Гомофобия и ультраправый реванш

Полемический текст художницы, редактора журнала «Просторы» ЕВГЕНИИ БЕЛОРУСЕЦ, а также ее фотосерия о ЛГБТ- и квир-семьях, запрещенная в Киеве

​20 марта в киевском Центре визуальной культуры должна была открыться выставка «Своя комната», подготовленная мной в соавторстве с Наталией Чермалых (выставка так и не открылась, а ЦВК был закрыт. — OS). Этот проект был посвящен — по крайней мере, таким я его хотела видеть — явлению, оказавшемуся на передовой цивилизационных процессов нашего общества. Речь шла о ЛГБТ- и квир-семьях, о тех, кто живет на Украине и готов использовать фотографию для политического высказывания и заявления о своих правах, несмотря на угнетающее осуждение и многочисленные нападения ультраправых на любые мероприятия, в которых звучала бы тема гомосексуальности. Начинала я работать над задуманным, ожидая, что пространство моего будущего исследования готово быть представленным.

Я повстречала тех, кто с раннего детства вынужден был понять, что самое важное желание — уйти, убежать то ли с целью обрести самих себя, то ли с целью встретить кого-то или просто оказаться в утопической пустоте.

Мысль о пустоте всплыла в одном длинном интервью — я надеялась, что оно наведет меня на след исчезающих берегов земли обетованной, куда, как мне начинало казаться, стремились некоторые из героев «Своей комнаты». Пустота оказалась лишь громким словом, за которым скрывалась надежда раз и навсегда оторваться от родительской опеки, не испытывать мучительную потребность вновь и вновь находить свое место в кругу родственников, нежных и любящих когда-то, а с определенного момента принявших на себя роль суровых инквизиторов и блюстителей нравов.

В жизни почти каждого наступал момент, когда мать пыталась втолковать необъяснимое: как необходимо и спасительно всеобщее подчинение неписаным правилам катехизиса основных жизненных решений, обязательно включавшего в себя мистическое понятие «семьи». И также — к каким печальным и непредсказуемым последствиям ведет пренебрежение этим сводом законов. Но ученицы и ученики отказывались усвоить столь тщательно подготовленные для них уроки. Я вновь и вновь становилась свидетельницей возвращения в прошлое и воспоминаний о том, как однажды совсем еще юная девушка покидает родительский кров и родной город навсегда. Ее губы кривит горькая усмешка — или же ее лицо озаряет надежда на совершенно иную жизнь.

В какой-то момент я столкнулась с небольшой ЛГБТ-средой, живущей чувством принадлежности к некой отверженной элите, которая смакует тему собственной отброшенности и исключенности. Братство и сестринство отверженных позволяет избранным довольствоваться своей участью. Они с насмешкой и скепсисом отнеслись к идее выставки, как, впрочем, и любого активистского высказывания, касающегося квир-проблематики. Все они были уверены в том, что их исключенность обратится в свою противоположность, как только они переедут в многокомнатные съемные квартиры в центре города и перестанут влачить существование бедной обслуги крупных корпораций. В своих грезах о будущем они видели себя за тонированными стеклами собственных автомобилей. С почтением перед ними открывались двери самых дорогих ресторанов и отелей. Финансовое преуспевание должно было заменить любые формы политической борьбы или социальных конфликтов. Оно прокладывало в их глазах быстрый, хоть и обходной, путь к смягчению нравов и терпимости. Практически все они сходились во мнении, что с определенным уровнем благосостояния уже невозможно стать изгоем среди богатых. И вместе с ростом годового дохода психологическая гармония их бытия перестанет нарушаться вынужденной ложью и мучительным разыгрыванием постылой роли женихов, чья воображаемая невеста годами ожидает свадьбы в родном районном центре или соседнем городе. Насколько я поняла, далеко не все надежды такого рода сбываются. Чаще всего ошеломляющий и тягостный, тщательно скрываемый опыт ведет к подобным грезам.

Вероятнее всего, родители любили своих детей, когда подвергали их разнообразным испытаниям: обливали святой водой на морозе, избивали, запирали в квартирах, отсылали школьниц, ненароком проявивших свою истинную и сомнительную с родительской точки зрения сущность, в больницы, где те по полгода лежали одинокие, без позволения видеться с подругами и друзьями. Запертая в больничной палате школьница, недавно открывшая для себя возможности лесбийской любви, читающая книги и с неизменной тоской выглядывающая из окна в надежде увидеть подругу, которая давно о ней позабыла. Мальчишка, подвешенный отцом на крючок в спортзале, потерявший сознание и очнувшийся от пощечин, разглядывающий старую фотографию, где его маленькая рука теряется в крупном кулаке отца, чьи черты непреклонного главы семейства дополнены взглядом угрюмым и наивным одновременно. Мать, совершающая с зажженной церковной свечой обход вокруг постели дочери в надежде изгнать духов зла и разврата, которые неожиданно обосновались в их прежде благопристойной квартире. Разъяренные лица школьных учителей, считающих, что они приобщились к культуре и знанию жизни ровно настолько, чтобы нести их другим. Подросток, впервые задумавшийся о том, как широк и обманчив может быть смысл привычных слов, подобранных заботливой родней на роль вех, которые определяют его будущую биографию: влюбленность, семья, брак. И, наконец, родня, годами издалека потрясенно наблюдающая за далекой жизнью вышедшего из-под контроля отпрыска, жизнью, о которой принято лишь перешептываться, которую нельзя толком обсудить, поэтому она становится еще более подозрительной, желанной и интересной. На родственных сходках принято обходить скользкие вопросы сексуальности, ведь они к идее семьи, в общем-то, прямого отношения не имеют.

Недаром долгое время в социологии пролегал ощутимый водораздел между штудиями, изучающими сферу семьи, и теми, что исследовали поле сексуальности. Однополая семья — явление, которое заставляет свести в одно целое два архипелага знания, развивавшиеся независимо друг от друга, без всякого ущерба для объективности исследований. Лесбийская пара, воспитывающая детей, — это фактически нарушительницы границ, без приглашения и прав водворившиеся на территории суверенного государства под названием Семья.

Но все же в случае такой пары мы еще можем оставаться в рамках традиционных семейных приличий, ибо она, особенно если оптика позволяет смотреть издалека, очень напоминает то, что мы привыкли читать в детских книжках о счастливой жизни с родителями. Женщины живут для того, чтобы создавать семью и рожать детей. И если две воспитывающие детей лесбиянки выполняют свое библейское предназначение не совсем точно, они, по крайней мере, отдают обществу дань материнства, и есть шанс, что их семейная жизнь столь же далека от непристойного, сколь и жизнь образцовой семьи из школьного «Урока нравственности». Подобная пара вовсе не нарушает систему вещей, по крайней мере, ее участницы не ставят перед собой таких целей, ожидая признания за собой права повторять знакомые им с детства модели.

Почему же даже столь близкий традиционалистскому мифу союз может вызывать яростное неодобрение и тревогу? А также — почему именно гомофобия легко становится поводом для нового витка ультраправой пропаганды?

Вполне вероятно, что оба вопроса связаны подобно формуле, легко раскрывающей отношения между причинами и следствиями.

Одно только существование лесбийской пары, воспитывающей детей, выводит саму идею семьи-государства из пространства десексуализации, прямо указывая на связь партнерских отношений с сексуальностью. Скромные заботы домохозяйки невозможны без власти, освящающей гинекей. Иными словами, без мужской власти, к которой направлены все действия женщины, этой властью организуемые, созидаемые и наполняемые смыслом. Консервативное мышление отказывается давать подобной паре в залог даже толику респектабельности, подозревая ее в подмене истинных «вековых» ценностей опасной и подозрительной подделкой. Безусловно, мужская пара совершает едва ли не большее преступление против «природы», отказываясь от роли мужей и соответствующего покровительства продолжательницам рода человеческого.

Традиционализм сталкивается с парадоксальной для него идеей о сексуальной подоплеке семейных ценностей. Анекдотичная десексуализация гетеросексуальной семейной жизни, духовные ценности которой воспеваются церковью уже не одну сотню лет, противопоставляется экстатичной картине нарочито сексуализированной, даже редуцированной до сексуальности жизни квир-пар. Судьи не желают слышать никакого языка, кроме того, который сами же приписывают подсудимым.

Гомосексуальная пара, «претендующая» на сферу семьи и брака, словно стремится публично объявить о том, что не готова во благо общества положить плотские утехи на алтарь духовности. В случае квир-пары феминистская позиция, сознательное исключение иерархичности и патриархальной логики из сферы межличностных взаимоотношений, становится еще одним пугающим вызовом для пошатнувшихся «основ» общественной морали.

Возможность признания за гомосексуалами права на полноценные партнерские отношения ставит под угрозу традиционалистский и патриархальный миф о радостях домашнего очага. «Извращением», таким образом, оказывается идея о союзе, чье совместное бытие определяет не благопристойная экономическая и социальная необходимость, а некие иные причины, в которых традиционализм или правая идея усматривают состав преступления. Словно гомосексуальность вынуждает общество вновь и вновь признавать разрушительную и соблазнительную повсеместность непристойного, подобно проклятию, которое тяготеет над освященным традицией символическим порядком вещей. Итак, в основе этого психоза — замкнутый круг саморазоблачений.

На Украине последние несколько лет тематика гомосексуальности вызывает у ультраправых наибольший ажиотаж. Многочисленные агрессивные нападения на культурные мероприятия, связанные с квир-идеей, грозные марши организации с многозначительным названием «ЛПГ» («Любовь против гомосексуализма») и украинский законопроект о «пропаганде гомосексуализма» свидетельствуют о том, что гомофобия стала одним из зримых и удобных поводов для медийных симуляций и дальнейшего вытеснения политического из общественного сознания.

В конкурентной борьбе за право владеть умами гомофобия успешно состязается с мигрантофобией, антисемитизмом и прочими спекуляциями на этнической почве. Она стала очередным открытием, настоящей политической находкой для канализации недовольства, связанного с безнадежностью, фрустрацией, отсутствием экономических и культурных перспектив. Ведь она, как ничто иное, позволяет без особых противоречий (что зачастую непросто сделать с этническим вопросом) объединить в святом негодовании религию, церковь, нацию и отечество, чьи трансцендентные блага оказываются благодаря мифотворчеству под угрозой в равной степени. Сюжетные схемы гомофобных манифестаций очень часто апеллируют к этим четырем «незыблемым основам», якобы попираемым одновременно. За обольстительной западной оберткой проступает столь очевидная угроза для всего общества, что выразить ее может лишь громогласный неологизм «гомодиктатура», привычным образом навязывающий жертве логику тех, кто осуществляет политику угнетения.

Гомофобия, подобно заколдованным пространствам, снаружи кажущимся значительно меньшими, чем они есть на самом деле, объединяет устойчивую и развивающуюся корпорацию: тупой деспотизм традиционалистских взглядов, национализм на грани фашизма, церковную догму, подкрепленную религиозной лжеморалью, святошество и классовое разделение, заставляющее за все расплачиваться наименее защищенные слои населения.

Ввиду такого стечения обстоятельств еще вчера либеральная борьба за права меньшинств наполнена сегодня новым смыслом и предоставляет возможность противодействовать целому ряду мутных идеологических сущностей.

Ссылки

• Не бояться быть не таким, как все, 11.04.2012