«КТО МЫ И ЧЕГО МЫ ХОТИМ?»

Дёготь. Итак, мы выслушали часть представителей поколения, которое еще знает, что такое Союз художников. Интересно, что все они выразили желание делегировать полномочия кому-то. Андрей не был готов передать эти полномочия Коммунистической партии, а вот менеджерам почему-то — готов. Мне кажется, что у Ильи Будрайтскиса есть другой взгляд.

Илья Будрайтскис. Если начинать разговор о каком-то объединении, то стоит для начала прояснить простые вещи, связанные с социальными категориями, структурами. Я хотел бы напомнить, что официально социальная структура советского общества, как она озвучивалась сверху, выглядела просто: два дружественных класса, рабочие и крестьяне, и между ними дружественная по отношению к ним прослойка интеллигенции. Соответственно у каждой из них есть определенная организация, выражающая их коллективный интерес. Поскольку никакого антагонизма между работниками нет, организации, которым они принадлежат (творческие союзы, официальные советские профсоюзы), являются фактически частью структуры управления предприятиями, творческой средой. Они организуют их работу, распределяют блага, и в этом качестве подобные структуры и перекочевали в наше время. Сам по себе опыт существования в подобных организациях явился, на мой взгляд, опытом глубочайшей социальной апатии, полной потерей смысла того, чем на самом деле является профсоюз или творческий союз. И то, что подобная организация продолжает свое существование в современных условиях, лишь поддерживает подобные патерналистские настроения. По-моему, необходимы некие профессиональные организации, которые должны взаимодействовать с государством, защищать наши специфические интересы.

Должен вас удивить: структура российского общества претерпела очень серьезные изменения в 1990-е и 2000-е годы. На месте того общества, которое существовало до 1991-го, возникло общество капитализма, причем капитализма брутального, в котором социальные роли предельно ясны, в котором существует класс наемных работников и класс работодателей. Причем для класса работодателей изначальной установкой в любых его отношениях с классом наемных работников является принципиальный консенсус относительно недопустимости каких-либо реальных форм самоорганизации класса наемных работников. Вопрос не в том, насколько конструктивна или неконструктивна позиция тех или иных союзов, есть или нет у них законодательная возможность для переговоров и коллективной деятельности. Вопрос в том, что сегодняшний правящий класс просто не допускает, изначально исключает из повестки дня само это существование. Листовки, которые лежат на этом столе, дают лишь дополнительное подтверждение этому тезису.

Теперь мы переходим к вопросу о том, чем сегодня являются художники. Если дружественные классы рабочих и крестьян стали бесправным классом наемных работников, то что случилось с прослойкой интеллигенции? Скорее всего, нам придется прийти к выводу, что существует некая часть наемных работников, продающих свой труд на рынке, которая к этой интеллигенции относится. Художники являются ее частью. Причем частью, которая в отношении самосознания своего положения является, возможно, одной из наиболее отсталых. Мне кажется, что те идеи, которые здесь прозвучали (о необходимости нанять менеджеров), те странные представления о том, чем должен быть творческий союз (некоей уважаемой частью государственной бюрократии; либо он должен быть общественной организацией, защищающей авторские права), лишний раз это подтверждают. Мне кажется, что сейчас, в ситуации, когда все мы находимся в достаточно жестких рыночных отношениях, встает вопрос, во-первых, самосознания себя внутри этих отношений и, во-вторых, самоорганизации.

Какие формы эта самоорганизация может принять? Все зависит от первого шага. От первого шага, который состоит в осознании себя по одну сторону от той классовой линии, которая сегодня проходит через все российское общество. И вопрос о профсоюзе здесь является, как ни странно, вторичным. Потому что профсоюз — это всего лишь одна из форм организации, причем она была подвержена разным изменениям в истории. Главным является вопрос об объединении вот по этому конкретному социальному призыву. Понятно, что в ситуации художественного сообщества такая организация должна иметь очень специфические черты; она будет затрагивать в своей деятельности круг вопросов, далеко выходящих за рамки социальной защиты. И неизбежно такая организация должна будет затрагивать вопросы, принципиальные для общества в целом. И о том, какие это должны быть вопросы, — соответственно какой может быть такая организация, — мне кажется, нужно сегодня говорить.

Дёготь. Я бы хотела сейчас передать слово Маше Чехонадских, которая участвует в инициативе, уже создающей некий профсоюз. Здесь еще рядом Маша Курзина, которая специалист по профсоюзам в целом, а я, к стыду своему, вообще не знала, что существуют профсоюзы для людей без постоянного работодателя… И как быть в ситуации, когда многие из здесь сидящих являются то наемными работниками, то работодателями?..

Мария Чехонадских. Наша инициатива возникла не так давно, в ноябре. Первый шаг, который мы предприняли, как раз заключался в осознании проблемы. Давно стоит острый вопрос о том, что необходима какая-то форма союза для художников и работников в сфере культурной индустрии, прежде всего потому, что с распада СССР мы наблюдаем колоссальные изменения, и связаны они с возникновением атипичных форм труда, в том числе в среде художников, кураторов, критиков. Есть такой термин «прекаритет», «прекарность», который использует европейская теория, он описывает ситуацию возникновения атипичных форм труда, краткосрочных договоров, сокращения социальных гарантий для наемных работников в целом. Если в Западной Европе эта проблема возникает в 80-е годы, что связано с неолиберальными реформами и касается прежде всего самых незащищенных слоев населения, то в России ситуация другая: в 90-е годы непостоянные контракты и нечто подобное возникают как раз в среде творческих работников. В университетах сокращаются зарплаты, кураторы не имеют институциональной поддержки, критики часто работают на фрилансе… Атипичные формы труда покрывают всю художественную среду, интеллектуалов в широком смысле слова, работников культурной индустрии, которая связана и с галерейным трудом — там тоже есть наемные работники, которые работают по странным контрактам и без каких-либо социальных гарантий. Первое — это осознание этой проблемы, особенно после кризиса, когда мы находимся в таком тяжелом положении… Многие просто выживают. Проблема остается непрозрачной, никто не задумывается о социальном подтексте происходящих изменений в постсоветском обществе. Пока существует инициативная группа, куда входят кураторы, художники, критики. На данном этапе мы занимаемся исследовательской работой, пытаемся собрать материал. Действительно, порой трудно понять, кто является работодателем, и часто получается, что сам работодатель в таком же прекарном положении или фрилансер. Многие институции плохо финансируются… Я думаю, нужно сосредотачиваться на решении конкретных трудовых конфликтов. Задача в том, чтобы, выявив эту проблему, попробовать сплотить наибольшее количество людей и затем совершать конкретные политические действия. Я думаю, акции и так далее. Решать точечно возникающие конфликты, выносить их на обсуждение и пытаться привлечь к этому внимание.

Дёготь. Я хотела спросить другую Машу, Машу Курзину, насколько вообще модель профсоюза применима к художественной среде?

Мария Курзина. Мне было очень интересно послушать все мнения. Для человека, который занимается профсоюзной работой, это очень необычная среда. У меня был опыт попыток организации людей, которые находятся на нестандартных контрактах, которые занимаются творческими профессиями. И, надо сказать, это тяжело всегда. И не потому, что мы здесь сталкиваемся с большими трудностями и противодействием, чем, скажем, на крупных предприятиях. Там зачастую очень жесткая реакция работодателя, властей. А в среде фрилансеров, в среде людей, которые заняты творческой работой, эта проблема как раз менее остро стоит. Тяжело потому, что нет жесткого осознания классового разделения: мы в данном случае не всегда можем разделить, кто у нас работник, кто работодатель. И эти интересы не настолько жестко противопоставлены, чтобы люди могли насмерть схватиться. С другой стороны, есть трудность выявления проблем и путей их решения. Когда мы приходим на крупное предприятие, проблемы ясны, типичны, пути создания организации многократно обкатаны, существует опыт, существуют методические представления о том, как это должно происходить. Но в такой нестандартной среде мы вынуждены этот опыт вырабатывать хотя и не совсем с нуля (есть западный опыт; есть опыт людей, которые организовывали и в нашем регионе профсоюзы), но все-таки имеющийся опыт очень узкий и очень специфический. На моей памяти была попытка организации союза музыкантов, у которых было жесткое единственное главное требование, вокруг которого они все объединились: установка минимальной таксы за выступление. Для них это было более ясно. В Киеве и вообще на Украине у нас был большой опыт; до сих пор действует организация людей, которые тоже по различным атипичным контрактам заняты (они работают в сфере компьютерного обеспечения). Среди них есть и фрилансеры, и работодатели — очень противоречивые интересы. Но это все равно все другое. Мы каждый раз должны очень внимательно исследовать ситуацию. Проблема, которую я здесь вижу, — мы ставим телегу впереди лошади, то есть говорим о форме такой организации; о том, как все обустроить; кого нанять; кто будет руководить; какая будет идеология. Еще до того, как мы задали себе самый простой вопрос: кто мы и чего хотим?

Мне кажется, очень важно на этот вопрос ответить. В принципе любой профсоюзный семинар всегда с этого начинается. Важно определить, какие задачи мы хотим решить. Тут задачи прозвучали самые разные, но мне кажется, что налицо необходимость их обобщения, оценки, что важнее. Под какой задачей больше людей, в том числе из присутствующих, были бы готовы, условно говоря, подписаться? Заниматься этим, тратить на это свое время. И другая еще вещь, которую я хотела сказать: на этом пути будет очень много трудностей, которые, может, сейчас никому из присутствующих не очевидны. Это не только время, не только взаимодействие с властями и бюрократическая структура. Главная трудность — это решить, чем является эта организация, которую хочется создать. Это форма самоорганизации? Форма оплаченного сервиса? Представительства? Все это очень разные вещи. Можно говорить о профсоюзе, занимающемся трудовыми правами, как одном полюсе. И о профессиональной ассоциации, которая занимается творческими вопросами, отгораживанием от лохов — как другом полюсе. Между этими двумя полюсами существует бесчисленное множество различных форм, это не дуальный выбор. Точно так же один полюс — это формы активистской самоорганизации (ведь люди, сидящие за этим столом, очевидно, смогли организовать сами дискуссию, свою встречу и, значит, так же могут организовать что-то другое). Другой полюс — это сервисная организация, когда все присутствующие скинулись по сто рублей, наняли себе менеджера, адвоката. И это тоже не является вопросом выбора между одним и другим, существует огромное количество форм. Но думать об этом тоже необходимо. Идя от проблем, которые мы ставим, мы можем найти верное решение в любом спектре. И если действительно есть желание за рамками этой аудитории продолжить эту организацию — я дам любой совет, обращайтесь, мы всегда будем рады помочь. Но чтобы что-то родилось, дискуссия должна идти все-таки предметно.

Дёготь. Спасибо большое, за то, что вы нам так прочистили мозги. На этом наши заготовленные выступления заканчиваются, мы переходим к дискуссии… Но я прошу, раз уж так, всех попытаться ответить на этот важнейший вопрос, который поставила Маша, а именно: для чего мы хотим создать такую организацию? Спайдер просил слова давно.