Чем нам может помочь наследие ситуационизма?

ПАВЕЛ МИТЕНКО против «галерейного левого» искусства, за новые формы жизни, новые ситуации и новую чувственность

Только Ситуационистский интернационал (СИ), тесно связанный с 1968 годом, способен помочь ответить на вызовы, которые бросает нам современность. Ведь в нашей стране не произошло «революции 68 года», международной революции в отношениях людей (потом во многом апроприированной капитализмом), которая атаковала иерархичность общественного порядка, от управления государством до семейной жизни, и научила людей критически относиться к тому, что бум информации лишь обслуживает продвижение товаров. В 80-е что-то подобное произошло в Восточной Европе, в России в 90-е элементы этой революции имели место, но только в культурной сфере, не изменив решительно ни политику, ни повседневность.

Последний авангард

СИ критически продолжил первую волну авангардов, но стал последним авангардом. Ситуационистская критика первой волны художественных и политических авангардов и тех радикальных, но грубых представлений об освобождении человека, которые руководили революционными вспышками ХХ века, заключалась в следующем: политика, искусство и техника служат освобождению, только если находятся в руках тех, кого призваны освобождать.

Современное российское левое искусство, активизм и нацеленная на освобождение политика, с которыми я чувствую солидарность, остаются в рамках парадигмы первого авангарда. Они в заложниках у политической сцены столетней давности и отождествляют возможные сегодня политику и искусство с фигурами и практиками ушедшего времени, находя себя, например, в конфликте между большевиками и анархистами. Они мыслят в категориях пропаганды и идеологической борьбы. Они считают, что политики производят мнения, которые потом будут приняты «массами». Замкнутый круг выбора старых одежд мешает состояться полемике о том, что осуществилось и какие стратегии необходимо преодолеть, поскольку они не привели долгосрочным образом к тому, к чему стремились их пропагандисты, — такая полемика многое дала европейской практике и теории.

Другие персонажи политико-культурной сцены, либеральные «реалисты», которые предлагают пути тактических действий внутри капитализма, думают о народе как об объекте управления. Они хотят воспитывать его через экспертное и парламентарное законотворчество, через спущенные сверху правила, — иначе говоря, с помощью тюремной решетки и полицейской дубинки. В своем презрении к «быдлу» они не уступают ни советским бонзам, ни правящей партии, альтернативу которым стремятся представить.

На этом поле борьбы идей воспроизводятся в разном переплетении два привычных типа локальной политической мысли: представления диссидентского движения (включая религиозность многих из его участников) и идеологическая ложь советского дискурса. Они легко переплетаются благодаря общему идеализму, заключенному в убеждении, что в первую очередь идеи меняют мир, нужно лишь, чтобы их разделило как можно больше людей. Но идеи — это лишь часть политики. Борясь за гегемонию тех или иных представлений о реальности, эти борцы упускают из виду то, какими способами они добиваются этой гегемонии и какие создают формы жизни, политику конкретных отношений, которые выстраивают внутри своих организаций, материю человеческих отношений вообще.

Этим летом в Москве стали популярны публичные дебаты — например, о наследии Сахарова или о милиции. Хорошо, что эти дебаты прошли, но они точно воспроизводили формат телевизионного ток-шоу со своими ведущими, героями и экспертами, пропуская свободное течение разговора через три ступени отчуждения. Зрителям разрешалось лишь аплодировать или задавать вопросы героям. Это было похоже на то, как влачат свой век московские уличные акции, отгороженные от прохожих металлическими заграждениями и обращенные только к своим — лишенным публичного слова — посетителям и объективам фото- и видеоаппаратуры.

Такова же и «галерейная агитация» моих друзей — левых художников, упускающая из виду, что искусство как агитация способно состояться только в непосредственной связи с новыми формами жизни и политического действия, за которое оно могло бы агитировать. В стенах музеев и галерей, без открытости к подлинному участию зрителя (который должен перестать быть только зрителем), без непосредственной связи с ним, провозглашение любых идей агитирует только за систему искусства. Та же проблема и в «социальном» искусстве, выбирающем новый объект, но остающемся только его изображением или метафорой его преобразования.

Первый авангард стремился сформулировать и предложить всему миру новый взгляд на вещи, принятие которого должно привести к новому шагу в истории, новой эпохе. Цели следующего авангарда, авангарда ситуационистов, заключались в том, чтобы стереть границу между зрителем и художником, между политиком и тем, что называли словом «масса» революционеры начала века. Чтобы сделать равными их возможности участия в устройстве и красоте общей жизни.

Но СИ стал последним авангардом. Следующий шаг в схождении искусства и политики и их демократизации нарушает логику авангардов. Для того чтобы продолжать дело авангарда сегодня, действие должно стать анонимным. Оно больше не может быть связано с практикой одной группы, претендующей на единственно верное выражение авангардных идей и практик. Новые формы политики и искусства должны быть множественными. Было бы разумным предположить, что движение к демократизации и за пределы общества разделения, возникая в разных условиях, будет принимать различные формы. Палаточные лагеря, возникшие в ответ на экономический кризис на центральных улицах и площадях разных городов мира, от Испании до Израиля, хотя и являются находкой времени, не могут быть приняты в качестве единственного рецепта борьбы. Новый авангард не может больше быть передовым отрядом, задающим направление движения и горизонт новой чувственности, а значит, не может быть и авангардом.

Действительно демократическое движение начинается не с передового отряда, а из множества разных ситуаций, в которых мы находимся — по собственному желанию или по необходимости. Дело за тем, чтобы, исходя из своего положения, поймать, как волну, направление движения. И найти, как и с кем двигаться дальше. Ведь часто мы находим себя, встречая других.

Город как супермаркет

Но что же может сегодня дать нам для этого французский авангард 60-х? Взгляд на современность, точку отталкивания и логику коллективного действия. Для этого нужно мыслить нас и повседневность через место и окружение, через условия нашего существования, через городское пространство. И различать в повседневности моменты политики.

Конфигурация городской среды: заводи парков, отмели площадей, течение улиц и бассейны дворов... Расположение зданий, внутренняя архитектура залов, кабинетов, лестниц, коридоров, планировка квартир... Все это направляет движение наших тел и чувств. Город — это воздух, которым мы дышим, это звуки, которые пронизывают нас, это цвета и формы, через которые мы понимаем мир... Но сегодня это больше не среда для прогулок и встреч, постижения архитектуры. Это отчужденная территория, решение об использовании которой находится в руках нескольких лиц, действующих в соответствии со своими экономическими интересами. И это мегамаркет. Войдя в центре во двор, мы, не найдя лавочки, можем только прикинуть стоимость жилья. Проходя по улице — оценить время, затраченное на передвижение. Смотря на прохожих — просчитать выгоду от знакомства и возможные способы его употребления. Смотря на небо, мы видим стеклянный купол, накрывающий торговые площади. И нам нечем дышать.

В отличие от этих ситуаций, которые мы ежедневно разыгрываем по сценариям спектакля, СИ предлагают конструировать ситуации нам самим. Значит, непосредственно участвовать в «создании реального времени и пространства, в которых все наши желания могут быть реализованы и вся наша реальность желаема», как писали участники СИ.

Сконструированные ситуации не предполагают закрепленных за их участниками ролей, они открыты к участию любого. И эти идеи и практики не являются абсолютно новыми для Москвы. Они близки московским акционистам 90-х, таким как Александр Бренер, который вызывал на боксерский поединок российского президента. Как «Внеправительственная Контрольная Комиссия», проводившая на Мавзолее Ленина акцию «Против всех» в рамках предвыборной думской кампании 1999-го. Как НБП... После десятка лет стремительного движения они достигли своих тупиков, как и другие авангарды.