Кризис арт-бизнеса: сдача на милость государству?

АНДРЕЙ ПАРШИКОВ считает, что проблемы у российского арт-рынка вовсе не из-за того, что все коллекционеры уехали

 

Дезертиры рынка?

О том, что закрылись три кита московского галерейного бизнеса (галереи «Айдан», М. и Ю. Гельман и XL почти одновременно переформатировали свою деятельность, сильно сократив или вообще отменив галерейную. — OS), не знает только ленивый. Очень хочется надеяться, что среди этих самых ленивых есть коллекционеры, реальные или потенциальные, поскольку похоронный марш российскому арт-рынку, который с таким энтузиазмом исполняет пресса, вряд ли способствует развитию российского же искусства.

Да, это было мощно: в одну неделю все рухнуло, 98-й год на «Винзаводе». Есть хорошее английское слово shituation. Но стоит ли говорить о Великой депрессии арт-рынка? И почему все это произошло?

Пресс-конференция с выступлением основных акторов — Марата Гельмана, Айдан Салаховой и Елены Селиной — ситуацию не прояснила, а скорее запутала. Да, все трое жалуются на то, что рынок сейчас отсутствует, на то, что независимые бизнесмены покидают страну (по словам Гельмана, осталось только 20% из тех, что были), словом, на то, что рынка снова нет, как не было его до примерно середины нулевых годов. Далее начинаются индивидуальные особенности: Айдан Салахова говорит, что она более успешна как художник, чем как галерист, и хочет открыть частную художественную школу; геометрически прогрессирующие интересы Марата Гельмана давно (если быть точным, пять лет назад) переросли стены его галереи и сейчас пролегают где-то в плоскости масштабных государственных и муниципально финансируемых проектов на уровне страны; Елена Селина развивает амбициозный проект репрезентации российского искусства за рубежом, но уже в совершенно новом статусе, статусе независимого куратора и на деньги частного фонда.

Все это выглядит вполне логично, убедительно и даже, можно сказать, радужно. Перспективы кажутся для публики даже более интересными (так как теперь, по сути дела, стало больше некоммерческих площадок, курируемых профессионалами). Потом, все не настолько мрачно. Да, закрылись три ведущие галереи, которые представляли Россию на лучших ярмарках, но это не значит, что на их место не придут другие. Стоит вспомнить хотя бы очень быстро развивающуюся Paperworks, в будущем наверняка вполне способную справиться с задачами старших коллег. Можно ожидать открытия новых галерей молодыми профессионалами, обучающимися сейчас в школе арт-менеджмента и галерейного бизнеса. Катастрофы пока не произошло.

Тем не менее, художественное сообщество Москвы отчаянно бьет тревогу. Да, много некоммерческих институций — это хорошо, особенно хорошо, когда это низовые инициативы, еще лучше, когда это самоорганизации. Но иногда художникам нужно есть, а грантодающих фондов на всех не хватает. А еще художникам порой хочется показывать персональные выставки, и тут тоже фондов на всех не хватает, а музеи, мягко выражаясь, не всегда досягаемы. А еще если не ездить на хорошие, качественные мировые ярмарки и не показывать там художников, то постепенно даже аукционы забудут о такой географической точке на карте искусства, как Россия. Альтернативные системы — это хорошо, но пока в реальности они не работают в России, а вот когда некоммерческие институции финансируются государством — это в условиях нашей управляемой демократии подчас может быть опаснее, чем когда это добротные коммерческие галереи…


Галерея: российская модель

Так называемая «смена формата» аргументируется тем, что галерея в Москве не может существовать на самоокупаемости (Елена Селина приводит годовой бюджет галереи в $400 000) в силу отсутствия, опять же, полноценного арт-рынка по «западному образцу». Практика поддержки частных галерей государством действительно существует. Айдан Салахова приводит в пример Германию, где государство оплачивает стенды немецким галереям на международных ярмарках; еще больше заботится о своих галереях Австрия, где государство частично покрывает галерее расходы на аренду площадки. Чудеса, не правда ли? Однако все же «там» галереи живут на самоокупаемости, в основном за счет продаж. Продаж регулярных, с бюджетным планом и без мессианских устремлений.

Про западный образец говорят многие, но никто толком не объясняет, что это значит на самом деле. Каков западный образец коммерческой галереи? Следует ли считать им этаблированную, богатую, дорогую Gladstone или инновативную, концептуальную, не очень дорогую и очень ценимую профессионалами GB Agency? Такое впечатление, что наши галереи (не только эти три) очень хотят быть похожими на первую, но не могут этого по ряду объективных причин, а второй путь перестал привлекать.

В России появившиеся в 90-е годы галереи выполняли вначале скорее образовательную функцию, нежели являлись реальным бизнесом. Именно здесь показывалось искусство, вышедшее из сквотов. Именно три закрывшиеся галереи начали выстраивать систему искусства в России, показывать художников так, как они могли себе позволить, и уж точно лучше, чем мог кто-либо еще, развивать художественные экспериментальные формы, одним словом, писать историю искусства. Еще до ММСИ в том виде, в котором мы видим его сейчас, до частных фондов, до биеннале. Практически в пустыне. Этого художественное сообщество забывать не должно и, хочется надеяться, не забудет.

С пришествием знаменитой стабильности (хочется уже произносить это слово с интонацией «нашествие помидоров-убийц из космоса») в нулевых галереи стали стремиться сначала сбалансировать, а затем и поменять местами образовательную и бизнес-функции, сделав ставку на последнюю. Социально ангажированное искусство становилось все более предсказуемым и безопасным, постконцептуальное превращалось в дизайн, а живопись стала приближаться к салонной. Это не самая приятная, но закономерная стадия развития, учитывая все меньший спрос коллекционеров на нестабильные экспериментальные формы и открытие других, по-настоящему некоммерческих площадок.

Есть и другие причины. Галерея — это всегда малый бизнес, в котором сам владелец много работает лично наряду со своими сотрудниками. На Западе это модель крайне устойчивая, благодаря экономическим и правовым гарантиям государства в том числе, а у нас все эти гарантии отсутствуют. В России новые, возникшие в 2000-е годы галереи пытаются сразу стать престижным, гламурным крупным бизнесом с большими государственными связями, в котором работают менеджеры. Однако, если владелец при этом совсем не хочет галерейной работой заниматься и все это только крыша для каких-то других интересов, это совершенно неприемлемо для мирового контекста. В конце концов некоторые из таких новых галерей сами прекращают свое существование и де факто или де юре становятся некоммерческими фондами.

{-page-}

 

Главный конкурент

Главной причиной обвала галерей официально и неофициально называется как раз возникновение на российской арт-сцене большого количества конкурентов галереям — частных фондов. Фонды стали показывать художников на международных выставках (а не ярмарках, что менее престижно), продюсировать работы и частично сами их закупать (не забирая с суммы проценты, в отличие от галерей), а некоторые фонды (о, ужас!) даже не тратят деньги на аренду площадей. И при этом они финансируются частным капиталом и не должны вести коммерческую деятельность, чтобы окупать свое существование. И более того, такая форма, как фонд, для художника предпочтительна, поскольку дает возможность участия в престижных выставках, где его могут заметить те самые вожделенные западные галереи. Dolce Vita!

Именно эта форма стала решающей для того, чтобы переформатировать коммерческие пространства, которые, по словам галеристов, никто не любит (ни «левые» молодые художники, ни пресса, которая не особенно заинтересована в довольно традиционных по своей природе галерейных выставках) и на которые невозможно получить деньги, так как галерея — это магазин, а никто магазины не финансирует (в Лондоне, например, очень даже финансируют, взять хотя бы галерею Саатчи). Переформатируют они их, полностью или частично, в некоммерческие, решив все проблемы сразу. Став сразу и умными в глазах общественности, и красивыми для государственного или частного партнерства.

Некоторые шаги в направлении фандрайзинга уже сделаны. Елена Селина собрала из художников XL Галереи выставку в Милане в рамках недели дизайна, получив очень крупное финансирование от нового фонда Елены Батуриной. Дальше эту деятельность планируется развивать — как, пока не объявлено. При этом Селина — единственная, кто не объявляет о закрытии галереи и будет продолжать показывать выставки художников, только меньше, чем раньше.

Тут возникает несколько вопросов. Известен недавний скандал с назначением американского арт-дилера и галериста Джеффри Дейча директором Музея современного искусства в Лос-Анджелесе, несмотря на то что галерейное дело для него уже в прошлом. Проблема в том, что статус независимого куратора или директора музея несовместим с наследием галериста в виде команды художников, из которых он извлекал или извлекает прибыль, это называется конфликтом интересов. В заявлении Селиной сказано, что XL projects будет открыт к новым предложениям, кураторским проектам и новым художникам, что звучит обнадеживающе. Примерно то же обвинение профессионалы выдвигают Марату Гельману, в выставках которого принимает участие тот же самый круг художников, что продаются в его галерее. Возможно, его официальный отказ от галереи есть в какой-то степени ответ на эти обвинения.

Правда, зная российскую действительность, можно с осторожностью предположить, что не только XL продолжит свою галерейную деятельность. А вдруг бывшая галерея «Айдан» и бывшая галерея Гельмана будут по-прежнему продавать те же самые работы тех же самых художников, только в режиме магазина, без выставок, без вернисажей, без каталогов и выездов на заграничные ярмарки? Не получится ли так, что отпадет как раз концептуальная выставочная программа, а чисто коммерческая останется? То есть «некоммерческий поворот» окажется фикцией, и на самом деле произойдет еще большая коммерциализация искусства?


На самом деле все еще хуже

Хотелось бы лечить болезнь, а не симптом. Проблема не в том, что уехали коллекционеры, а в том, что не появляются новые. Да, совершенно верно, что в нашей т.н. суверенной демократии капитал сосредоточен в руках чиновников, а не бизнесменов, а им ну никак не принято гордиться оным, а следовательно, и вешать на стены и ставить в углы вещи дороже годового прожиточного минимума в России. Проблема не в том, что мало коллекционеров осталось в России, а в том, что мало западных коллекционеров видят русское искусство на лучших зарубежных ярмарках (а теперь и вовсе оно будет сведено к невероятному минимуму). Проблема не в том, что мало некоммерческих пространств, проблема в том, что в музеи современного искусства, которые не всегда блистают выстроенной культурной программой, не ходят люди, а в школах не всегда преподают МХК. Проблема не в том, что происходит финансовый кризис, а в том, что во время финансового кризиса искусство не подешевело, что до сих пор ценовой сегмент «до 5000 у.е.» — это экзотика, а до 2000 — вообще нонсенс, что цены на русское искусство в русских галереях иногда выше мировых. Проблема не в том, что российского современного искусства мало на аукционах (а то, которое есть, уходит часто после и дешевле эстимейта), а в том, что галереи — как вообще-то им полагалось бы делать — не заботятся о том, чтобы в заведомое отсутствие клиентов выкупить работу по эстимейту самим, просто чтобы не опускать цену. Проблема не в том, что в умах молодых зреют левые настроения, а в том, что эти самые настроения не поддерживаются, да и что уж там лукавить, не инструментализируются галеристами, на эти самые настроения не делается ставка в их выставках для последующего их экспорта, потенциально вполне успешного. Проблема не в том, что загадочный «западный» формат у нас не прижился, а в том, что русские галереи в массе своей абсолютно локальны и вообще не работают с зарубежными авторами и, как следствие, не принимаются многими лучшими ярмарками, где это оговаривается в условиях участия. Проблема не в том, что западные галереи редко обращают внимание на российских художников, а в том, что русские галереи не уделяют достаточно внимания тому, чтобы помочь художнику обрести галерею на Западе, а часто и способствуют переходу его в режим самоповторения. Проблема не в том, что галереи не могут осуществлять политику единым фронтом, а в том, что вся система искусства не может четко обозначить свои требования и добиться их реализации. И еще в том, что советские структуры в искусстве работают до сих пор. А еще работает, например, галерея Шилова, и она поддерживается государством, так же как и галерея Глазунова.

Да, Марат Гельман осуществляет культурный проект Единой России и может говорить о сотрудничестве с государством, хотя последняя история в Краснодаре слегка не в пользу этого проекта. Но действительно ли это возможно в современной политической ситуации в России — просить финансирования у государства и с ним сотрудничать? Не будет ли это более опасно, чем быть, как в 90-х, «честными и бедными», да пусть даже и не бедными, пусть даже и поддерживаться частным капиталом? Возможно ли это делать институциям, за плечами которых огромный опыт выстраивания системы искусства, альтернативной существующей, — это большой вопрос. И чем это может обернуться, предсказать довольно сложно.

В любом случае, это не трагедия. Show must go on, будь то выставка, которая рассчитана на то, чтобы ее купили, — или на то, чтобы благодаря ей получили новые знания. Иногда бывает, что это одна и та же выставка. Очень редко.​