Виктория Коршунова: «Из всех творческих объединений музыканты – самая замкнутая группа»

Директор Московского ансамбля современной музыки о том, что эта музыка оказалась привлекательной и интересной

Имена:  Виктория Коршунова

10 марта в Камерном зале столичного Дома музыки начинается празднование 20-летия Московского ансамбля современной музыки. В программе сочинения двух греко-французских классиков ХХ века — Яниса Ксенакиса и Жоржа Апергиса. Музыкальный коллектив, созданный композитором Юрием Каспаровым в перестроечную эпоху, постепенно вышел из моды и долгое время пребывал во внутрицеховом «гетто» едва ли не в роли бедного родственника, ставшей уже привычной для специалистов по современности. В последнее время он вдруг оказался на виду. Масштабные внутрироссийские проекты, международное реноме, модное сотрудничество с Кириллом Серебренниковым, клубящиеся вокруг молодые композиторы — все это говорит и о заслугах ансамбля, и об обретении новой музыкой нового статуса. ЕКАТЕРИНА БИРЮКОВА встретилась с директором МАСМ Викторией Коршуновой.

— Когда я вошла, ты говорила по телефону о чем-то таком интересном — о каком-то амбициозном проекте, не имеющем российских аналогов. Может, расскажешь?

— Расскажу. Дело все в том, что мы не только играем концерты. Если мы хотим перевернуть ситуацию в стране по части современной музыки, то просто ее исполнять — мало. А еще надо заниматься обучающими, образовательными программами. И поэтому в нашем самом известном абонементе «Современная музыка», в рамках которого мы посетили уже 60 городов Российской Федерации, у нас есть любимые регионы, где люди работают не для галочки. И один из самых любимых — Пермский край. Там и «Дягилевские сезоны», и композитор Игорь Машуков, который открыт для всего нового.

— Он там кто?

— Он председатель местного Союза композиторов. Хотя я не знаю, сейчас говорить «председатель Союза композиторов» хорошо или плохо, ругательство это или нет. Но если бы все такие были председатели, то у нас все в порядке бы было с современной музыкой.

И то, о чем я сейчас говорила по телефону с Чайковским… Мы были ведь не только в Перми, но объезжали еще много городов Пермского края и познакомились с городом Чайковским…

— А, так речь идет не о Петре Ильиче и не об Александре Владимировиче?

— Нет, отнюдь! Существует город Чайковский. И когда я познакомилась с начальником Управления культуры этого города — поняла, что в нашей стране не все так безнадежно. Город маленький, около 50 тысяч человек. Он был построен где-то 50—60 лет назад в связи со строительством плотины. Это двадцать километров от Воткинска (родины П.И.Чайковского. — OS). Собственно, поэтому он и был так назван.

Когда мы приехали туда в первый раз, с большим российско-финским проектом и с не самой простой музыкой, мы были потрясены, как публика это принимала. На нашем концерте, например, сидел мужчина в лампасах — казак, видимо. Мы вообще не могли понять, что он там делает. А после концерта к нам стали подходить люди, в том числе и этот мужчина. Он спрашивал, привезли ли мы с собой диски, и говорил, что для него открылся новый мир. В общем, от того ли, что их город так называется, — люди там чувствуют свою причастность к нашим музыкальным традициям. Даже водитель, который нас на «ГАЗели» вез из Чайковского в Ижевск, тоже спросил, нет ли у меня с собой дисков, потому что он увлекается серьезной музыкой.

Когда мы там были последний раз, в ноябре, вместе с нами приехали Зигфрид Маузер (немецкий пианист и музыковед. — OS) и Хельмут Цапф (немецкий композитор. — OS). Туда очень сложная дорога, если ехать не из Ижевска, а из Перми — четыре часа по ухабам. Но все это искупается, когда видишь город Воткинск. Иностранцы были поражены до слез, для них это вообще невообразимо: и Пермь-то далеко, а еще четыре часа куда-то ехать… Неужели здесь и родился самый главный русский композитор? Как вообще такое могло произойти? А после этого еще в Чайковский приехали, где очень хорошо наше выступление принимали. Да еще нам сделали экскурсию и показали выставку «Русское бедное». И это доконало немцев окончательно.

И у нас родилась идея — в Чайковском очень хорошие условия бы могли быть для ее выполнения. Мы хотим сделать этот город местом проведения международных академий, такого воркшопа, куда собираются ведущие европейские композиторы и приезжает на обучение международная группа студентов — и российских, и зарубежных. И для этого уже созданы все предпосылки. Тем более сейчас в Пермском крае есть мощная установка на развитие современного искусства. Для российской культуры это было бы очень полезно.

Во-первых, это в первый раз. Понятно, что у нас существует Дом творчества «Руза», где что-то устраивается для композиторов, но это совершенно не то, это все-таки явление локального масштаба. В Чайковском можно совмещать обучение и отдых, потому что город невероятно красивый.

— Летом?

— Летом.

— А комары?

— Ой, не подумала. Зато музыканты подумали, что там ведь еще и рыбалка может быть.

— Это да.

— Во всяком случае, это было бы здорово. Такие курсы нельзя проводить в больших городах, теряется весь антураж и весь смысл академий. Все-таки должна быть относительно неторопливая жизнь, ситуация, когда все живут вместе. И это было бы красиво и символично, потому Чайковский — самый исполняемый русский композитор.

И как раз когда ты зашла, мы об этом по телефону говорили. Я очень рада, потому что действительно об этом говорят всерьез, это реакция на письмо в OPENSPACE.RU. И если мы этого не будем делать, то последствия будут такие же, как на Олимпиаде.

{-page-}





— А еще какие-нибудь чудеса про русскую провинцию можешь рассказать?

— У меня чудеса постоянно встречаются. Из последних — в Ижевске. У нас два года подряд идет проект, который поддерживается Фондом Эрнста фон Сименса. Речь идет о представлении музыки зарубежных композиторов и их самих в российских регионах. Минкульт помогает нам с оплатой дороги — в общем-то это всё. То есть проект складывается из большого числа долевых участников — и региональных тоже.

И вот когда мы приехали в Ижевск, реакция тоже превзошла все наши ожидания. На ура прошло сочинение Бори Филановского. Прошел на ура Хельмут Цапф. Более того, когда мы приехали, нам сразу сообщили, что сейчас придет весь факультет германистики из Удмуртского университета — специально пообщаться с представителем немецкой культуры. А после концерта, кроме традиционных «приезжайте к нам еще», нам сказали: какая, оказывается, привлекательная может быть современная музыка! Она же интересная!

И действительно, она же очень интересная. Особенно то, что делают совсем молодые композиторы. Мы только что вернулись из Нижнего Новгорода, где участвовали в одном очень хорошем проекте — три струнных квартета для одного видео. Это была идея местного ГЦСИ. То, что в России подобного проекта не было, это точно. Но я не припоминаю, чтобы и за рубежом такой был. Смысл в том, что берется одно и то же видео, минут на тридцать; это была современная работа, несюжетная. Три композитора пишут каждый свой саундтрек. И важно, что все это показывается подряд.

Это были абсолютно разные саундтреки, и они абсолютно по-разному раскрывали то, что мы видели. В зале была традиционная для ГЦСИ публика, очень много немузыкальной аудитории, хотя и из консерватории композиторы пришли. Никакого барьера между музыкой и слушателем я не видела. Я их спрашиваю: ну как вам? Они говорят: прикольно.

Я вообще-то до этого молодым считала поколение Мити Курляндского. А для них это поколение — уже старшие товарищи, мэтры. А поколение АСМ (Ассоциация современной музыки), то есть Тарнопольский, Екимовский, Каспаров, — это примерно то же самое, что Эдисон Денисов. Ну, кто-то на двадцать лет старше, уже не имеет значения. Алексей Шмурак (молодой композитор из Киева. — OS) излагал свою точку зрения, мне она очень понравилась. Он считает, что с каждым годом язык новой музыки становится все более и более коммуникативным.

— Я правильно понимаю, что в провинции продвигать новую музыку сейчас даже легче, чем в столицах?

— Да нет, везде можно. Но нужно правильно продвигать. Среди нужных тебе целевых групп. Конечно, Москва живет в гуще событий. Поэтому в провинции немного проще. Но очень важно людям в регионах не запудрить мозги. Сейчас уже, правда, практически такого нет. Но — как бы это сказать поделикатнее? — люди должны получать правильное представление о том, как музыка развивалась, в частности в ХХ веке. Что за чем происходило, какие направления были. Наш ансамбль много ругали за всеядность, но я убеждена, что надо показывать полную панораму того, что происходит. Не могу позволить, чтобы какое-то мнение преобладало — даже мое собственное.

— Где вы больше сейчас выступаете, дома или на гастролях?

— Мы, конечно, скорее гастролирующий коллектив, в Москве гораздо меньше концертов. Этому есть причины — грустные. Нам двадцать лет, у нас огромный послужной список, сколько в нем одних только российских городов! И безобразие, что коллектив до сих пор без зарплаты, что нет госбюджета. Статус проектного коллектива еще несколько лет назад нас устраивал, но мы становимся все больше и больше востребованы и в России, и за рубежом — оставаться проектным коллективом уже просто невозможно. И бросить все это мы тоже уже не можем. Если в России всего три таких коллектива, то остановка равнозначна преступлению.

— Второй московский коллектив — это ансамбль Владимира Тарнопольского, который как раз на зарплате, насколько я знаю…

— Да, они смогли себе такой статус получить: это внутриконсерваторская структура. Они очень много делают для консерватории, для обучения, для появления новых композиторов. Но у них другая специфика. Их основная площадка — Рахманиновский зал.

— А третий ансамбль — это питерский «Про Арте»?

— Ну да. А какой еще?

— Ну, Курентзис еще есть в Новосибирске со своим Musica Aeterna.

— Но он как бы не профильный — и современную музыку, и барокко играет. Я имею в виду такие ансамбли, которые целиком посвящают себя только современной музыке. То есть для нас западные аналоги — Klangforum Wien, MusikFabrik, Ensemble Modern. Курентзис делает для современной музыки другое — он ее исполняет как симфонический дирижер, у нас чуть ли не единственный.

— У вас на концерте в ММДМ дирижер Федор Леднев. Это прямо новый серьезный игрок сейчас появился в области современной музыки.

— Да, нам он очень понравился. Первый раз мы с ним сотрудничали, когда год назад отправлялись в Берлин на MaerzMusik. Очень волновались. Это фестиваль класса А, который входит в десятку самых признанных в мире фестивалей. И, насколько я знаю, он в первый раз пригласил российский коллектив.

Все-таки немцы по праву гордятся своим исполнительским уровнем в современной музыке. У них очень много ансамблей, и не только знаменитых. И вообще, у них традиция исполнения современной музыки колоссальная. Ну, надо сказать, сердца мы их растопили. Это не были дежурные комплименты, я такие вещи моментально угадываю. И успех ансамбля во многом зависел от дирижера.

— У нас в менталитете заложено, что за пультом должен стоять харизматичный лидер, пусть даже перед ансамблем в десять человек. И долгие годы в современной музыке этих лидеров не было, так ведь?

— У нас вообще проблема с дирижерами, которые умеют исполнять современную музыку, музыку ХХ века…

— …да в общем-то не только современную…

— Поэтому мы приглашаем Федю Леднева, который живет в Питере. А это дополнительная головная боль с билетами, с поселением и так далее. Но он замечательно репетирует, у него очень хорошая аура, он умеет расположить музыкантов к себе. Второй раз мы с ним работали над проектом «Гамлет-машина» в МХТ.

— У вас сейчас довольно плотное сотрудничество с МХТ. Это совсем новая публика?

— Ну конечно. На «Гамлет-машине» была в основном не музыкантская публика. И ни один человек не сказал плохо про музыкальный ряд. Это, кстати, еще раз доказывает что то, что отечественные музыканты часто принимают за радикальную музыку, таковой не является. Для публики, не состоящей из профессиональных музыкантов, совершенно не важно, какой звуковысотностью оперировал композитор, как он решил ритмическую организацию. Для нее важно сработало — не сработало.

Конечно, нам приятно это постоянное сотрудничество. И то, что мы принимаем участие в «Трехгрошовой опере» в МХТ, расширило нашу аудиторию. Я всегда мечтала об этом. Потому что проблема музыки, музыкантов в том, что, наверное, из всех творческих объединений мы самая замкнутая группа. Был очень показательный случай. Много лет назад Швыдкой устроил такой открытый диспут между представителями творческих профессий. Из музыкантов там были Татьяна Гринденко, Леша Айги, Владимир Тарнопольский и мы с Юрой Каспаровым. Еще было очень много режиссеров, писателей, художников, 80 процентов из которых мы каждый день видим по телевидению. И когда мы еще только собирались, я обратила внимание, что все эти люди между собой как-то стали общаться. А вот с музыкантами практически никто не стал общаться. Ну, только более-менее с Айги, который работает в кино.

Я это объясняю тем, что, для того чтобы быть настоящим музыкантом и вообще быть в этой профессии, очень много времени надо проводить за занятиями. То есть остальным тоже надо. Но музыка требует особенного труда.

— Только балет еще трудозатратнее…

— Может быть. И поэтому очень приятно расширение аудитории. Нас летом наградили премией «Акция» по поддержке театральных инициатив. Мы ее получали из рук Андрея Макаревича, и мне запомнились его слова, кстати сказать, замечательные. Он сказал, что ему особенно приятно поздравить нас за то, что «мы популяризируем непопулярную в самом хорошем смысле этого слова музыку».

— Как придумал!

— Но ведь правда!