Основной проект

За день до открытия курьер приносит пригласительные. Курьер — это тот гонец, который приносит только хорошие новости и одновременно повышает нашу самооценку. Делит общество на утят белых-пушистых и гадких.

На входе в ЦУМ рамки-металлоискатели. Я всегда звеню. То подошвы, то лекарства… В этот раз сумка. Раз десять ее осматривали. Ничего не нашли. Дальше вверх, продираясь сквозь одежду, обувь, нижнее белье, бижутерию…

Шампанское, речи. Мы с Ариной застряли в видеозале Ребекки Хорн. Фильм «Лунное зеркальное путешествие». Вот ведь еще в 80-х она была звездой, но до сих пор сохранила крайне озабоченное отношение к своему делу. Легче надо бы, легче. Очень трогательно-серьезный рассказ автора о своем творчестве. Но нас ждет еще блокбастер Марины Абрамович в «Гараже». Готовьтесь.

Собаки (живые бомбы) Т.В. Сантоша — хорошая реклама террористам.

Меня заинтересовал небольшой объект на табурете в виде летающей тарелки, я его начал разбирать. Откуда ни возьмись появился Иосиф Бакштейн и стал меня журить, мол, я же продвинутый художник, а не знаю, что ничего трогать руками нельзя. Я смутился и покраснел. Потом увидел, как управляемый дистанционно объект парит над картой на полу, снимает ее встроенной камерой, а на экране появляется проекция. Или мне показалось?

Стало ясно, что главное будет на ArtPlay. По аттрактивности это место постепенно оставляет позади даже «Винзавод».

И правда, на крыше-балконе есть все. «Отвертка» — лучший напиток на свежем воздухе.

Карта земного шара из пластиковых пакетов, наполненных водой (Каталина Бауэр) и континенты (тоже карта) из спичек с зелеными головками (Клер Фонтен) шлют экологический и антикризисный привет земному шару из пластиковых пакетов на премии Кандинского.

Ребята! Не надо меня дурить! Понятно, что идея сильнее своего исполнения, поэтому толпы художников работают на одну идею. Но чтобы толпы работали на один материал? Не могут же все быть правы!

Экология, социальность и справедливость!


«Заложники пустоты»

Мы пришли на открытие «Заложников пустоты» к шести. Оказывается, в четыре было превью. Как потом мне сообщили кураторы, участников выставки на превью приглашать не планировалось. Наверно, имеется в виду, что все работы говорящие, а у критиков и других приглашенных вопросов не возникнет.

Экспозиция разворачивается в добрых старых традициях — прямолинейно, почти хронологически — и поделена на разделы. Если автор предыдущего дневника видит желанную пустоту в господствующем на выставке сложном сером, то я вижу просто серость. Ни акцентов, ни откровений. Помню, году в 90-м видел картину одного члена «Клуба авангардистов» под названием «Они устали». Так это об этом.

Но я о другом. Когда я дошел до своей работы, то ужаснулся. Инсталляция, которую мы с Ариной так любовно строили, наполовину обрезана. Фактически уничтожена. Без предупреждения. Все-таки картина сильнее инсталляции. Картину обрезать рука не поднялась бы. А инсталляция — это обычно лишь site-specific work, даже если не серая. Можно так, а можно и этак. В этой же выгородке напротив новое видео Программы ESCAPE, тоже не серое. Череда лиц, одно из них Юры Альберта. Это я приглашал его сняться. Между этими работами повешена ранее не планировавшаяся его собственная работа со шрифтом Луи Брайля. Такое соседство ему тоже не нравится. Несмотря на подписи, зрители не могли понять, кто здесь кто и чьи тут работы. Можно продолжать дальше. Но не нужно. С камнем за пазухой я бродил по выставке.

«Ничего, кроме места, не будет иметь места», — Стефан Малларме.


«Некрореализм»

Мы ушли, можно сказать, на тот свет — на выставку «Некрореализм» в Ермолаевском.

По пути встречаем Андрея Ковалева. На майке на месте живота по-прежнему портрет Мусоргского. На вопрос о выставке он спрашивает: «Вы еще живы?» Я пытаюсь понять. А-а! Андрей имеет в виду загробный мир, который мы вот-вот увидим.

Сразу на входе возле гардероба водка и селедка. Стресс после Третьяковки нужно было срочно снимать. Я махнул подряд две стопки. Миша Сидлин расхваливает мою «Таблицу» на Гоголевском: «Прекрасная работа, новое слово…». Я слушаю, мне приятно, но не думаю, что новое вообще возможно в современном искусстве, которое сплошь вариативно. Еще он очень рад, что в его коллекции есть работа Программы ESCAPE. Я тоже рад, и в первую очередь потому, что Миша ее купил.

Художница рядом участвует в спецпроекте Бутово. Я уже не отвечаю за свои слова и говорю, что не собираюсь туда ехать, так как Программу ESCAPE (нас c Костей Аджером) тихо отвергли. Я рассказал идею предложенной туда работы — две строительные бытовки одна на другой, ну, как бык на корове, трах-трах. Она весело сообщила, что сокуратор Самодуров запретил секс и религию. Какие повороты судьбы! Страна попыток и запретов.

На лифте поднимаемся с Ариной на пятый этаж (свет нам не мешает) и спускаемся медленно пешком вниз. По стенам лестничного пролета увеличенные страницы из патолого-судебно-медицинского атласа (если такой бывает). Описания видов и признаков смерти, приготовления к ней, изменений состояния тела во времени. Как будто чернуха. Но не раздражает, а вызывает улыбку. Черный юмор. Черные картины в залах почему-то убеждают. Экспозиция в целом отличная, что в Ермолаевском бывает нечасто. А где вообще бывает? Залы в Москве тяжелые.

Навстречу с букетом цветов поднимается куратор Олеся Туркина. Обнимаемся, она знакомит с некрореалистом Сергеем Серпом. Я его поздравляю с выставкой и удивляюсь, что хотя их течение из 80-х, но оно не потеряло своей актуальности (для меня) сегодня. Он говорит, что это не коммерческое искусство, а Дэмиен Херст явно знает их, и поэтому появился алмазный череп. Я понял, что в Питере еще разделяют искусство на коммерческое и нет. Это немного интеллигентно. Ведь ясно же, что делать деньги картинами — это сегодня тоже искусство. Художники северной столицы продолжают жить в Золотой Клетке Чистого Искусства.


«Винзавод»

Все, надо заканчивать. Вот пойду на «Винзавод», и на этом все!

Начал с галереи Гельмана. Валерий Кошляков. Экспрессионизм. Единственный русский художник, аккуратно колеблющийся на живописном поле между этнической данностью и приобретенной европейской легкостью. Живописцев так мало, что они заметны. Нео Раух в ArtPlay. Его успех (картины стоят сотни тысяч) во многом обязан богатой немецкой картинной традиции и благодарным немецким ценителям Оскара Кокошки и Георга Базелица. Недаром и Кошляков работает в Германии. Если продолжить о живописи, то это Наташа Турнова на выставке номинантов премии Кандинского. В контексте общего детского визга она кажется тяжеловесной и архаичной. Краски, что ли, стали выпускать ярче, а у Наташи еще старые запасы?

Такие вот мысли приходят.

Потом галерея «Айдан». Ну, тут… не знаю, что и сказать. Что там сказал барон Мюнхаузен по поводу дел людей с серьезными лицами? Легче надо, легче.

В «Риджине» взял вина. У Володи Овчаренко очень правильная западная выставка. Возможно, единственная на этом поприще не «попытка» в Москве.

В том месте, где была милая галерея «Ателье № 2», где выставлялась Ирина Штейнберг, тонкий интересный художник, сейчас Popoff-Art. Там выставка с названием «Обратная перспектива», а на самом деле просто групповая выставка. Магазин. Уютное раньше пространство поделено на тюремные клетки. «Порадовался», глядя, как удалось владельцу магазина-галереи уничтожить Осмоловского и Гора Чахала, повесив их «хлеба» рядышком.

Художники с их работами — заложники. Да, с тактом у нас проблемы. Вилли Мельников и Евгений Гороховский стоят возле изображения Мельникова на картине Гороховского. Очень органично.

Никак не пойму, где на «Винзаводе» Красный и Белый цеха. На ступеньках охранники. Прошел по карточке биеннале. В подвале выставка «Искусство против географии» (правильнее назвать ее «Искусство, несмотря на географию»). Марат Гельман. Как только я сказал ему, что вот буду писать дневник биеннале, он тут же повел меня показывать его любимые работы. Он так восторженно говорил о провинциальных талантах, что мне захотелось переехать в Ижевск, чтобы понравиться Марату. Оказывается, участник выставки Павел Аксенов так и сделал. Когда я рассказал этот эпизод Ире Врубель-Голубкиной-Гробман, которая звонит мне каждый день из Тель-Авива и спрашивает, ну как, ну что, − она сказала, что я таки стану знаменитым, если буду всех пугать дневником.

На самом деле идти в народ — дело непростое и хлопотное. Но на выставке и правда есть неплохие работы.

Две хорошие выставки на «Винзаводе» я увидел. Алекса Булдакова/Анастасии Рябовой в XL и Валерия Чтака в Paperworks. В первой есть та самая «буря в стакане воды», что я люблю, а по поводу второй мы поспорили с Пахомом. Он считает, что сила ее в смелой неряшливости, я же считаю, что ее сила в хорошем знании стилистики Маяковского, «Окон РОСТА» и правильном дозировании вытяжек из иудаизма. Все дело в правильном скрещивании, в мичуринском подходе и тонком вкусе. Вкусе яблок в меду — скоро Новый год.

Со стаканом вина от XL обсуждаю на улице с Костей Аджером нашу катастрофу на «Заложниках». Вытянутые лица и пропадание звука в нашем видео «Колобок», насильcтвенное, без предупреждения обрезание моей инсталляции «Цветной снегопад», Костино видео «Память дождя» с пропавшим звуком и т.п.

Появилась Галя Леденцова, что из Царского Села. Я сообщил ей, что в каталоге Программы ESCAPE представлены все ее проекты, что были в моей галерее. Причем вопреки саботажу ее друзей, бывших членов Программы. Она была счастлива.

Мимо идет Толя Осмоловский и говорит, что организаторы выставки «Заложники пустоты» совершили ошибку, что не пригласили его участвовать. Я не совсем понял — как будто он там есть. Посоветовал ему пойти к Popoff’у и посмотреть, что там случилось с его «хлебами».

А вот и Нелли Подгорская. Обнимаемся, говорим об издании каталога Программы. Она водит некрореалистов по выставкам. Знакомит. Владимир Кустов и Евгений Юфит. Я их поздравляю и выкладываю два пункта, по которым их выставка ценна. Первый: эстетическая актуальность, несмотря ни на что. Второй: на выставке невозможно выделить хорошие и плохие работы, сравнить их по качеству, настолько преобладает общее впечатление. Ну и потрясающие кинофильмы. Они были растроганы, но куда-то спешили.

Я сбежал с «Винзавода» на день рождения моей знакомой. Гости там мерились, кто сегодня посетил больше выставок. Кто восемь, кто двенадцать, а кто и все двадцать. Еще я услышал от Оли Лозовской, что в тот неудачный вечер в «Артхаусе» Андрей Кузькин хотел сделать инсталляцию по следам коллективного перформанса. Гости должны были напиться и громить все вокруг, как это бывает в русских деревнях на Петра и Павла. А из обломков сделать инсталляцию. Не вышло.


«Цистерна» Бродского

Вот теперь все… Последний гвоздь в крышку биеннале. Collector Gallery. Наш ответ Coca-Cola. Коля Полисский подходит к нам. Я и Сокол. Я только что задал ему вопрос: «Что здесь сильнее — пространство или произведение?» Хаим стоит за произведение, я — за пространство. Полисский судит: «И ты прав, и ты прав». Мы смеемся. Хаим подхватывает: «А подходит третий ребе и говорит: и ты тоже прав».

Коля рассказывает о его двенадцати колоннах в Никола-Ленивце, которые не поместились бы даже в это циклопическое строение. Я вспоминаю о двенадцати Коленах. Соглашаемся с тем, что Александр Бродский — самый русский художник. Я добавляю, что он — русский Левитан. И объясняю, почему мне нравятся западные художники: они не заморачиваются духовностью.

Правда, они заморачиваются социальной справедливостью, политикой и экологией. Это три ипостаси религии левых интеллектуалов. (Сокол — за справедливость, его волнует судьба гастарбайтеров. Так же как евреи в Америке боролись за права негров, он хочет бороться за права… Наступает на грабли.) Обсуждаем здесь, глубоко внизу, игры на самом верху и соглашаемся, что лет через десять Путин с Медведевым запутаются, who is who. Мимо пролетает со скользящим поцелуем Оля Свиблова. Я успеваю ехидно бросить: «Ну как тебе этот минимализм?» И слышу в ответ: «Потрясающе!»

Беседую с музейным работником из Вены. Мы говорим о проблемах Петера Ноевера . Решаем, что он душа-человек, но stupid guy. Я рассказываю о приключениях Клауса Бизенбаха в Москве. Обсуждаем биеннале и приходим к консенсусу: в ней есть две странные особенности. «Крен судна». Процент российских художников крайне мал (или они меньше видны?), и слишком много произведений-игрушек. Электрических, магнитных, механических, электронных, оптических… Так ведь еще Достоевский сказал, что жизнь сильнее искусства (правда, красота спасет мир? красота чего, жизни?), и, может, лучше переносить различные научные приборы в белые кубы и называть их объектами?

Полумрак, у стены стол со свечами, водкой, огурцами, помидорками черри, черемшой…

Когда приходишь на плохую выставку, то в процессе принятия «на грудь» она преображается, становится лучше. То есть ее (выставку) гипотетически можно сделать лучше. Но здесь со мной случился обратный эффект — мне становилось все хуже и хуже. В чем дело? Это идеальная работа? Эту инсталляцию сделать лучше нельзя? Ничем ей не поможешь? Невразумительная «космическая» музыка? Фонит, как сказал Костя Аджер. В тайне надеюсь, что она лишь приложение к работе Бродского. Нематериальные занавески в проемах?

Есть такой термин — «мягкий ввод». Не нарушая места, пытаться его оплодотворить. Это возможно? Так же когда-то меня удивила работа Бродского в подвале «Винзавода» — множество свечей на полу. Катакомбная церковь, театр? Но вот если инсталляцию делает театральный художник Ира Корина, то у нее это все же превращается в contemporary art.

Последний аккорд. Последний гвоздь в крышку.

А дальше — будемте пытаться писать только о хорошем.