Полеты Лабаса и силы музейного тяготения

Российскому художнику важно иметь хороших наследников, считает ФАИНА БАЛАХОВСКАЯ

Имена:  Александр Лабас

Александр Лабас всегда был культовым художником интеллигенции — диссидентствующей, но романтизировавшей революцию и двадцатые годы. Сейчас он по-прежнему популярен, хотя как быть с советской романтикой, неясно: для осмысления его искусства, как и вообще для советской живописи, по-прежнему нет инструментария.

Художник очень приятный, хотя и скромного диапазона, милый человек с романтической историей женитьбы на выпускнице Баухауса, приехавшей в СССР вместе с делегацией немецких архитекторов (впоследствии верная подруга Ленни Беновна), Лабас всем и всегда нравился. В России надо жить долго, и ему это удалось, как и другим кумирам — Фаворскому и Фальку. Среди легенд застоя — художников, хранивших в царстве соцреализма тайные истины свободного искусства, — он один из немногих, кто дожил до лучших времен. Он видел, как приоткрылись запасники, как искусство авангарда просочилось на выставку «Москва — Париж», а его собственные произведения, оправданные непререкаемым фактом добровольного участия в Гражданской войне, заняли место в экспозициях крупнейших наших музеев. Мудрый, много переживший человек, скромно считавший себя гением, он был уверен, что главный зритель, способный оценить в полной мере его произведения, там же, где его мысли: в далеком будущем.

Выставку, предложенную вниманию не вполне уже современников, но все же и не далеких потомков, делали по инициативе наследницы художника, главы его фонда Ольги Бескиной-Лабас. Формальная привязка к 110-летию Лабаса нужна была скорее для музейных планов. Как говорит Бескина-Лабас, «у нас любят делать выставки к датам, я не считаю это важным. Моей целью было сделать статусную выставку, а Третьяковская галерея — это у нас самый высокий статус. И Лабас ее любил, гордился, что в ней хранится так много его работ. В свой последний, 83-й день рождения, когда гости пожелали ему дожить до ста лет и сделать выставку в Третьяковке, он ответил: ну, эту выставку Олечка будет делать уже без нас. Это был мой долг. Я долго добивалась этой выставки». Бескина-Лабас считает выставку принципиальной, эпохальной, важнейшей для репутации — и по числу лучших, главных в творчестве Лабаса вещей, и просто по месту ее проведения. Наследница свою задачу выполнила. И это немудрено: она давно работает с отечественными музеями и знает правила. Она знает, как направить в Третьяковку письмо, чтобы его не потеряли; знает, что на выставку нужно достать деньги, что необходимо создать фонд; знает, каким путем пройти, чтобы со всеми в Третьяковке договориться и никого не обидеть. Это все очень и очень непросто.

О задачах, поставленных Третьяковкой, можно только гадать. Выставка Лабаса открытием не стала. И не могла стать — работы его показывают довольно часто. Только в прошлом году состоялись две выставки. Была выставка к его столетию в ГМИИ им. Пушкина (2000). Для сравнения: последняя музейная выставка Татлина в Москве состоялась в 1994 году, Малевича — в 1988—1989-м, Кандинского... Не будем о печальном.

Впрочем, частота музейных выставок в наших широтах свидетельствует о многом, но только не о статусе художника и уж тем более не об интересе к нему. Возможно — о пробивной силе родственников или коллекционеров, возможно — о необходимости чем-то заполнить выставочный план. Но точно не об открытиях, которыми хочется поделиться с публикой, — не о том, что возникли новые концепции, атрибуции, что нужно пересмотреть известные факты, обогатить образ художника новыми идеями, актуальными подходами. Музеи у нас работают на автопилоте: наступают юбилеи и полуюбилеи; инициативы сотрудников, предложения заинтересованных лиц неизвестно где обрабатываются и загадочным образом реализуются. Или не реализуются.

Заинтересованность в зрителе вроде бы есть — в Третьяковке теперь стали считать публику, козырять круглыми цифрами. Но отчего в «Гараж» народ идет, а на Крымскую набережную, если только там не случилась выставка Левитана, — нет, остается загадкой, отгадку к которой никто в Третьяковке не ищет. «Гараж» — может быть, и не ориентир для Государственной Третьяковской галереи: качественные выставки приличного среднего уровня, практически всегда импортированные, — да, это популизм. Но Третьяковка и на научную ценность выставок никак не тянет, и с популизмом не справляется…

Третьяковке не до того — у нее, как рассказывает в каждом своем выступлении ее новый директор Ирина Владимировна Лебедева, очень много проблем и трудностей. Например, тендеры. Фонд Лабаса был создан недавно, в октябре. Специально, как сочувственно объясняет Бескина-Лабас, «с целью облегчить организацию выставки. Существующая система мешает музеям делать выставки — они обязаны проводить тендеры даже на небольшие суммы». Одно из решений этой проблемы — когда инициатором выставки выступает некий частный фонд (закон не обязывает частные фонды к проведению тендеров) и все деньги проводятся через него.

Фонд Лабаса в дальнейшем собирается организовывать выставки, выпускать книги, будет заниматься атрибуцией и борьбой с фальшивками, заставлять уважать волю художника. В попечительском совете фонда — в соответствии со спецификой наших реалий — не те, кто дает деньги, а те, кто предоставляет картины на выставки, или, иначе говоря, «может оказать профессиональную и моральную помощь»: руководство крупнейших музеев, включая Русский музей и Третьяковку. Найти деньги у нас легче, чем договориться с музеями.

Российскому художнику важно иметь хороших наследников. Если за гения некому заступиться, его выставку, как юбилейную Татлина в Третьяковке, будут переносить с 2010-го на 2011-й, а потом — с весны на осень. И неизвестно, чем дело кончится: деньги найти не могут, каталог не планируется. Государство, решившее финансировать культуру по минимуму, не объявляет фандрайзинг главной задачей и необходимым умением директора музея. Да что говорить — вообще никаких задач перед ним не ставит, лишь бы не было слишком громких скандалов. Опекающий наследие художника фонд выступает в роли спасителя — он и вещи хранит, и про родственника все знает, и права имеет, и деньги находит. Музею остается только сделать куратором одного из своих сотрудников, приложить интеллектуальные силы. Третьяковка никогда не соглашается на готовый продукт, гордость не велит. Но есть ли тут вообще следы приложения интеллектуальных сил — большой вопрос.

Не поддавшись искушению показать все, что можно, оправдывая творческие провалы художника нелегкой судьбой, рабочая группа по созданию выставки сузила сюжет до самого успешного и плодотворного раннего периода Лабаса, сосредоточившись на динамических работах, которые удавались художнику более всего. Но совсем уже ограничить себя она не смогла. Вялые театральные эскизы, где особенно заметна неловкость обращения ученика передового ВХУТЕМАСа с человеческой фигурой, дополнены нелепо увеличенным занавесом. Реконструкцию «Электрической Венеры» сделали приблизительно, из немного других материалов (обычное стекло заменили оргстеклом), к тому же в узком зале эту фигуру совсем не видно, да и статика ее не соответствует идее выставки. Но кому это важно? Множество необязательных вещей размыли впечатление, которое призваны были создавать в основном испытанные, показанные на множестве выставок картины из Третьяковской галереи и Русского музея. Задача продемонстрировать самое-самое была искусственно сужена: для выставки даже не попытались достать не только замечательную абстракцию, хранящуюся в Германии, но и работы из провинциальных российских собраний, где есть отличные картины Лабаса. И дело совсем не в стандартной музейной отговорке: как раз денег, по словам Бескиной-Лабас, «Роснефть» (которую она привела в качестве спонсора) выделила достаточно, для того чтобы выполнить все задуманное. «Особенно жалко "Городскую площадь" из Перми, программную работу, — говорит Бескина-Лабас, — ну, и "Уральский металлургический завод" из Свердловска, хотя эта большая замечательная вещь не так точно соответствует выставке. О республиках и говорить нечего — в Армении хранится "Стрелочник с женой" потрясающий».

Почему же ничего не привезли? Почему реконструкции музеям делать легко, а вещи привозить стало тяжко? Бескина-Лабас отвечает уклончиво: «Мне сказали, что это сложно, проблема. Из Русского музея почти все привезли. Была задача вытащить работы из запасников, отреставрировать, “переодеть” их. Выставка закончится, а работы будут жить отреставрированные, в хороших рамах». Вот оно, главное достижение выставки — новые рамы! Третьяковка и Русский музей довольны.

Фонд предлагал назвать выставку «Едут летят плывут», но в процессе совместной работы с музейными сотрудниками эта тема разбавилась другими глаголами: бегут, отдыхают, спят. Получилась традиционная выставка Лабаса с обязательной революционной романтикой. Слегка расширили временные пределы: показали, как придавленный антиформалистической кампанией, злобной реакционной критикой, невозможностью выставляться, реальной опасностью для жизни — своей, родных и близких — Лабас, как многие его не вписавшиеся в новую жизнь коллеги, ненадолго разогнулся в годы войны. Еще в выставку зачем-то включили лесенку, собственноручно сделанную для Лабаса Татлиным (они дружили) — повесили на стену рядом с фотографией мастерской, где лесенка видна.

Попытка «вписать Лабаса в эпоху» с помощью моделей натуральных транспортных средств из Политехнического музея и кадров хроники, наложенных на изображение эскалатора, не работает — документальная точность вообще не про Лабаса. Ни восхитительные, ни печальные истины не были ему дороги — только возвышенные чувства. Изящный и чуткий художник предпочитал земному небесное, статике — динамику. Его состояние резонировало с общественными настроениями избирательно — сразу после революции и в хрущевскую оттепель, в самом начале космической эпохи. А в жесткие сталинские годы он не был созвучен эпохе, вопреки моде на летчиков.

Действительность не имела власти над его мечтой: даже потерпев авиакатастрофу, Лабас, единственный из пассажиров, в обратный путь отправился по воздуху. Примерно так же смело поступают сейчас организаторы выставок и хозяева фондов, играя в русскую рулетку с Третьяковской галереей. Дейнеку они провалили вчистую (их интеллектуальная мощь не справилась с физической мощью последнего), зато Лабас вроде получился — как всегда, славный. И фигура поменьше, и наследница очень старалась, да и не в первый раз это — сделать выставку Лабаса.​

Ссылки

• Андрей Ковалев о выставке «Борьба за знамя», 26.06.2008