Давид Рифф о Викторе Алимпиеве

Восходящую звезду видеоарта любят все, но никто толком не понимает. Смысл его искусства запрятан так тщательно, что начинаешь думать — а может, его и вовсе нет?

Восходящую звезду видеоарта любят все, но никто толком не понимает. Смысл его искусства запрятан так тщательно, что начинаешь думать — а может, его и вовсе нет?

Виктора Алимпиева любят все, но никто толком не понимает. Смысл его искусства запрятан так тщательно, что начинаешь думать — а может, его и вовсе нет? А потому я просто не могу не проявить скептицизм, когда все хором заявляют об этой своей любви. Хочется сказать: да бросьте! Это же искусство для яппи. Мне нравится неоминималистская живопись, высококачественное, почти голливудское видео и всё такое, но почему все это должно быть таким розовым — таким поэтичным, таким умилительным, таким неземным и таким пустым?

Открывшаяся в Фонде «Екатерина» персональная выставка Алимпиева дает некоторый ответ на этот вопрос. Экспозиция, выстроенная кураторами Терезой Мавикой и Александрой Харитоновой в сотрудничестве с самим художником, охватывает почти целое десятилетие, для Адимпиева — крайне плодотворное, а для российского искусства — переходное. В этом переходном периоде творчество Алимпиева занимает одно из центральных мест.

Представление об искусстве как о наслаждении кулинарно-музыкального свойства возведено в этой ретроспективе в целостный экспозиционный принцип. Здесь создано красивое формальное пространство, идеальное для созерцания и получения эстетического наслаждения — причем не только от шампанского и клубники в шоколаде на открытии выставки. Маршрут здесь точно выверен и напоминает проход по регулярному парку с его строгой симметрией. Работ не слишком много и не слишком мало, они на правильном расстоянии друг от друга, свет и тьма ритмично чередуются. Можно задержаться у каждого произведения, отыскать повторы и различия, окунуться в этот мир шелестящего шелка. Тереза Мавика умеет помочь художникам преподнести загадочное и неясное в доступной и вместе с тем ускользающей от понимания форме. Так она экспонировала инсталляцию Андрея Монастырского в венецианском Арсенале; здесь ей вновь это удалось.



Коридоры и залы с картинами (картины повешены в порядке, который расплывается в памяти, — до того все они вроде бы разные, но при этом везде одни и те же бледно-розовые складки, драпировки и занавеси) ведут из одной комнаты с видеоработами в другую. Все помещения должным образом затемнены и звукоизолированы. Качество видео — высокое, а подсветка картин театральна, и даже слишком — словно бы для того, чтобы ткнуть носом, донести даже до невежд главный посыл выставки: феномен Алимпиева не сводится к странным, на грани глянца, фильмам, снятым в замедленной эстетике высоколобого видеоклипа. Это еще и живопись, и пластические качества. Все это, само собой разумеется, является роскошным товаром, который вы можете приобрести.

Между тем мы не на вернисаже в галерее «Риджина», которая работает с Алимпиевым и организовала выставку, а в частном фонде, и не в каком-нибудь, а с, вероятно, наиболее музейно ориентированной программой (Янкилевский, ВАЛИ ЭКСПОРТ, выставка советской живописи к юбилею Красной Армии, Гурски, и вот теперь Алимпиев). Искусство здесь вроде бы не должно сводиться к его цене.

И действительно, кое-какие эмоции прорываются сквозь весь этот интимно-эротический формализм, пушистую округлую телесность, пахнущую ванилином, детской присыпкой и свежим утренним дыханием. Интуитивная поэзия, прошедшая виртуозный сверхтехнологичный процесс. Ультрарассудочные сообщения, нашептываемые во время любовного акта или на грани пробуждения. Нежные утренние звуки и таинственные ритуалы случки. Расшифровать все это под силу разве что автору. Чей это выдох? Что он значит? Сие неведомо. И ты смотришь и смотришь, и ждёшь, когда это кончится, полный решимости продержаться до конца, дослушать все эти скрежещущие шепотки в почти безмолвном мире потенциальных товаров. Может быть, так и нужно смотреть на искусство, думаешь ты. Остро, увлечённо и сдержанно, зачарованно и бесстрастно, избавившись от всех этих назойливых контекстов. Не думая, сколько всё это стоит. В поиске рифм, повторов, действий и мельчайших событий — но не смысла. Как сказал мне на вернисаже Юрий Альберт, Алимпиев — «настоящий художник», то есть тот, кого куда больше интересуют пластические ценности, пространственные решения, кадрировка, свет, композиция и монтаж, чем хоть какой-либо смысл — кроме, быть может, самого универсального смысла искусства. Его искусство занято размытой ритуализованной зоной контакта между людьми, опосредованной зрелищем. Как знать, что все эти взаимодействия значат. Смысл появится позже, когда все чувства улягутся.

А чувств тут в избытке, по большей части смешанных. Вспоминаешь, что те романтики, что игнорируют разум и настаивают на одном лишь чувстве, «попирают человечество», как однажды выразился старик Гегель. И понимаешь, что в этом рассудочно сконструированном настаивании на чувстве гнездится и тоска, и отвращение — а не только бесконечное потворство желанию и восторгу.

Итак, эстетика Алимпиева, как ни странно это прозвучит, является смесью Ванессы Бикрофт и Роберта Фалька, гламурной биополитики и интеллигентской меланхолии. Это и автономное искусство, и замедленный высоколобый римейк глянцевых фото и телепрограмм для зарождающегося российского среднего класса. Алимпиев полностью усвоил оба эти языка. Сверхбыстрое мелькание изображения на экране телевизора переведено здесь в замедленный ритм. Реклама духов перемонтирована «настоящим художником», а не каким-нибудь торопливым редактором. Алимпиев использует приемы высоколобого гламура для «подлинного творчества» в свободное от работы время, купаясь в лучах чистого розового сияния, которое толком невозможно вспомнить после того, как оно погасло.

Авторизованный перевод с английского Александра Скидана

Выставка Виктора Алимпиева «Чей это выдох?» открыта в фонде «Екатерина» до 28 июля