Фотография моего брата Павлика

Он погиб в бою в ночь на 14 августа 1942 года. Это было где-то на берегу реки Воронки, я ездил искать его могилу, но не нашел. Павлик был моложе мня на семь лет, мечтал стать кинооператором и занимался в кружке ленинградского Дворца пионеров на Невском, около Аничкова моста. У меня есть коробка с кинопленкой, на которой записан небольшой фильм о работе кружка. На пленке есть и Павлик. Папа однажды смотрел тот фильм и сказал, что больше этого видеть не может. Я тоже смотрел его всего один раз. Для просмотра нужна специальная установка, а ее нет.


Фасон платья для маминого портрета

…я взял с ее фотографии, которой в этом году ровно сто лет. Снимал мой дядя-фотограф, в Брянске. Мама, Раиса Григорьевна Зискинд, родилась в 1882 году, а умерла в 1946-м, ненамного пережив младшего сына. Она происходила из очень прогрессивной семьи, в начале XX века в их доме собиралась революционно настроенная молодежь, бывали сходки, и у мамы на этот счет имелась даже справка. Как и у отца, у мамы была медаль «За оборону Ленинграда». Потом третью медаль – за Павлика, награжденного посмертно, получил отец. Я не могу показать награды – их и свои, потому что отдал их дочери Маше, которая с двумя детьми живет в Денвере. Она микробиолог. Из Москвы уехала девятнадцать лет назад, оставшись без работы: из института, в котором она работала, эмигрировало почти все руководство, и лаборатория развалилась. Но я знал, что никогда не уеду отсюда. Одна из причин в том, что вся семья моя и моей жены Аллы похоронены в России.


Книга замечательного поэта-переводчика Вильгельма Левика

…с дарственной надписью автора. Нельзя открыть ни одного сборника западной поэзии – французской, немецкой, – чтобы не найти в нем переводов Левика. Он блестяще переводил с португальского Камоэнса. Но прежде всего Левик был профессиональным художником. И моим близким другом. Благодаря ему я занялся живописью, когда мне было уже около шестидесяти лет.

Вообще, все начинания в своей жизни я совершал довольно поздно. В 50 лет я начал бегать на длинные дистанции, в 55 пробежал десять километров, и бегал я до 75. В 50 я начал вести Московский молодежный музыкальный клуб при Доме композиторов, и этот клуб стал делом моей жизни. В 68 лет начал писать книги и в 88 – выпустил свою последнюю на сегодняшний день книгу – роман «Лиловый дрозд», в котором много автобиографических элементов. Есть еще одна книга, я писал ее несколько лет, но потом вдруг потерял интерес к героям. Уже пять лет я к ним возвращаюсь, но закончу ли – не знаю.


Автограф Николая Мясковского

…датирован 2 августа 1939 года. В этом письме Николай Яковлевич пишет обо мне много лестных слов и ходатайствует об оставлении «товарища Фрида в аспирантуре и о его занесении на Доску отличия». Имеется в виду мраморная доска в Малом зале Московской консерватории, на которой золотом выбивались имена всех окончивших консерваторию с отличием.

Мясковский – один из многих выдающихся музыкантов, с которыми меня свела судьба в годы учебы. Класс фортепиано вели Игумнов, Гольденвейзер, Нейгауз, Фейнберг, Юдина, скрипку – Ямпольский… Композицию, помимо Мясковского, преподавали Шебалин, Литинский, Анатолий Александров, Глиер, Прокофьев… Среди моих педагогов был Николай Жиляев – он вел у меня композицию, человек феноменальной эрудиции, удивительный… Жиляев был еще и редактором Музгиза. Он меня познакомил с Шостаковичем. В 1937 году он был арестован, а потом расстрелян.

А на доску золотых медалистов я так и не попал. Видимо, не до того было – началась война с Финляндией. И хотя в аспирантуру меня зачислили и потому не должны были брать в армию, маршал Тимошенко, назначенный министром обороны, объявил: «Лучшие кадры – в армию!» И всех золотых медалистов забрали.


Членский билет Союза композиторов

…новый. Старый пришлось сдать. Но и в этом написано, что время вступления в Союз композиторов СССР – 1939 год. Сегодня я самый старый член Союза. Еще несколько лет назад нас было трое – Тихон Хренников, Иосиф Рыжкин и музыковед Елена Берлянд-Черная. Теперь остался я один.

Меня приняли в Союз композиторов сразу после окончания консерватории. В качестве дипломной работы я представил четырехчастную симфонию. Окончив ее партитуру в апреле или мае 1939 года, я поехал в Ленинград, где жили мои родители, с тем чтобы показать свою симфонию Шостаковичу.


Афиша Московского молодежного музыкального клуба при Доме композиторов

…вечера, посвященного моему 90-летнему юбилею. Это не самая важная афиша клуба, но у меня нет другой под рукой. Было бы правильнее поместить здесь афиши авторских вечеров Альфреда Шнитке, Софьи Губайдулиной или Эдисона Денисова, первых в их жизни – все они проходили в нашем клубе. Или афишу вечера «Феномен человека», который провел за полгода до своей гибели Александр Мень. Здесь выступали математики, физики, философы, врачи… Физик Евгений Фейнберг, математик Гельфанд… Белла Ахмадулина, Вильгельм Левик, Натан Эйдельман, Сергей Образцов, Лев Термен, Мария Осиповна Кнебель – все они были участниками «четвергов». И конечно, музыканты – Мария Юдина, Мария Гринберг, Гидон Кремер, Наталья Гутман, Олег Каган…

Сейчас нас часто называют «Клубом Фрида», а меня – единственным создателем. Я действительно возглавляю его сорок пять лет. На общественных началах. И последние лет двадцать все вечера готовлю и провожу один. Но основал клуб не только я. В 1965 году мой друг, музыковед Григорий Головинский, музыковед Вадимир Зак и я собрались у директора Дома композиторов Андрея Луковникова. Мы решили, что вечера должны проходить в форме не концертов, а дискуссий…

Первый вечер состоялся 21 октября 1965 года. Наш юный друг Володя Кабаков, инженер, привел на вечер своих молодых друзей и коллег. О том, сколько лет это все просуществует, мы не могли знать. Через пять лет ушел Зак, но пришла Нонна Григорьевна Шахназарова, замечательный музыковед. Потом появился еще один странный человек, Дмитрий Сеземан… Недавно я читал дневники Мура, сына Марины Цветаевой, – Сеземан был его другом по Парижу. Когда Сеземан снова удрал в Париж, клуб чуть не закрыли. 14 августа 2010 года Сеземан умер – там же, в Париже.

Были те, кто постоянно участвовал в работе клуба: композитор Давид Кривицкий, музыковеды Крауклис, Рабинович… Мы устраивали этот клуб как сообщество инакомыслящих, хотя сами боялись этого. Я уверен, что это было первое и, не побоюсь этого слова, единственное объединение в СССР, где можно было без предварительного согласования выйти к микрофону и сказать в зал все, что думаешь.

Самое удивительное, что клуб существует по сей день. Если раньше мы считали стариками тех, кому за сорок, то сейчас, видя в зале шестидесятилетних, я думаю, что не все потеряно. 46-й сезон я открываю один. Уже нет никого из тех, с кем я начинал. Но если раньше в зале сидела молодежь, а на сцене – маститые старики, то сегодня все наоборот. Есть замечательные молодые музыканты, которые заинтересованы в том, чтобы выступать на «четвергах». И сейчас клуб очень поддерживает меня самого.