Борьба за права для всех или гей-прайд?

Художник НИКОЛАЙ ОЛЕЙНИКОВ участвует вместе с нами в борьбе против сексуальной нормы и еще объясняет, почему российские левые не всегда поддерживают феминисток

Эта работа — моя гордость. Черно-белая мураль на стене двухэтажного дома в самом центре Порто, на улице Мигеля Бомбарды. На мурали два известных квира — Аугусто Боал и Бертольт Брехт — вышагивают на манер «Рабочего и колхозницы». Кто из них какой именно из двух прогрессивных классов представляет, мешают понять вторичные половые признаки, нагло выпирающие из-под обтягивающих блузок. Хотя известно, что Боал чаще работал с крестьянами, а Брехт ориентировался на городского зрителя, в том числе — из рабочей среды, однако мураль про это молчит. Зато мураль говорит про многое другое. В частности, она пытается сказать о природе искусства и о его, искусства, освободительном мотиве, и о причастности к истории — истории освобождения. Потому что у этой мурали есть много слоев, не ахти как аккуратно зашитых под поверхность стены, на которой мы видим двух пожилых мужиков с женскими «аксессуарами».

Слой 1 — очевидный. Брехт и Боал — два театральных новатора, оба — политические беженцы, оба — левые до мозга костей, оба настаивали на эмансипаторной силе искусства, с античных времен освобождающей человека, оба своей практикой успешно этот тезис доказали.

Слой 2 — также просматривается невооруженным глазом. Всем во всем мире известна скульптура Мухиной, которую она готовила к парижской международной выставке, где павильон СССР архитектора Иофана располагался по оси от Трокадеро до Эйфелевой башни прямо напротив павильона Третьего рейха архитектора Шпеера. Нацистский архитектор сильно занервничал, когда увидел, насколько динамическая композиция Мухиной-Иофана доминирует в пространстве, и потребовал нарастить римскую тройку своего здания еще на несколько метров. Тогда был 1937 год.

Слой 3 — мерцающий, но важный. Скульптор Вера Ивановна Мухина, когда только начинала работать над проектом своего будущего шедевра, взяла за образец античную скульптуру. «Гармодий и Аристогитон» — невероятно динамичную вещь (Лаокоон был сделан намного позже). Двое мужиков голые вышагивают с перекрещенными мечами. Эти двое — цареубийцы, заговорщики и любовники. Один греческий тиран и брат тирана — Гиппарх — начал ухлестывать за Гармодием, но, получив жесткий отказ, расстроился и убил его сестру, за что сам поплатился жизнью. Обоих любовников казнили, но народ запомнил их героями — борцами за свободу и любовь против тирании, вседозволенности и безнаказанности властей — и через сто лет отлил их в бронзе и поставил на Акрополе.

Слой 4 — вообще незаметный. Всю эту историю мы скомбинировали с небольшой группой студентов местной балетной школы в рамках мини-семинара. Они же — студенты и студентки — позировали для травести Брехта и Боала.


***

Я постоянно рисую всяких франкенштейнов, это просто и очень эффективно — пришить к председателю Мао видеокамеру, и получится гаджет, о котором Годар не мог даже и мечтать в конце 60-х — идеология и технология на службе искусству. Или девочке-анархистке приклеить вместо головы розу, или к молодому Ленину — молодого Дебора. Или еще сложнее: взять первую феминистку Мэри Уолстонкрафт, а чтобы убрать весь этот британский колониализм XVIII века, подарить ей тело неевропейской расы и вручить персональный, набухающий в трусах массивный инструмент. Посмотрим тогда, останется ли у мачиста-левака-интеллектуала хоть что-то, чем он мог бы гордиться.

У левых в России вообще очень сложное отношение к ЛГБТ, квир и радикальному феминизму. Часто мои друзья, левые интеллектуалы, в спорах о феминизме приводят одни и те же кажущиеся логичными аргументы (сами по себе мои друзья не мачисты и не гомофобы, разумеется): нормальная левая всегда будет и должна ориентироваться на большинство и обращаться к массам, а массы у нас насквозь гомофобные и мачистские, уж какие есть. Наши массы, поддавшись нескольким простым механизмам воздействия, испытывают совершенно допотопный страх перед карнавалом и боятся гей-парадов как огня, хотя, например, в современной европейской культуре превращение борьбы в форму объединяющего всех праздника и было одной из причин появления самого феномена фестивалей гей-прайд.

Однако наши массы в целом вообще не обладают классовым сознанием и легко ведутся на патриотическую, националистскую риторику. Но ведь вменяемые левые по этой причине не отказываются от постановки классового вопроса и не уходят вправо, а стараются выстроить интернационалистскую классовую повестку. Убедительным примером упорства и необходимого занудства являются члены московской формации КРИ (Комитет за рабочий интернационал). Они, единственные на левом фланге, бьются в истерике за права женщин и ЛГБТ. Слабые, малочисленные, но упертые, они выходят на все демонстрации с антигомофобными лозунгами, бок о бок с радужной колонной и розовыми треугольниками. И, глядя на документацию «Марша миллионов» и московского Первомая, обнаруживаешь, что уже вполне естественно выглядит и не режет глаз присутствие в одном кадре красного, черного и розового.

Кажется, вместе с новым витком политической активизации нас вынесло и на новый виток более спокойного и обстоятельного разговора о феминизме и квир, борьба за равноправие которых входит в обязательную широкую повестку левых во всем мире. Здесь есть пространство эгалитарной борьбы, есть кому и от чего освобождаться. Сейчас было бы своевременно всем левым и творческим силам активней включиться в это пространство. Еще активней и ярче пропагандировать квир в разных средах, в разных возрастных группах. Настаивать на возможности объединенной борьбы на равных.


***

Еще на минутку вернемся в Порто. Эта мураль, пропаганда ЛГБТ и антифашизма, до сих пор живет на стене двухэтажного дома на улице Мигеля Бомбарды. Через дорогу есть кабачок, в котором обедает и ужинает местная беднота. Завсегдатаи день и ночь в течение недели наблюдали, как я бегаю вверх-вниз по строительным лесам с валиками, кисточками и ведрами с краской, иногда забегаю к ним выпить портвейна и обратно лезу на верхотуру. Когда леса увезли, видно было, что они оценили мою работу. Когда мы отмечали открытие, один пенсионер, бывший разнорабочий, признался, что полностью понял, зачем я нарисовал мужиков с сиськами — потому что так гораздо лучше!

Чистая правда, так гораздо лучше.