История четвертая: Джонатан Коу

«Возможности, которые открывает перед тобой роман как форма, бесконечны»

Джонатан Коу — один из тех современных британских писателей, кого на русский язык перевели почти полностью. «Клуб ракалий», «Какое надувательство», «Прикосновение любви», «Случайная женщина», «Дом сна», «Пока не выпал дождь» — эти романы уже изданы (а некоторые и переизданы) по-русски. В начале января выйдет еще один Коу, «Круг замкнулся», (OPENSPACE.RU публикует небольшой фрагмент из него) — продолжение «Клуба ракалий».

При этом о популярности Коу в России говорить сложно. Он скорее был замечен и оценен, но «оглушительного» успеха (как у Стивена Фрая или Джулиана Барнса) у него не было. Как будто темперамент Коу сказывается не на его произведениях, а на его популярности. Впрочем, на произведениях тоже…

Тихий, мягкий, интеллигентный человек, даже как будто несколько робкий. Неожиданный образ для писателя с репутацией «сатирика». Впрочем, это кажимость. Ощущение робости или излишней скромности создается сдержанной манерой общения.

Уроженец Бирмингема, он приехал в Лондон около 20 лет назад, сначала жил в Бёрмондси (южная часть города) в дешевой муниципальной квартире, затем женился и перебрался с женой в небольшую квартирку на Кингс-роуд. Прожили они здесь недолго и вскоре снова переехали, но квартира осталась за родственниками. Относительно недавно Коу стал использовать ее как рабочий кабинет. Здесь мы с ним и повстречались.



Квартирка действительно маленькая и скромная. Почти писательская келья на последнем этаже доходного дома. Зато можно пойти на крышу и сверху обозреть окрестности.

Сам Коу, кажется, окрестностями доволен: «Кингс-роуд — оживленная улица. Здесь множество кофеен, и я иногда просто выхожу с блокнотом и ручкой, сажусь за столик и пишу — вокруг люди, шум, своего рода ощущение обычной жизни. Иногда это необходимо для писателя».

Неподалеку Бромптонское кладбище, поражающее тишиной и обилием белок, — излюбленное место прогулок Коу. А совсем рядом с ним знаменитое рок-кафе «Трубадур», в котором в свое время выступали Боб Дилан и Джими Хендрикс, в котором и Коу любит бывать. Более того: «В одном из моих романов, “Дом сна”, есть кафе, важное место действия; так вот, его прообраз — “Трубадур”».



И, конечно, «Трубадур» и Кингс-роуд заставляют вспомнить один из самых известных романов Коу — «Клуб ракалий»:

В детстве я очень недолго учился играть на фортепьяно и на гитаре. Потом, подростком и молодым человеком, я играл в разных группах, иногда музыку собственного сочинения, иногда чужую…
Мой подростковый возраст пришелся на 70-е. Это была золотая пора для музыки того рода, что теперь называется прогрессивным роком. Мои вкусы были достаточно нетипичными для подростка — вместо самой популярной музыки я слушал малоизвестные британские группы: Henry Cow, Hatfield & The North, Gentle Giant. Все это были музыканты, которые пытались соединить сложный характер современной классики с энергией поп-музыки. Вот что мне нравилось слушать…
Когда я писал роман «Клуб ракалий», меня поразило такое совпадение. Панк-рок возник в 1976-м — кстати, начиналось все это в большой степени как раз тут, на Кингс-роуд. В то же самое время произошли изменения в британской консервативной партии: у нее появился новый лидер — кое-кто по имени Маргарет Тэтчер, по чьей инициативе был взят курс в новом направлении. И политика Великобритании начала поворачивать в другую сторону. В обоих случаях на арену — музыкальную, политическую — вышла энергия нового типа. В каком-то смысле для многих людей это походило на глоток свежего воздуха, вокруг происходили очень интересные вещи. С другой стороны, во всем этом, как мне виделось, был определенный деструктивный элемент. Одним словом, в романе я, как мог, попытался развить эту аналогию. Однако я далек от того, чтобы называть это новой теорией, политической или культурной — для меня это просто интересное сочетание событий. Панк-рок поначалу считался движением рабочего класса, голосом — или возможностью самовыражения — угнетаемых нижних слоев общества. Но, с другой стороны, это было начинание весьма циничное, полностью подчиненное идеям капитализма. В той панк-музыке было больше фабричного производства, меньше подлинности. Это стало заметно теперь, а поначалу она казалась более аутентичной. И та волна энергии и новых идей, которая, по мнению некоторых, хлынула в страну тогда, в 79-м, благодаря миссис Тэтчер… Сегодня, оглядываясь, мы понимаем, что последствия оказались более деструктивными, чем представлялось в то время.



«Клуб ракалий», наверное, один из самых принципиальных для Коу романов. И не только из-за панк-рока и Маргарет Тэтчер. Он важен еще и потому, что это был, по существу, первый роман Коу и написание его растянулось на много лет.

«Клуб ракалий» я начал писать еще в школе, когда мне было лет шестнадцать—семнадцать. На самом деле о чем еще может писать школьник, если не о школьной жизни, что он еще знает? Что я еще знал в то время? Вообще, я писал рассказы с восьми лет, постепенно они росли, превращались в романы. А в старших классах школы, когда мне было шестнадцать или семнадцать лет, я начал писать эту книгу — в высшей степени автобиографическую, весьма неоригинальную, о школьнике в состоянии депрессии, подростке невротического склада, у которого проблемы с девушками и все прочее. К счастью, я ее отложил, помнится, после 40—50 страниц. Но замысел остался — написать книгу, где дело происходит в школе. Мне нравилась идея использовать школу в качестве своего рода микрокосма, модели общества в целом… Короче говоря, роман я отложил. Прошло, если не ошибаюсь, 20 лет, я собирался писать новую книгу и, вспомнив тот замысел, решил: вот что мне хочется начать прямо сейчас. Я всегда планировал превратить эту идею в roman-fleuve, роман в нескольких томах. Знаете, многих романистов на определенной стадии их карьеры привлекает подобная идея — над многими книгами висит тень Пруста, многих притягивает эта замечательная возможность написать серию книг, в которой будет заключена целая жизнь — и на создание которой может уйти вся твоя жизнь. Я составил нечто вроде плана: серия из шести книг, начинается все в школе, то есть с романа, который впоследствии стал «Клубом ракалий». Но что-то, какой-то внутренний голос мне подсказал, что все шесть романов мне никогда не написать — слишком уж грандиозная затея. Возможно, дело тут было в том, что не хотелось столько времени проводить с одними и теми же персонажами; ведь на написание шести книг мне потребовалось бы лет, наверное, 20. В общем, в конце концов я решил написать только первую и последнюю книги, часть первую и часть шестую, а те, что между ними, пропустить. Этот план казался более заманчивым, чем первоначальный: написать первую книгу, вторую, а потом так и не закончить все произведение и превратиться в эдакого неудачника. Но две книги, я решил, потяну. Тем самым, «Клуб ракалий» — часть первая, «Круг замкнулся» — часть шестая, а остальных не существует.



Музыка, кино, телевидение («В 60-е и 70-е годы телевидение в Британии было очень хорошим, — говорит Коу, — людям из других стран иногда трудно бывает это понять») — вот «истоки» творчества Коу. Это сейчас в числе своих любимых авторов Коу называет Генри Филдинга, Пруста, Музиля. Когда восьмилетним мальчиком он начал сочинять свои первые рассказы, то вдохновлялся даже не «Записками о Шерлоке Холмсе», которые прочел позднее, под влиянием деда, а фильмами о Джеймсе Бонде. Так что телевизор явно доминировал. Даже название романа «Какое надувательство!» заимствовано из комедийного фильма, посмотренного в детстве. Разумеется, в романах Коу следы этого влияния разглядеть сложно, если возможно вообще (разве что в «Прикосновении любви» мерцает детективная интрига). Понятно, что потом были другие интересы и гораздо более серьезные влияния. И, пожалуй, главное из них — Б.С. Джонсон, английский писатель, замечательную биографию которого написал Коу.

Я впервые открыл для себя Б.С. Джонсона, когда учился в университете. В то время я много читал Беккета — романы Сэмюэла Беккета. Я уже не раз говорил, что открытия, которые человек делает в этом возрасте, поражают его сильнее всего; это те впечатления, которые позже уже не испытать заново. Я был одержим романами Беккета, с ума по ним сходил. И вот однажды я увидел в магазине книгу автора по имени Б.С. Джонсон, о котором прежде никогда не слышал. Прямо на обложке была цитата из Сэмюэла Беккета. Мне это показалось очень необычным — писателей, которых Беккет публично вот так хвалил, найдется немного. Мне стало очень любопытно, кто такой Б.С. Джонсон, и я купил книгу. Называлась она «Двойная бухгалтерия Кристи Малри» (“Christie Malry's Own Double-Entry”). Это замечательный роман — очень странный, отчасти пугающий, но прекрасный роман. Там речь о терроризме, о человеке, который считает, что общество настолько несправедливо и неправильно устроено, что для его улучшения годится любое насилие. До того я никогда не читал ничего подобного. И потом, меня поразила мысль, что этот писатель, как я узнал, всего десять лет как умер, а его книг уже почти не достать. Я решил, что его окружает некая тайна: кто он был, почему его так быстро забыли, что с ним произошло, почему он покончил с собой? В то время найти информацию о Б.С. Джонсоне было очень трудно — интернета не было. Я читал его книги, когда удавалось их раздобыть — порой за большие деньги. Он настолько меня заинтересовал, что я понял: единственный способ как следует разузнать о нем — самому что-нибудь о нем написать. Тогда я связался с его родственниками, попросил разрешения взяться за биографию, и через несколько лет они согласились. Я понимал, что Б.С. Джонсон интересен мне, поскольку проза его экспериментальна, а авторов, пишущих экспериментальную прозу, в Британии немного. При этом его эксперименты были довольно... довольно смелыми. Они касались формы книг, самих книг как предметов. По его настоянию издатели вырезали в страницах его книг дыры, чтобы через них можно было прочесть о дальнейшем развитии событий. А как-то он уговорил издателей выпустить книгу в коробке, с непереплетенными главами, чтобы их можно было перетасовать, как колоду карт, и читать в каком угодно порядке. Опять-таки, двадцатилетним студентом я находился под сильным впечатлением от этих идей, считал их радикальными, интересными, необычными, тем-то они меня и привлекали. Позже, все больше читая его и размышляя, я понял, что интересен Б.С. Джонсон был не этим. По-настоящему интересно было, пожалуй, то, как он сочетал свои идеи (их можно скорее назвать европейскими, а не британскими) с британским социальным реализмом. Если вчитаться в него, то видишь, что на самом деле он описывает, основываясь целиком на личных чувствах, историю жизни определенной части британского рабочего класса в 30-е, 40-е, 50-е и 60-е годы. Поэтому книги его интересны как документы об истории общества, не только как эксперименты. Я считаю его писателем уникальным, писателем потрясающим, писателем замечательным, если не великим…
Я люблю романы гораздо сильнее, чем их любил Б.С. Джонсон. Он загнал себя в угол — романист, ненавидящий роман как литературную форму. Если поставить себя в такое положение, то жить очень тяжело. В общем, все его книги — результат этого. Ему бы писать поэзию или пьесы, что он и делал, но без успеха. В каждой из книг он словно ставит перед собой задачу: так, я хочу рассказать такую-то историю; мне никуда не деться от этой ужасной, сковывающей, неудобной формы — романа, которая досталась мне от писателей предыдущих поколений; как мне из нее вырваться, как сбежать от нее? Читать любую из его книг — все равно что наблюдать за животным, которое пытается выбраться из клетки. Я совсем не похож на него — я романы люблю. На мой взгляд, возможности, которые открывает перед тобой роман как форма, бесконечны, неограниченны. С романом можно сделать все, что угодно, и для этого не обязательно нарушать его границы столь радикально, как это делал Джонсон.



В этом, наверное, весь Джонатан Коу. При всей своей изобретательности, при всей склонности к нарративным и сюжетным экспериментам он остается верен романной форме, не отступает от традиции. Он может быть даже радикальным в сатире, в социальных и политических оценках, но в его художественных высказываниях всегда чувствуется сдержанность. Как будто излишний радикализм слишком раскрывает человека, делает его беззащитным, разрушает тонкую интимную сферу…

На столике в его рабочем кабинете на Кингс-роуд стоял замечательный фотографический портрет двух его дочерей. Я фотографировал квартиру и ее не слишком богатую обстановку. И Коу попросил, чтобы фотография дочерей не попала в кадр.


Еще по теме:
Джонатан Коу. Круг замкнулся, 27.12.2008

Другие материалы раздела:
История третья: Уилл Селф, 20.11.2008
История вторая: Ален де Боттон, 01.11.2008
История первая: Тоби Литт, 22.10.2008