза на выставке художников, вошедших в лонг-лист премии Кандинского, — это архитектура экспозиции. Никакой неоновой подсветки, как в прошлом году. Никаких странных эффектов близости за счет огромного размера полотен. Никаких клаустрофобических подвальных видеокурятников. Красные ковровые дорожки теперь ведут прямо к произведениям искусства, освещенным спотами. В середине стоят диваны. Дизайнер выставки — Борис Бернаскони, молодой пробивной архитектор, который недавно опубликовал книгу о ЦДХ под названием Interface / Profoster. Так что теперь понятно, какого рода «социальным пространством» могла бы стать эта площадка, если ее не снести: большой чил-аут (chill out) для разорившихся миллионеров, выставка предметов роскоши, купить которые по мере усугубления экономического кризиса будет по карману все меньшему числу людей…


Разумеется, для такого устройства выставки есть свои причины. Верхний свет был приглушен, чтобы спрятать неомодернистское убожество ЦДХ; красные ковровые дорожки прикрывают гиперактивный пол; почти все работы освещены кадрированным светом, чтобы придать ритм выставке, которая иначе показалась бы бесформенной. Но формализм не бывает только прагматичным, он всегда одновременно глубоко идеологически обусловлен. Многие москвичи познакомились с освещением спотами, затемненными стенами и приглушенным верхним светом на последней Ярмарке изящных искусств: это свет пафосного бутика. Если на живопись Богдана Мамонова (в духе магического реализма) направить этот свет, получится масло масленое; осветить им холсты с граффити Миши Моста — и пугающими станут оранжевый, зеленый и фиолетовый, а не красный, желтый и голубой, как в знаменитой живописи цветных полей Барнета Ньюмана (Barnett Newman). А если направить его на социально-документальную неореалистическую фотографию, получится лайтбокс. Но уже через двадцать минут появляется резь в глазах.


В этом слепящем свете тебе постоянно напоминают, что перед тобой выставка безмолвно соперничающих объектов, которые сопоставимы, потому что в каждый из них вложен абстрактный труд художника. Можно получить удовольствие от праздного шатания по этой коллекции недоступных, безукоризненно освещенных, по сути бесполезных товаров, но при этом есть риск ослепнуть или проснуться и, оглянувшись, увидеть лишь руины. И впрямь. Если посмотреть на выставку при дневном свете, она развалится на части, как будто арт-ярмарка после взрыва. Выставка организована глянцевым художественным журналом «АртХроника», ее спонсирует корпоративный коллекционер Дойче банк, и присуждается здесь не одна, а целых три премии, у каждой из которых очень длинный лонг-лист (тридцать человек в номинации «Художник года» и человек по пятнадцать «Молодых художников» и «Медиахудожников»). Заявки на участие принимались не только от физических, но и от юридических лиц, так что программы некоторых галерей были переняты целиком, как в случае с когортой художников Айдан, которые лезут изо всех углов. (С подробностями кураторства и полным списком участников можно ознакомиться на сайте премии).

Кураторы перемешали эти три лонг-листа между собой и разбросали подборку из шестидесяти художников по всему центральному залу и двум прилегающим помещениям. Так что премиальная выставка не похожа на подробную музейную легализацию четырех финалистов (как, например, в случае с премией Тернера); предполагается, что она даст вам общее представление о том, куда течет мейнстрим. Если же его течение подать в неверном свете, оно неминуемо будет напоминать болото — именно на то, чтобы избежать такого впечатления, и нацелен дизайн Бернаскони, и ему это удается, по крайней мере поначалу.


Так куда же течет мейнстрим и правда ли это река розового гноя, как выразился Илья Кабаков о культуре гламура в интервью для OPENSPACE.RU? Конечно, налицо непрерывный количественный рост победно кричащего искусства, в московских галереях его предостаточно на любой вкус. Где-то оно мягкое и обнадеживающее, где-то злобное, с фашистским душком. Но в то же самое время кризис наступает. Герои прошлого года AES+F, Дубосарский и Виноградов, Кулик и лауреат Анатолий Осмоловский за этот год не создали новых проектов — вероятно, потому, что были заняты воспроизведением старых работ на потребу докризисного рынка. Однако образы и объекты прошлого года переживают второе рождение в виде репродукций, еще более злобных (и, следовательно, еще более безвкусных), чем оригиналы.

Например, обращение Осмоловского к неоформализму в последние годы воодушевило многих художников и привело их к более широкой переориентации, именно поэтому он и получил в прошлом году премию Кандинского ($50 тыс.). Но сейчас главным «абстрактным художником» является Георгий Пузенков; его гигантская инсталляция с фирменными окошками системы OS 9 на видеоэкранах (спонсируют ее partner projects) кажется варварской отсылкой к Барнету Ньюману и живописцу-разбрызгивателю Джексону Поллоку (Jackson Pollock).


Или взять, например, вагнеровскую медитацию AES+F на тему компьютерных игр вроде Half Life или Myst, представленную в русском павильоне в Венеции (2007). Призраки этой работы также носятся над московской художественной сценой в виде еще более открыто милитаристских произведений, типа невыразимо кошмарного видеотриптиха художника, скрывающегося под псевдонимом Танатос Банионис, с трехмерными облаками дыма над руинами и зенитным огнем, строчащим вверх линиями пикселов, тра-та-та-та. Случайно получилось, что нечто очень похожее представила и группа Blue Soup. В их случае это видеопроекция туманного белого пейзажа — также трехмерная цифровая композиция, почти неподвижная и возвышенная, за исключением вспышек в тумане и быстрого потрескивания автоматических винтовок и разрывов мин.

В целом наметился угрожающий поворот к эстетике власти. Нацистско-сталинистским холстам Алексея Беляева-Гинтовта (любезно предоставленным галереей «Триумф», см. заглавное фото) сопутствуют декоративные исламские холсты от Айдан. Им противопоставлена решительно антитоталитарная соц-артовская скульптура Бориса Орлова, на которой аэропланы 1920-х годов с неоцарскими опознавательными знаками вылетают из черного квадрата в направлении поролонового трона Сергея Шеховцова.


Скульптор Дмитрий Цветков отдает дань аллегорическо-концептуальной скульптуре Бориса Орлова и сообщает соц-арту более явное и актуальное православное звучание: огромного размера бюстгальтеры на стене отбрасывают тень на пустые униформенные костюмы с гипертрофированными советскими и постсоветскими орденами, вышитыми бисером, как на облачении священников. Кстати, на выставке Диана Мачулина рассказала мне, что в каталоге у этих работ наверху каждой чашечки лифчика располагался православный крест, то есть становилось ясно, что они символизируют купола храма Василия Блаженного.

Видимо, художник в последний момент сделал выбор в пользу самоцензуры и удалил эти детали. Твердая рука куратора Андрея Ерофеева чувствуется во всей выставке, но здесь ему больше не придется представать перед судом, чтобы защитить художественную свободу; он может положиться на здравый смысл и осторожность самих художников… а если они вдруг упустят что-либо, охранники или кто-то другой позаботятся обо всем еще до открытия. Мачулина также пожаловалась мне, что одну из ее работ, Кремлевскую стену из резиновых ластиков, дважды кто-то сшиб, поскольку здесь есть очевидная отсылка к Путину и возможной фальсификации выборов в начале 2008 года. «Здесь еще до открытия она дважды свалилась, а в Хельсинки и Париже (на недавней персональной выставке) спокойно простояла всю дорогу», — сказала она.


Но, возможно, Москва ближе к Пекину, чем к Парижу, поэтому вообще в воздухе разлита китайская эстетика (зависть к способу производства, которому Россия никогда не сможет подражать, особенно после того, как деньги олигархов утекут, оставив после себя полуосушенное болото). Эта эстетика представлена здесь огромной головой ребенка, выполненной петербургским псевдоклассицистом Виталием Пушницким, а видеостена арт-группы «ПГ» становится ироническим комментарием к китайской теме: Илья Фальковский изображает здесь стереотипного азиата в соломенной шляпе, который кусает собаку (Фальковский на какое-то время уезжал в Китай, но теперь, кажется, вернулся — по крайней мере, сейчас он здесь). По всей видимости, эту работу вырезали и запретили в прошлом году на скандальной выставке соц-арта в Париже наряду с целующимися милиционерами «Синих носов». На нынешней выставке они напоминают о себе: в виде двух целующихся балерин. И вновь премия присуждается Андрею Ерофееву… который даже внешне чем-то похож на китайца, если разглядывать его издали под нужным углом…


Конечно, Китай был бы неполон без своего Гонконга, а мейнстрим невозможен без островов и подводных каньонов, лазеек и окраин, и именно там-то и водятся будущие лауреаты — по крайней мере, я на это надеюсь. Есть новый фильм Виктора Алимпиева «Чей это выдох» (здесь он выглядит более хрупким и неясным, чем на недавней ретроспективе в фонде «Екатерина» — о ней я, возможно, чересчур резко писал). Есть здесь также славный видеотриптих Владимира Логутова, подвергнутый цифровой обработке, — водовороты и пузыри а-ля «Солярис». Работа определенно заслуживает премии в номинации «Медиахудожник». Покажите ее Бизенбаху, и он выставит ее в MoMA и PS 1 вместе с Алимпиевым, возможно, еще и потому, что водоворот слева напоминает знаменитое произведение ленд-арта Роберта Смитсона (Robert Smithson) «Спиральная дамба» (Spiral Jetty). Почти последним, но отнюдь не по значимости, представлен здесь Дмитрий Гутов. Его работа — кованого железа витрина советского магазина шестидесятых годов из серии «Б/у», о которой я также уже писал. Конечно, я пристрастен, но, если бы мне пришлось отбирать четырех художников для типичной выставки премии Тернера, он, вероятно, попал бы в шорт-лист. Однако в данном контексте его работа приобретает иное качество. Мало того, что возникает неуютная параллель с кованым железом Анны Желудь, графически пустым дизайнерским бутиком, — от этого сопоставления становится ясно, что Гутов довольно далеко зашел, флиртуя с китчем. Куда поразительнее то, что рядом висят картины Григория Майофиса — задушевные изображения животных для интерьера, как бы пародия на гутовских обезьян, читающих марксистского философа Михаила Лифшица. Философа наверняка стошнило бы при виде всей этой эффектной неразберихи. А на выходе он обязательно обратил бы внимание на остроумные постеры в духе политического трэша, созданные молодым петербургским художником Григорием Ющенко. Последнему, если повезет, вполне может достаться премия для молодого художника. Очень уместно, что его работа висит не в основном зале, а на лестнице, возвращающей вас к действительности.

Посмотреть галерею полностью


Еще по теме:
Диана Мачулина. К чему приводит массовая любовь к искусству

Ссылки

• Диана Мачулина. К чему приводит массовая любовь к искусству