«Прощай, грусть» Полины Осетинской

Автобиография пианистки Полины Осетинской

Имена:  Полина Осетинская

О том, что автобиография бывшего вундеркинда, ныне нормального человека и профессионала, вполне успешной и любимой публикой и медиа молодой пианистки выглядит не как русская, а скорее как американская книжка, размышляет Елена Фанайлова

Во-первых, текст читается как жизнестроительство self-made woman, преодолевшей трагические обстоятельства. Точнее, она self-made girl, потому что как иначе называть тринадцатилетнюю девочку, убежавшую от папы Карабаса-Барабаса и выстроившую судьбу самостоятельно и вопреки предначертанному сюжету, при помощи, впрочем, вполне достойных взрослых профессиональных людей, педагогов и товарищей. (Напомним, дочь успешного сценариста и журналиста Олега Осетинского, Полина была одним из самых знаменитых вундеркиндов позднесоветского и перестроечного времени, и образовался, если можно это сказать о тогдашних нравах, некоторый медиаскандал, когда чудо-ребенок покинул родителя.)

Во-вторых, признания Полины Осетинской подобны признанию кого-нибудь из американских (шире — западных) звезд, публичных фигур или политиков себя открытым геем, больным СПИДом или жертвой домашнего насилия. За кульминационную сцену этого романа воспитания, будь он издан в Америке и на американском материале, какие-нибудь общества защиты прав женщин и детей привлекли бы великого педагога Осетинского к суду как насильника и педофила, невзирая на сроки давности. На нашей же с вами родине эта книга вряд ли попадется на глаза подобному обществу, кроме того, слово «феминизм» здесь скорее ругательное, а на защитников разных прав с недавних пор смотрят как на наймитов Запада.

Если преодолеть удивительную тактичность, робость или ханжество отечественных рецензентов (понятно, что книга подобного содержания — первая в современной России, у журналистов нет опыта работы с подобным материалом, он обычно используется в «желтой» прессе и не касается «людей нашего круга»), а также забыть о некотором лобби известного и даже некогда знаменитого сценариста и журналиста О.О., то необходимо сообщить следующее. Муштра и побои вкупе с выдающимися концертами и трогательными романтическими рецензиями (их тексты прилагаются) не были единственным фоном жизни одаренного ребенка.

Как следует из жизнеописания, которому нет возможности не доверять, поскольку его тридцатидвухлетний автор явно адекватен и вменяем (более того, повторимся, успешен и самодостаточен, стоит только полюбопытствовать, каков график гастролей и дискография пианистки), тринадцатилетняя Полина Осетинская находилась на грани самоубийства и в поставленном врачами «синдроме неживого состояния» после совместного проживания с папой, который в течение трех месяцев насиловал в ее присутствии пятнадцатилетнюю ученицу (наивные родители отправили девушку в образовательное турне). Эта ученица не стала музыкантом, она возглавляет сейчас центр помощи жертвам сексуального насилия. Никто из взрослых людей, бывших прямыми или косвенными свидетелями этих обстоятельств, не пришел на помощь девочкам, более того, им советовали помалкивать. Это — композиционная кульминация книги.

За эпизодом побега Полины от отца следует рассказ о трудностях и успехах, бытовых и чудесных обстоятельствах, любимых людях, отечественных и зарубежных гастролях, матери и музыке (мать уезжает в Америку; первые зарубежные успехи Полины Осетинской связаны с программой «Новые имена» и концертом в Кеннеди-центре в Вашингтоне). Это рассказ о становлении личности, характера профессионала. В книге есть много прекрасных в своей точности наблюдений, прежде всего — дух и образ времени восьмидесятых—девяностых, переход от позднего совка к перестройке, показанный через быт и нравы деятелей культуры и простых граждан, дирижеров и президентов разных стран. Довольно примечательна и та критика пианистических возможностей, которую взрослая пианистка Осетинская обращает к Осетинской-вундеркинду; вообще, некоторая ирония по отношению к себе и своей ранней славе сочетается с отсутствием сомнений, что дело ее жизни — музыка, и к этому делу следует относиться с ответственностью взрослого человека.

Однако образ отца, поразительным образом напоминающий образ капитана Журова из фильма Алексея Балабанова «Груз-200», остается самым запоминающимся и тревожащим сознание далеко после прочтения книги. Это образ внутреннего диссидента, ненавидящего советскую систему, по-своему ее преодолевающего и мечтающего с помощью дочери обрести американскую (!) карьеру и деньги, образ трансгрессора и байронического героя (которым, вероятно, видели и продолжают видеть его поклонницы и поклонники), для которого нет закона — ни морального, ни юридического. В книге практически нет личных оценок и комментариев. Полина Осетинская просто предъявляет документы: составленный отцом для семилетнего ребенка распорядок дня, которому позавидовал бы образцовый концлагерь; чудовищно-извращенные поздние письма отца на фоне ее самостоятельной карьеры; то, как характеризуют отца педагоги-специалисты (Вера Горностаева: «Он произвел на меня впечатление человека крайне раскованного, которому все позволено, для которого не существует моральных барьеров»). Флешбэки детского сознания об избиениях, моральных и физических унижениях.

Эта книга, помимо удивления стойкостью и жизненной силой автора, искреннего восхищения его музыкальным и человеческим талантом, вызывает невероятную горечь, потому что этот текст — возможно, против авторской воли — плач о попранной детской любви и предательстве доверия, а мы помним, куда Данте, следуя христианскому канону, помещал предателей доверия. Самое удивительное то, что Полина любила и продолжает любить своего отца, что следует ровно из текста книги. Тому, кто верит в божественное и литературное милосердие, стоит верить и в то, что метафизическая судьба литератора О.О. может быть искуплена текстом его дочери.

Полина Осетинская. Прощай, грусть. СПб.—Москва: Лимбус Пресс, 2008